Египтолог - Артур Филлипс

Пятница, 3 ноября 1922 года

Дневник: Я велел моим людям обследовать поверхность скалы на полмили в сторону пустыни. Осмотрел еще четыре расщелины, в наиболее перспективной есть следы человеческого присутствия, но — ничего определенного. Дважды рабочие находили на поверхности нечто, что требовало моего срочного спуска по тропе, но оба раза тревога оказывалась ложной. Вскоре мне придется рассмотреть возможность раскопок. Если все расщелины окажутся негодными и ничего не будет найдено на поверхности скалы, останется только заключить, что гробница Атум-хаду располагается в плоском дне долины, что повлечет за собой земляные работы, схожие с тем копошеньем, которое Картер развел по другую сторону скалы. Для того чтобы работа спорилась, потребуется сотня людей, если не больше. Без полной и недвусмысленной концессии от Департамента древностей работать будет невозможно.

Суббота, 4 ноября 1922 года

Дневник: Осмотрел еще пять расщелин. Велел моим людям заняться скоблением поверхности скалы до высоты в семь футов, охватив по 250 ярдов в одну и в другую сторону от места, где был найден отрывок «С». Этот шаг неизбежен, и, я надеюсь, скобление принесет свои плоды. Боюсь, однако, что теперь обширное и плоское дно долины представляется более привлекательной маскировкой для гробницы Атум-хаду. В этом случае на раскопки может уйти куда больше времени, чем планировалось. Выдержат ли нервы моих компаньонов, если придется ждать еще год? Вероятно, мне следует познакомиться с профессором Уинлоком и обсудить с ним без посторонних глаз раздел земли, отданной Метрополитен-музею. Он не специалист по Атум-хаду и не намеревается им стать, и даже с неприличными фондами его музея Уинлоку за год не обработать больше определенной площади. Не исключено, что он приветствует идею стать пайщиком «Руки Атума, Лтд» — ибо в его собственные руки за последние месяцы перепало немногое.

Пополудни. Спустился и обнаружил, что пропал Ахмед и один из моих людей. Они вернулись через час и рассказали следующее: пока я был наверху, пришедшие на участок родственники одного из рабочих поделились интересными новостями (родственники, разносящие слухи, — главная индустрия этой страны): Картер что-то нашел. Отсутствие моих людей (беспрестанное «салаам» и «тысячи извинений, лорд Трилипуш») объясняется тем, что они проникли на участок Картера, где выяснилось, что Картер нашел… ступеньку. Боже правый, да уж, действительно, ветерану раскопок есть что отпраздновать. Шесть лет убить на то, чтобы найти ступеньку! О да, он это заслужил, да и граф Карнарвон теперь поймет, что не все его деньги ушли в песок.

Дома отдыхал в обществе котов под музыку.

Заходили радостные Нордквисты, я разделил с ними ужин. Рассказал им подробно о том, как провожу дни, они поделились деталями своих туристических похождений. Меня согрели их доброжелательные вопросы и интерес к каждому моему слову. Приятный сюрприз, чудесное средство для возрождения уверенности в себе.

Воскресенье, 5 ноября 1922 года

Дневник: Посетил базар, переодевшись в туземный наряд (в нем выгоднее торговаться). Купил несколько сувенирных скарабеев, изготовленных мастером своего дела — выглядят они совсем как старинные. Продавец смело утверждал, что скарабеи сделаны при Тутмосе III. Чепуха, конечно; но Картера такой подарок от соратника по борьбе с докучливым песком наверняка развеселит.

Отважился въехать на осле в Долину, чтобы посмотреть на обнаруженную Картером ступеньку. Мне было не по себе, бросало то в жар, то в холод. Разумеется, если он что-то нашел, это замечательно.

Его смехотворно громоздкий лагерь разбит практически на гробнице Рамзеса VI. Найти самого Картера оказалось делом мудреным, ибо он был окружен множеством рабочих. Его внимание было привлечено, лишь когда я громко позвал его по имени. Он вышел из толпы, чтобы поприветствовать меня, отряхнул руки от пыли. Картер держал себя своеобычно холодно; когда, будучи окружен сотнями прислужников, купаешься в деньгах лорда Карнарвона, играть такие роли легче легкого. На одном шарме далеко не уедешь.

«Трилипуш, — сказал он, засунув в карман поднесенный мною дар, редкое первое издание „Коварства и любви в Древнем Египте“. — Что вас сюда привело?»

«Я прослышал, Говард, что вы споткнулись о ступеньку. Не возражаете, если я ее осмотрю? Профессиональная вежливость, коллегиальная оценка, все такое прочее…»

«Что, уже пошли слухи?»

«Вы же знаете, туземцев хлебом не корми, дай посплетничать».

«Понятно. Но на данном этапе принимать гостей мне кажется неуместным».

