Мобильник - Лю Чжэньюнь

Когда Лао Цуй очнулся, первым, что он почуял, был запах водки. Раскрыв глаза, он тут же ощутил, как голову его словно распирает изнутри. Оглядевшись по сторонам, он понял, что оказался в винной лавке. Несколько голозадых работников толкли барду, в то время как сам он лежал на горячей отработанной массе. Пухленький круглолицый старичок, увидав, что он пришел в себя, расплылся в улыбке и приветливо спросил:

– Из каких же мест наш гость будет?

Пересохшие губы Лао Цуя пылали огнем, горло перехватило так, что он не мог говорить. Старичок попросил одного из работников принести Лао Цую воды. Тот жадными глотками выпил воду, перевел дух и наконец сказал:

– Из Хэнани.

– Что же так измучило моего гостя? – продолжал старичок.

Тут в их разговор встрял один из работников:

– Хорошо, что мимо проезжал наш хозяин на повозке, иначе еще чуть-чуть, и беседовал бы ты теперь с Янь-ваном54.

И тогда Лао Цуй подробно рассказал, как он занимался скупкой и продажей ослов, как приехал в Янцюань, как заболел там, как на постоялый двор ворвались грабители, как он лишился всех денег и как потерял Сяо Лю. Пока он все это расписывал, то безудержно плакал. Круглолицый старичок стал его успокаивать:

– Ничего тут страшного нет, деньги – дело наживное.

– Но я остался без единого гроша, на что я теперь буду покупать ослов? – Помолчав, он добавил: – Да и мальчишку-помощника не уберег, как я теперь его родственникам на глаза покажусь?

Старичок пристально посмотрел на Лао Цуя, а потом сказал:

– Судя по твоим глазам, человек ты честный, оставайся-ка ты на первых порах у меня, а там придумаем, как дальше быть.

Лао Цуй, оглядев помещение, сказал:

– Я с ослами привык дело иметь, а вином никогда не занимался.

– Ну, знаешь, нет того, чему нельзя выучиться, бывает только нежелание учиться.

Лао Цуй замотал головой:

– Я потерял и деньги, и помощника, поэтому сейчас в таком состоянии что-то не до учебы мне.

Старичок понимающе кивнул и, подумав, спросил:

– А кроме ослов ты, может, еще чем-то занимался?

Лао Цуй немного поразмыслил и сказал:

– До работы с ослами я был поваром в сельской харчевне.

– Ну и замечательно, оставайся тогда готовить для моих работников.

Так и остался Лао Цуй в одной из винокурен города Янцюаня у хозяина по фамилии Чжу. Первые два месяца Лао Цуй был какой-то потерянный, еду то пересолит, то недосолит, муку в пампушки то пересыплет, то не досыплет. Работники винокурни постоянно жаловались, но хозяин молчал. Прошло два месяца, горечь утрат понемногу притупилась, Лао Цуй вновь обрел себя, да и готовить стал вкуснее. В то же время ему стало казаться, что он совсем не тот, что прежде, он словно переродился. Ни о доме, ни о жене он уже не вспоминал, все его походы в Чжанцзякоу за ослами казались ему совсем далеким прошлым, да и не с ним это будто происходило. Только подумать, какие тяготы ему доводилось испытывать! Не то, что сейчас. В винокурне его не страшил ни дождь, ни ветер, и вообще Лао Цую казалось, что он работает здесь уже много-много лет. К концу года все отметили, что повар Лао Цуй из Хэнани растолстел. Тот в ответ лишь смущенно улыбался.

