Метазоа. Зарождение разума в животном мире - Питер Годфри-Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Идея минимальной когниции не пуста – ее нельзя применить ко всему без разбора. Сравните, как реагируют на воду корни растения и чайная ложка соли. Корни меняют направление роста; соль растворяется. Изменяется и то и другое – можно сказать, что и то и другое «реагирует». Но реакция растения – больше, чем просто какое-то событие, это еще и изменение, отражающее важность воды для жизненных процессов растения, для его существования и репродукции. Растения выработали сигнальный путь – с помощью гормонов и генов, – который определяет совершенно конкретную реакцию на обнаружение воды. У чайной ложки соли никакой минимальной когниции нет.
Можно сказать, что «точка зрения» присуща любому существу, обладающему минимальной когницией. Но подразумевает ли минимальная когниция некую минимальную чувствительность, минимальный опыт? Можно ли утверждать, что они идут рука об руку и, когда когниция принимает простейшие формы, то же самое происходит и с опытом? Я признаю привлекательность подобного подхода, но считаю его упрощением. Для возникновения минимальной когниции не всегда требуется оформленная самость, а значит, истинной субъективности просто неоткуда взяться. Растение может использовать сенсорную информацию, может прислушиваться к событиям и реагировать на них, но не иметь при этом никакого чувственного опыта вообще.
Трудно даже представить себе пограничные случаи, самые незначительные примеры существ, располагающих чем-то вроде слабых проблесков опыта. Взгляд, которого я придерживаюсь, подразумевает, что подобные случаи, несомненно, должны быть. Кто-то эти окраины населяет; вопрос в том, кто именно. Может, это растения, но я сомневаюсь. Дело не в том, что они устроены проще животных, – дело в том, что у них свой путь.
Растения – альтернативный способ приспособить к делу ресурсы, которыми обладают сложные клетки; эта альтернатива обеспечила им кое-какую чувствительность и ловкость, но не чувственный опыт. Оговорюсь: у меня нет твердой уверенности в отсутствии у растений опыта, особенно учитывая, что они не перестают нас удивлять. Я говорил о насекомых: «Посмотрите, какой путь мы прошли – кто бы мог подумать, что у насекомых отыщется нечто, хотя бы отдаленно напоминающее эмоции?» С растениями до этого этапа мы еще не добрались, но какую-то часть пути все же одолели.
9. Плавники, ноги, крылья
Трудные времена
На каком-то из этапов этого путешествия, примерно 380 миллионов лет назад, на сцену вышла другая группа животных – наша группа, позвоночные.
Членистоногие переходили к полностью наземному существованию отдельными группами. У позвоночных другая история{227}. Упрощая, можно сказать, что позвоночные вышли на сушу в один прием, совершив единственный судьбоносный шаг. Рыбы, принадлежавшие к древней группе лопастепёрых, выбрались из воды и дали начало огромному разнообразию наземных позвоночных. Если же углубляться в детали, то рыбы атаковали сушу не раз, с переменным успехом – предпринимали, так сказать, вылазки через границу, – но однажды им удалось зайти глубже. Предприимчивые лопастепёрые запустили процесс непрерывного распространения наземных животных, в том числе млекопитающих и птиц.
Переезд дался позвоночным нелегко. Перед членистоногими, с самого начала в избытке оснащенными ножками и таким полезным панцирем, расстилалась широкая дорога. А вот торпеда с плавниками кажется существом, вероятность которого преуспеть на суше очень невысока.
И действительно, с точки зрения позвоночных, суша – бесконечная череда препятствий, первейшее из которых – нужда передвигаться под весом гравитации. Добывать пропитание тоже во многих отношениях непросто, в том числе из-за такой непредвиденной проблемы, как глотание. Когда рыба питается, она глотает пищу, всасывая ее в желудок вместе с водой. Это возможно благодаря почти одинаковой плотности воды и тела жертвы. Но на суше такое всасывающее движение заполняет желудок воздухом, а продвижению пищи не способствует. Сама по себе челюсть тут не поможет, ее возможности ограничены. Эту проблему прекрасно иллюстрирует угрехвостый сом, который охотится на суше, а чтобы проглотить добычу, утаскивает ее под воду{228}.
