Мобильник - Лю Чжэньюнь

Не успела пройти зима, наступила весна, а Сяо Ло все так же сводил мозоли на улицах Чжанцзякоу, по которым постоянно бродили ослы и верблюды. Как-то раз, уже на праздник начала лета62, Сяо Ло вдруг заскучал по дому. Его скитания длились больше года, поэтому он все чаще стал думать о жене и детях, о больном отце. За год он худо-бедно накопил тридцать два даяна. Все время носить такие деньги с собой было неудобно, поэтому он принял решение завтра же покинуть Чжанцзякоу и отправиться в родную провинцию Шаньдун. Ну а вспомнив, что сегодня на его родине вместо традиционных цзунцзы ели лапшу, а, как говорится, праздники – это святое, вечером Сяо Ло решил устроить себе праздник и отужинать в ресторане. Он шел по улице, выбирая подходящее место, но ему попадались или слишком дорогие, или слишком дешевые заведения. Наконец, уже практически на западной окраине города, он увидел подходящий ресторанчик и зашел в него. До того как переступить порог, он еще мечтал о лапше, но попав внутрь, ему тут же захотелось вернуться на постоялый двор и как всегда сварить обычный рис. Дело в том, что на праздник, словно сговорившись, в этот ресторан пришли все, кто подрабатывал на чужбине. При этом каждый разговаривал на своем наречии и заказывал лапшу. Сначала Сяо Ло хотел развернуться и уйти, но, как говорится, раз уже пришел, то идти назад было глупо. Поэтому, усевшись за стол, он заказал себе лапшу с бараниной, причем большую порцию, на соевом бульоне, и стал терпеливо ждать заказа. Ну а пока он облокотился на стол и снова стал вспоминать своих домашних. Он решил, что, как приедет, уговорит отца в следующий раз взять с собой старшего из сыновей. Ведь тому уже исполнилось одиннадцать лет. Причем Сяо Ло не заботило, унаследует ли сын его мастерство, гораздо важнее для него была просто его компания. Днем они бы вместе работали, а по вечерам – общались. Новый год и другие праздники тоже встречали бы вместе. Не то, что сейчас, когда он жил один, и кроме клиентов, ни с кем не разговаривал. Пока он мечтал, прошло столько же времени, за которое сгорает благовонная палочка, только тогда Сяо Лу принесли лапшу. Он поднял голову и обнаружил, что напротив присело еще несколько человек. Но Сяо Ло не проявил к ним никакого интереса, а молча уткнулся в свою миску. Хотя ждал он своего заказа долго, лапшу ему принесли знатную. На соевом бульоне, с кусочками овощей, нарубленным зеленым лучком, со стружками имбиря, да еще увенчанная несколькими жирными шматочками баранины, лапша оправдывала самые лучшие ожидания. Итак, Сяо Ло отвлекся от своих думок и с удовольствием принялся за еду. Он ел, пока кто-то напротив неожиданно не заорал:

– Твою мать, кто-нибудь уже принесет мою лапшу?

Сяо Ло, вздрогнув, поднял голову и увидел напротив разъяренного молодого парня. Да ладно, если бы просто разъяренного. Забыв, что вместе с ними сидел еще и Сяо Ло со своей лапшой, он, громко гаркнув, с такой силой ударил по столу, что миска Сяо Ло подскочила вверх и приземлилась обратно. И ладно, если бы просто подскочила и приземлилась, но горячий бульон ошпарил лицо Сяо Ло, которому показалось, что оно заполыхало огнем. Обычно тихий Сяо Ло, забывшись и не успев еще отереть следы бульона, накинулся на парня:

– Меня не волнует, где там твоя лапша, при чем здесь я?

Один мужчина постарше из троицы напротив тут же совершил в сторону Сяо Ло малый поклон63:

– Судя по акценту, ты из Шаньдуна? Прости второго старшего брата, он у нас вспыльчивый, если разозлится, забывает про все на свете.

Увидев уважительное к себе отношение, а также соблюдение стариком шаньдунского этикета (его фраза «второй старший брат» явно содержала намек на удальца У Суна, не в пример просто «старшему брату», под которым подразумевался неказистый У Далан64), Сяо Ло не стал дальше выяснять отношения, а вместо этого вытер лицо, собираясь продолжить трапезу. Однако грубиян пропустил мимо ушей замечание старика. Пихнув своего заступника, он снова вспылил:

– И что с того, что он шаньдунец? Мы пришли сразу после него, ему уже все принесли, а нам нет, конечно, я буду возмущаться!

С этими словами он снова треснул по столу. Сяо Ло едва успел отпрянуть, он понял, что нарвался на сумасшедшего. Хлипкий Сяо Ло не посмел что-то ему доказывать, а вместо этого предпочел смолчать и подыскать другое место. Но прежде чем выйти из-за стола, он снова взглянул на молодого человека. Тот в свою очередь тоже уставился на него:

– Чего зыришь, тебе мало, что ли?