Не успели и глазом моргнуть, как наступила весна. Второго числа второго месяца, на весенний праздник дракона, в Янцюань приехала театральная труппа, исполняющая шаньсийскую оперу. Хозяин винокурни был большим любителем этой оперы, поэтому труппа остановилась у него. По вечерам, освободившись от дел, Лао Цуй присоединялся к хозяину и вместе со всеми шел на местный ипподром, где показывали пьесы. Хэнанец Лао Цуй не понимал ни слова из мурлыкающих шаньсийских напевов. Но стоило ему посмотреть на своего хозяина, который сидел в своем кресле и, раскрыв рот, лоснился от счастья, как ему тотчас тоже хотелось улыбнуться. Каждый раз, когда после спектакля они возвращались домой, хозяин Чжу просил Лао Цуя приготовить для труппы большой котел лапши, сдобренной уксусом и имбирем. Когда же артисты приступали к трапезе, Лао Цуй, вытирая руки о свой передник, рассматривал их лица с остатками грима. Один из артистов, барабанщик со шрамами на голове, Лао Ху из города Хэцзэ, что в провинции Шаньдун, через несколько дней сблизился с Лао Цуем настолько, что у них всегда находился общий разговор. Лао Ху раньше торговал чаем, а лет десять тому назад полностью прогорел и стал скитаться по провинции Шаньси. В молодости он часто выступал на разных народных гуляньях, поэтому и приткнулся к театральной труппе. Его история чем-то напоминала историю Лао Цуя.

В винокурне повсюду гулял ветер, и спать там было холодновато, поэтому Лао Цуй пригласил барабанщика Лао Ху ночевать к себе на кухню. Здесь оставался жар от плиты, и воздух тут был теплее. Устроившись на одном тюфяке, Лао Цуй с Лао Ху могли проболтать до первых петухов. Их разговоры не представляли из себя ничего особенного, они просто вспоминали родственников да какие-нибудь случаи из прошлого. Когда же начинали петь первые петухи, Лао Ху говорил:

– Ну что, брат, может, спать уже будем?

– Все, брат, спим, – отвечал Лао Цуй, и оба засыпали.

Труппа выступала в Янцюане без малого полмесяца, а потом засобиралась в Синьчжоу. Лао Цуй провожал артистов, пока те не вышли из города к реке. Там уже Лао Ху, который нес барабан, сказал Лао Цую: – Возвращайся, брат. – Помедлив, он нараспев процитировал слова из оперы: – Даже провожая на тысячи ли, рано или поздно придется расстаться.

У Лао Цуя защипало в носу, он расплакался:

– Эх, брат, вот бы и мне с тобой, играли бы вместе на барабанах.

– Куда там барабанщику до повара, это сейчас ты проголодался – наелся, и никаких забот.

– А куда вы после Синьчжоу направитесь?

– Судя по настроению нашего главного и по тому как быстро мы сорвались с места, боюсь, пойдем до самого Чжанцзякоу.

Едва услыхав слово «Чжанцзякоу», Лао Цуй вдруг вспомнил, как в прошлом году, когда он занимался ослами и проходил через деревню Яньцзячжуан, местный житель Янь Лаою попросил его передать в Чжанцзякоу одну весть. А ведь в тот раз Янь Лаою потчевал его водочкой, и они славно поладили. Поэтому сейчас Лао Цуй стал рассказывать об этом Лао Ху, чтобы тот, прибыв в Чжанцзякоу, придумал способ найти Янь Байхая и передать, чтобы тот поскорее вернулся домой.

– Уже второй год пошел, как друг дал мне это поручение, уж и не знаю, опоздал ли я с этим. Поскольку сам я туда больше не ходок, исполни за меня эту просьбу.

– Будь спокоен, заботы брата считай что мои собственные.

– Запомни, найти нужно скопщика Янь Байхая, у него шаньсийский акцент и большая бородавка в уголке левого глаза.