Самой очевидной адаптацией, позволившей позвоночным полностью перейти к наземному образу жизни, стало изменение формы тела – эволюция тел тетраподов, которые, как и наши, снабжены четырьмя конечностями. Однако мы не должны думать, что оно появилось только тогда, когда рыбы попытались выползти на пляж. Появилось оно еще в воде; это было тело, предназначенное для ползания и лазания в заросших травой ручьях. Кажется, что легкие – еще одно очевидное требование жизни на суше, но карманы, подобные легким, имелись у некоторых рыб уже длительное время, они использовались для поддержания плавучести и иногда для дыхания. Согласно Дженнифер Клэк, из чьей книги 2012 года «Обретая почву» я многое позаимствовал для этого раздела, у рыб к моменту выхода на сушу легкие уже были.
Считается, что древние лопастепёрые рыбы обитали в основном на мелководье. К числу лопастепёрых, доживших до наших дней (если не считать нас самих), относятся двоякодышащие рыбы (они действительно водятся в основном на мелководье) и латимерии, которые вернулись в глубокие воды. Видео с подводных лодок, где запечатлены латимерии, собирающиеся группами на отдых в пещерах, дают основания считать их довольно социальными животными. Дженнифер Клэк пишет, что рисунок пятен у латимерий уникален, а группа рыб сохраняет стабильность таким образом, который предполагает, что они друг друга узнают.
На суше позвоночные столкнулись с еще одним вызовом: их яйца никуда не годились{229}. Изначально все наземные позвоночные вели жизнь амфибий, пока одна группа – амниоты – не обзавелась яйцами, которые обеспечивали эмбрион «миниатюрным прудом». Это дополнительно ослабило связь позвоночных с водой. Вскоре после этого эволюционное дерево претерпело очередное ветвление – поначалу, как это всегда и бывает, незначительное: ранние амниоты разделились на две линии. В этой точке берут начало две ветви позвоночных во всем их многообразии. Сначала больше, многочисленнее и разнообразнее была группа под названием «синапсиды»{230}. Однако они серьезно пострадали в колоссальном массовом вымирании, в результате которого исчезло подавляющее большинство видов земных животных. В итоге на первый план вышла другая группа позвоночных, которые до того были менее заметными. К этой группе, завропсидам, принадлежали динозавры.
Да, именно так: перед самым известным массовым вымиранием, которое убило динозавров и очистило путь млекопитающим, случилось еще одно, которое поразило и перетасовало всех сухопутных животных. До этого вымирания, которое случилось примерно 252 миллиона лет назад, на суше в основном преобладали родичи млекопитающих, близкие к ним генеалогически и внешне. Это были травоядные и плотоядные животные всех видов и размеров, некоторые величиной с крупного медведя. Причин выкосившего их массового вымирания могло быть несколько: вулканическая активность, падение метеоритов и все прочее, что меняет климат. В тот период вымерло свыше двух третей наземных видов животных, а морских и того больше. Тогда-то из тени вышла неприметная прежде группа, которая, стремительно разветвившись, произвела на свет таких непохожих друг на друга динозавров.
Уже у первых известных нам динозавров тело было расположено вертикально, что позволяло освободить передние лапы для хватания. Динозавры и синапсиды, к которым относятся млекопитающие, обрели такую форму тела независимо друг от друга. На первых этапах жизни на суше позвоночные противостояли внешнему миру, отращивая конечности по бокам – растопыренные лапы на расположенном горизонтально теле, как у саламандр и крокодилов сегодня. Им предстояло измениться – поднять тело над лапами, чтобы можно было ходить на четырех или на двух ногах. Похоже, тело динозавров было вертикально ориентированным с самого начала и самые первые из них уже опирались на две задние лапы; головой и передней парой конечностей они могли манипулировать объектами.
Получив свободу действий, динозавры осваивали самые разные формы и размеры вплоть до массового