Сяо Ло, покачав головой, взял свою лапшу и отправился за другой стол. Вдруг, словно опомнившись, он снова повернулся в сторону молодого человека: а ведь у него был тот самый южный шаньсийский акцент, в уголке левого глаза красовалась большая бородавка, а за поясом, позвякивая, болтался длинный нож. У Сяо Ло даже дух перехватило. Он звучно шмякнул свою чашку об стол, так что теперь своим бульоном забрызгал того парня. Тот, решив, что его провоцируют, выхватил из-под себя табурет и уже нацелился запустить им в Сяо Ло. Хорошо, что тот вовремя выкрикнул: «Янь Байхай!»

Табурет замер в воздухе, парень застыл на месте, пока бульон каплями скатывался с его лица. После долгой паузы, он спросил:

– И откель тебе известно мое имя?

Сяо Ло, хлопнув рукой о стол, выкрикнул:

– Да я ж тебя уже год как ищу!

С этими словами он снова уселся за стол, товарищи последовали его примеру. Сяо Ло, разволновавшись, стал что-то сбивчиво объяснять, не зная с чего начать. В конце концов он стал рассказывать, как срезал мозоли в уезде Утай и повстречал там носильщика Лао Ху которого озадачили раньше. Короче говоря, Сяо Ло выстроил целую цепочку людей, которые направлялись к Янь Байхаю, чтобы передать весть о том, что дома у него какие-то проблемы, поэтому ему нужно срочно возвращаться. Пока Янь Байхай был в неведении, то и жил себе безо всяких забот, но рассказ Сяо Ло выбил его из колеи. Помолчав, он в нетерпении накинулся на Сяо Ло с расспросами:

– А что дома-то, что там стряслось?

Сяо Ло, опустив голову, стал напряженно вспоминать, что же именно стряслось в семье Янь Байхая, но так ничего и не вспомнил. К слову сказать, он забыл даже то, что Лао Ху из уезда Утай, которого он встретил в прошлом году в провинции Шаньси, тоже успел позабыть все эти подробности. Между тем Сяо Ло уже целый год мучился от того, что все якобы забыл сам. Но, не рискнув в этом признаться, он решил все свалить на Лао Ху:

– Лао Ху, который просил меня передать эту весть, забыл подробности, но в любом случае что-то произошло.

– Что-то серьезное?

Сяо Ло даже прихлопнул:

– Подумай сам, если ничего особенного, стали бы просить тебя вернуться?

Янь Байхай забеспокоился еще больше:

– Может, отец умер?

– Не исключено.

После этих слов Янь Байхай, к великому удивлению Сяо Ло, невзирая на многолюдье, в полный голос запричитал:

– Па… Ведь ты так не хотел пускать меня в Чжанцзякоу, не послушался я тебя, а ты взял и умер!

Тут он взял и пихнул сидящего рядом старика:

– Все из-за тебя, это ты меня соблазнил уйти, возвращай теперь моего отца!

Распалившись, он снова схватил табурет, собираясь огреть им старика. Но тот вовремя улизнул под стол.

Долго ли, коротко ли, но ушло двадцать дней на то, чтобы Янь Байхай добрался из Чжанцзякоу до своей деревни Яньцзячжуан. Обычно на такое расстояние уходило больше месяца, но Янь Байхаю, который за один день покрывал расстояние как за три, да еще и быстрым шагом, а порой и без остановок на ночлег, потребовалось всего лишь двадцать дней. На ногах его образовались огромные пузыристые мозоли. Покуда он находился в пути и сердце его было не на месте, он ничего этого не замечал, а как только ступил на родную землю, повалился на нее, не чуя под собой ног. Однако причиной тому была, скорее, не усталость, а отчаяние от того, что отца уже все равно не вернуть. Со слезами на глазах он зашел в родные ворота и вдруг увидел, что отец его стоит посреди двора и наблюдает за парнишкой, который, вооружившись топором и рубанком, мастерил скамеечку. Впрочем, он не признал своего отца, как и тот не признал сына. Отец уже совсем поседел, да и Янь Байхай из ребенка превратился в здорового детину, который к тому же густо оброс в дороге щетиной. Скамейку мастерил его младший брат Янь Цинхай. Как оказалось, его тоже отдали в подмастерья к плотнику Лао Суну из деревни Сунцзячжуан. Сам дом тоже изменился. Узнав, наконец, в безутешном парне своего сына, Янь Лаою быстро стянул с него тюк с матрасом и стал объяснять, что в свое время послал ему в Чжанцзякоу весть с просьбой приехать домой, поскольку ему подошла пора жениться. Два с лишним года назад, когда помер Лао Ма, по соседству с которым Янь Лаою арендовал землю; Янь Лаою купил ему гроб. Ну а жена Лао Ма, якобы в благодарность, решила сосватать им свою дочь. В общем, всю эту историю Янь Лаою во всех подробностях изложил Янь Байхаю. Тот, едва оправившись от одного потрясения, услыхав, что его, оказывается, хотели женить, пришел в радостное возбуждение: