47 ронинов - Джоан Виндж

– Сколько мужчин отправилось в мир иной, чтобы ваши ручки оставались такими холеными? А сколько еще отправится?

Он крепче сжал запястье, затем с силой, преодолевая сопротивление девушки, переплел ее пальцы со своими. Глаза его горели неудовлетворенным желанием.

– Мои предки когда-то были крестьянами, а не знатью, как ваши. Пахали здесь землю. Во всей Японии было не сыскать семейства беднее. Но они обладали умом. И терпением. И мало-помалу обнаружили, что эти качества способны растопить даже самую большую глыбу льда. – Его холодные руки все стискивали и стискивали ее беспомощные ладони, перекрывая циркуляцию крови, пока Мике не стало казаться, что мороз пробирается ей под кожу и тело стынет, покрываясь коркой льда. – Мы умеем ждать. Сначала вы станете моей женой. А после я заставлю вас себя полюбить!

Девушке хотелось закричать в ответ, что ее никогда не привлекала бесцельная, пустая жизнь за счет других. И что сумасшедшие деньги, уплаченные Кирой за этот чайный сервиз, чтобы произвести впечатление на избалованную дочку даймё, были выброшены на ветер. Неужели он и правда верит, будто обладает мужеством и терпением своих предков? Или хоть крупицей стойкости живущих здесь людей, изнемогающих от его беспощадного правления и от суровых природных условий? Если да, значит, он безумец. А теперь Кира и вовсе собирается бросить свой народ на произвол судьбы – после того, как выжал из него все соки. Да он же нелюдь, демон – под стать своей любимой кицунэ…

Микин отец был благородным, отзывчивым человеком, а его предки много поколений кряду платили собственной кровью за то, чтобы господин Асано и вверенные его заботам люди наконец-то зажили в мире. И пусть увековеченные в камне законы и традиции твердят о том, что равенства не существует, – понимание ее отцом собственного долга правителя гарантировало каждому в Ако достойную человеческую жизнь.

Но Кира со своей ведьмой его убили. И теперь все по-другому.

Никогда она не полюбит Киру – даже если он вздумает добиваться этого целую вечность. Единственное, что может она к нему испытывать, – это ненависть и презрение. Мике безумно хотелось плеснуть своему «жениху» в лицо, словно обжигающий чай, правду: она любит Кая! И что бы ни случилось, будет любить его всегда. Вечно…

«Взять это животное! И продайте его голландцам!» Она слышала последнее распоряжение Киры так же отчетливо, как помнила брошенную ей угрозу: «Опозорите меня – и я прикажу сжечь его живьем».

Кай… Она с мучительным трудом проглотила злые, рвущиеся наружу слова – как яд. И опустила глаза, перестав сопротивляться. Рука ее безжизненно обвисла в железном захвате Киры. Мика посмотрела в сторону… и заметила женщину-лису. Та до сих пор стояла в дверном проеме, уставившись на нее с молчаливой убийственной завистью.

Наконец остров Дэдзима остался позади. Стояла глубокая ночь. Голландцы не рискнули кинуться за ними следом, но в ушах у Кая до сих пор звенели их крики, угрозы и проклятия.

Караульные, охраняющие мост с японской стороны, попытались было заступить Оиси дорогу, но тот бросил им несколько слов – каких именно, Кай не разобрал, – и стражи порядка тут же пропустили беглецов. Да вдобавок развернули копья и аркебузы в сторону острова – на тот случай, если среди чужеземцев отыщутся сумасшедшие охотники высунуть с Дэдзимы нос.

В укромном месте их ждали лошади. Уверенный в том, что доставшийся ему конь наверняка помчится за конем самурая, Кай ослабил поводья. Его вел лишь инстинкт самосохранения. А его разум и сама сущность, казалось, исчезли, потерялись там, в сумасшедшем кошмаре, состоящем сплошь из клеток и лабиринтов… кошмаре, в котором он пробыл… сколько? Кай не знал. Поначалу даже ощущение ветра на собственном лице и зрелище ночного звездного неба полукровка принял за галлюцинацию. Что это? Свобода?.. Или он сейчас проснется и обнаружит, что снова избит до полусмерти… или еще хуже – чей-то меч перерезает ему горло… или рогатый они вырывает у него печень…

Что за мужчина там впереди, на лошади? Какая-то часть похороненной заживо памяти угадала голос Оиси, когда незнакомец выкрикнул имя Мики. Но если это и вправду каро, значит, он, как и сам Кай, переменился до неузнаваемости.

Оиси до сих пор не произнес ни слова. Двое мужчин молча скакали в ночи, и в голове у Кая было совершенно пусто – ни единого вопроса, ни намека на связную мысль. Ночное небо, напоминающее расплавленное стекло, бежало вслед за всадниками, и мерцающие узоры на нем изменялись, перемешивались в унисон с изгибами и поворотами прибрежной дороги.

Кай долго и безрезультатно вглядывался в небесную высь, пытаясь хоть что-нибудь понять. Со временем беспорядочная мешанина светил перестала напоминать ему отражение фонарей на морской глади. И хаотичный рисунок постепенно стал складываться в созвездия, чьи очертания и истории рождения он, оказывается, еще помнил из другой жизни… Той жизни, в которой он знал, что звезды эти являются ориентирами – и хранителями – для ночных странников.

И тут вдруг Кай увидел луну – она взошла над холмами и осветила лежащую впереди дорогу. Будто яркий фонарь божественной девы, когда-то давно сошедшей к нему – потерянному, одинокому, – с небес, чтобы указать направление и уберечь от беды…

Микахимэ… Мика-химэ… Мика… Он вспомнил! И воспоминание это ослепительной вспышкой озарило разум. С нежностью, о существовании которой он позабыл напрочь, Кай мысленно ласкал волшебный образ. Ее имя, ее лицо стали средоточием его изломанной сущности, пробуждая дух, возвращая рассудок… воскрешая в нем человека, отвоевывая его у тьмы – в точности как льющийся на дорогу впереди лунный свет. Разрозненные картины прошлой жизни… наречие, на котором он говорил когда-то – пока голландцы не пригрозили отрезать ему язык… Сплетаясь воедино, они превращались в связные мысли – словно хаотичная звездная россыпь, наконец-то приобретающая очертания созвездий. Медленно, по крупицам воспоминания Кая о Микиной сердечности и доброте легчайшей шелковой нитью сшивали обрывки прошлого с настоящим.

К тому моменту, когда солнце окрасило розовым просыпающийся мир, он вспомнил, что зовут его не Полукровный, а Кай. Вспомнил, кем был раньше, как жил. Как оказался у голландцев. И как превратился в нелюдя… жуткое существо, в чью клетку швырнули Оиси – словно кусок мяса зверю.

А ведь самурай оказался куда лучшим бойцом, чем ожидал Кай. По крайней мере, когда на кону стояла жизнь. Но другие… убитые… Полукровка посмотрел на скачущего впереди всадника. Теперь, при свете зарождающегося дня, его можно было разглядеть как следует. Да, это несомненно Оиси. Но до чего не похожий на себя! Если бы даже он, Кай, был полностью в своем уме, когда впервые его увидел, все равно не узнал бы – пока каро в последней отчаянной попытке спастись от смерти не выкрикнул бы имя Мики.

Впрочем, именно изменившаяся внешность, скорее всего, и сохранила самураю жизнь. К тому моменту, когда Кай наконец прикончил демона, они, сил у него уже почти не осталось. А тут ему подбросили нового врага. Он так устал убивать… Но если бы сразу распознал Оиси – того самого человека, который без боя сдал сёгуну с Кирой замок Ако, – у трусливого предателя не было бы ни малейшего шанса.

Но как Оиси здесь оказался? Совершенно очевидно, что он явился устроить побег. А значит, на Голландский остров его прислал не Кира. Все выглядит так, словно самый важный вассал господина Асано рисковал жизнью с единственной целью – спасти его, Кая. Но этого не может быть – учитывая их прошлые отношения.

В глаза Каю ударил солнечный блик. Он удивленно огляделся. От основной дороги убегала в сторону тропинка, пересекаемая широким ручьем. Струящийся с каменистого обрыва водопад, в котором радостно плескалось солнечное отражение, образовывал небольшой бассейн.

– Стой! – окликнул Кай Оиси и натянул поводья. Собственный голос, произносящий японские слова, показался ему чужим.

Едущий впереди самурай осадил коня и обернулся.

– В чем дело? – отрывисто поинтересовался он. Лицо выглядело одновременно недовольным и встревоженным. – Что такое?

– Вода, – словно завороженный, пробормотал Кай, уже спускаясь по отмели к речушке.

От него нещадно разит смертью, все тело покрыто запекшейся кровью… Как же хочется смыть с себя свидетельства оставшегося позади кошмара! Пока он этого не сделает – не сможет пробудиться к жизни.

Кай осторожно ступил в бассейн у основания скалы. Ноги обожгло холодом, но это его не остановило. Он встал прямо в водопад, подставляя чистым ледяным струям лицо, волосы, не обращая внимания на тут же промокшие обноски, яростно растирая кожу…

Стоящий на склоне холма Оиси что-то кричал, звал – словно не хотел ждать, пока Кай смоет с себя хотя бы внешние следы того мучительного, неживого существования, из которого вытащил его самурай. Разобрать слова было невозможно, и потому Кай погрузился в себя. Вдохнуть… сосредоточиться… вспомнить… Выдохнуть… очиститься… позабыть…