«Конечно, старина, если сюда хлынут толпы туристов и аристократишек, они только все испортят!»

Старый египтолог прав: немыслимо позволить гражданским наброситься на находку. Я направился на участок; там десяток коленопреклоненных рабочих просеивали через сита весь вырытый песок, складывали в пакеты заведомый сор и звали надсмотрщика, если обнаруживалось что-то вроде черепка. Прямо золотодобычные работы! Не научная экспедиция, а целая фабрика, капиталистическое «потогонное» производство. Археологическое циркачество. Неудивительно, что столько лет Картер потратил впустую. Просочившись наконец в эпицентр суматохи, я увидел там ступеньку, торчащую à lа Атум, причем ступенька эта отличилась плодовитостью и бездарно размножилась: теперь уже под землю уходила целая лестница, упиравшаяся в каменно-мусорную стенку. Бог мой, вот это зрелище! Блестящее открытие. Вопросов нет, что уж тут скажешь.

«Тайник с награбленным хламом? — поинтересовался я у Картера, когда он меня догнал. — Древнее складское помещение? Зернохранилище?»

«Возможно, — согласился он. — Прошу простить меня, дорогой Ральф, впереди у нас — долгие дни работы, нужно убрать мусор и осторожно открыть все двери, какие найдем».

Отъезжая, я оглянулся. Картер был занят дюжиной дел сразу; достойное зрелище, особенно если недра у старины в том же состоянии, что и у меня. Выражения лиц его рабочих такие, каких моя подержанная бригада произвести не в состоянии. Конечно, несмотря на слабоумие, Картеру по-прежнему удается внушить окружающим, будто они невидимы и невесомы. Он, кажется, об этом и не догадывается; не иначе как с рождения его лицо беспрерывно излучает слепящий свет, требующий от всякого, с кем он говорит, зажмуриться — да и как ему знать, что люди ослеплены, когда он на них не смотрит? Даже если сказать ему об этом, он, скорее всего, станет все отрицать. «Что? — скажет он, недоверчиво глядя в очередные прищуренные глаза. — Что вы имеете в виду? Что значит — я другой?..»

Мне нужно проветриться и проверить poste restante.

Письмо от моей невесты, отправленное 13 октября, двадцать три дня тому назад. Что случилось с тех пор?

По причине жесточайшей нужды длительно заседал в клозете. Патефон не помогает. Я в лихорадке.

13 окт.

Мой Ральфи!

Мой Владыка Египта, тут случилась куча странного.

Сегодня к нам приходила длинноносая ищейка по имени Гарольд Феррелл. Искал твоего друга. Ты только послушай: он говорит, что у тебя есть друг, бедный австралийский мальчик, звать Полом Колдуэллом, египтолог-любитель, и жизнь у него была на самом деле ужасно-ужасно грустная и страшная. «Друг Ральфа?» — спросила я так, чтоб ему все стало ясно, а потом, чтобы он точно усек, я сказала ему, что на войне ты, конечно, был вынужден общаться с кем попало, но Пол Колдуэлл стать твоим другом не мог ну никак. Он тоже из Австралии. В смысле — ищейка. А еще он говорил с папочкой за закрытой дверью, я хотела подслушать, но быстро устала.

Такое ощущение, что ты уехал навсегда. Мне трудно понять, что ты там делаешь дни напролет в песках. Я забыла, каково быть с тобой рядом. Здесь похолодало, и от Инге никуда не деться, скучно-скучно-скучно. Иногда заходит Дж. П. О'Тул, приносит подарки, приглашает к себе. Шлет тебе приветы. Да, я чуть не забыла сказать, он попросил меня об одолжении. Он сказал, что я должна попросить тебя посылать ему «все-все-все новости» с раскопок, а не только папочке, потому что Дж. П. хочет быть в курсе. Прелесть, разве нет? Он прелестный человек, ты же знаешь, и еще он добрый-добрый.

Вот, вспомнила: я хочу, чтобы у тебя все получилось — и поскорее. Я думаю, ты — изумительный человек. Ты герой. Ты же знаешь, Ральфи, я правда так думаю, просто мне не нравится, что ты там пропадаешь так долго. Мне все это не нравится, и если после того, как мы поженимся, ты будешь опять ездить в экспедиции, я думаю, я поеду с тобой, или я буду ждать тебя в Трилипуш-холле с тучей друзей и слуг или в гостинице в Париже. Бостон — ужасно скучное место. Скотина ты, что бросил меня здесь одну и надолго. Папочка — скучный. Инге — жирная и скучная. И как прикажешь тут жить, пока с тобой там случается куча интересного? Я знаю, что «это все ради нас», и ты, когда вернешься, привезешь наше будущее, я знаю. И все равно. Папочка и Инге не дают мне шагу ступить, я тут как маленькая девочка. Я знаю, что они хотят для меня как лучше, но получается, что мне скучно так, что плакать хочется.