Лао Ху в этом году исполнилось сорок восемь. Он родился в год Тигра. В детстве он переболел лишаем, отчего на голове остались шрамы. За всю свою жизнь Лао Ху чем только не занимался: и носильщиком был, и пастухом, и леденцы продавал, и чай, и где его только не носило, в итоге стал барабанщиком. Он барабанил уже десять лет, ему самому уже шел пятый десяток, но менять свое занятие Лао Ху больше не собирался. Хозяина их труппы звали Лао Бао, он был старше Лао Ху на шесть лет. Хозяин вечно ходил с каменным лицом и ни с кем не разговаривал, а если и заговаривал, то всегда отзывался о людях грубо и надменно. Всем артистам приходилось испытывать на себе этот его тон. Однако о Лао Ху Лао Бао говорил очень редко, потому как считал его старым. Старым он его считал, потому что, во-первых, Лао Ху уже давно работал в его труппе, а во-вторых, потому, что в Китае времен 1928 года всех мужчин в возрасте пятидесяти лет называли стариками. Лао Ху, как музыканту, приходилось целыми днями слушать оперу, хотя нельзя сказать, что это ему очень нравилось. Как шаньдунец, он, так же как и Лао Цуй, не переносил всех этих мяукающих интонаций. Но в отличие от Лао Цуя, который вообще не терпел шаньсийскую оперу, барабанщику Лао Ху не нравились в ней только арии, а вот разговорные диалоги он слушать любил. Но опять-таки не все. Ему была по вкусу одна конкретная фраза, которую произносил бородатый старик. Когда кто-то из героев сталкивался с какой-то проблемой и начинал злиться, мимо с трясущейся головой и руками проходил этот самый старик и говорил:

– Ну-ну, полегче, полегче…

Закончив свои выступления в Янцюане, артисты направилась в Юйцы, после Юйцы – в Тайюань. Тайюань был значительно больше других городов, поэтому в нем остановились на двадцать пять дней. После Тайюаня направились в уезд Утай. Там их труппа столкнулась с известной актрисой Синь Чуньянь, тоже выступающей в жанре шаньсийской оперы. Лао Бао лично пошел с ней знакомиться. Оказалось, что Синь Чуньянь поссорилась со своим бывшим хозяином и теперь была согласна перейти в труппу к Лао Бао. Никогда раньше у Лао Бао не бывало известных актеров, их небольшая труппа считалась вполне заурядной. И теперь, когда к ним собиралась перейти сама Синь Чуньянь, на лице Лао Бао впервые в жизни заиграла улыбка. После прихода Синь Чуньянь их труппу стали воспринимать совершенно иначе, теперь в глазах зрителей выросли сразу все артисты. Еще вчера посадочные места на их спектакли заполнялись лишь на четверть, а теперь и яблоку негде было упасть. Труппа начала ставить спектакли, которые раньше были ей не по силам. Однако барабанщик Лао Ху так и не понял, чем же таким особенным выделяется Синь Чуньянь, ничего, кроме ее более писклявого голоса, он не уловил. Тогда Лао Ли, что отбивал во время спектакля ритм на дощечках, объяснил, что ее писклявый голос и есть та самая изюминка, без которой шаньсийской опере не обойтись. Ее голос что стальная проволока, Синь Чуньянь была способна петь все арии, даже те, что не подвластны другим. Там, где другие тянули ноту, пока не догорит спичка, она тянула, пока не выкурят трубку. Поэтому, заполучив Синь Чуньянь, их труппа, вместо того, чтобы идти дальше, осела в уезде Утай аж на целый месяц. Казалось даже, что, останься они хоть на год, зрителей не убавится. Чего только за это время они не исполнили: и «Сон в красном тереме», и «Западный флигель», и «Плач Яньчжи», и «Плач Гуйфэй», и «Лян Шаньбо», и Чжу Интай», и «Белую змейку»55… Лао Ху конечно, не нравилось, что теперь в их труппе оказались не у дел амплуа молодых мужчин и стариков, с козырной фразой последних: «Ну-ну, полегче, полегче…». С приходом Синь Чуньянь их труппа превратилась в сугубо женский театр. Но кого волновало недовольство Лао Ху? Тем более что всех остальных это устраивало.