След сломанного крыла - Бадани Седжал

Как-то зимой наша учительница услышала, как Мелинда насмехается над роти[21] и сакхом[22], которые я принесла на обед, и предупредила мою мучительницу, что в следующий раз отправит ее в кабинет директора. Это предупреждение оказалось благословением для меня, и я благополучно окончила второй класс под защитой своей классной наставницы. Но этому не суждено было длиться долго. Несколько месяцев спустя заболела и умерла мать Мелинды. Теперь Мелинда сама превратилась в мученицу, в жертву обстоятельств, у которой над головой сиял нимб.

И нас, и наших родителей предупредили, чтобы мы были добры с ней. Я думала, что горе утраты изменит ее. Но как леопард не в силах избавиться от пятен на своей шкуре, так и жестокий человек не может перестать быть жестоким. Мелинда вернулась к своим дьявольским привычкам и следующие два года с удовольствием издевалась надо мной. Только когда ее отец решил переехать в другой город, я наконец вздохнула свободно. Но я запомнила еще один важный урок, который никогда потом не забывала, — даже слабостью можно манипулировать, превращая ее во власть над людьми.

* * *

Услышав о беде, случившейся с Джией, я чуть не отправила сообщение Эрику: он всегда испытывал к моей племяннице слабость. Я с большим трудом удержалась, чтобы не написать ему.

Не зная, чем помочь Джии, я отправилась по магазинам. Несколько часов я прочесывала отделы безделушек и лакомств, гадая, что понравится девочке. Я купила несколько мягких игрушек-зверушек, разные сорта шоколада, несколько недавно вышедших дисков ее любимых артистов, о которых, как мне помнилось, она говорила, и среди прочего — ежедневник.

Я приезжаю к ней без предупреждения и вижу, что поступила опрометчиво: кроме домработницы, дома никого нет. Для Джии я оставляю корзину с подарками, для Марин — записку с просьбой позвонить мне, ведь я знаю, что иначе она не позвонит. Если бы не мама, я бы никогда не узнала, что случилось.

Когда я усаживаюсь в свою машину, телефон начинает сигналить. Я ожидаю звонка от мамы, но тут мое сердце начинает биться сильнее, потому что это сообщение от Эрика.

«У тебя есть время поговорить?»

«Да. Разумеется», — я отвечаю моментально, словно школьница.

«С нашими адвокатами».

Телефон падает на кожаное сиденье. Ладони становятся влажными. Он хочет расстаться навсегда. Я нажимаю педаль газа, не ответив ему. Сначала я еду без всякой цели, потом принимаюсь за дела. Я заезжаю в химчистку, а заодно и в булочную. Приехав домой, вижу на подзеркальнике забытую тисненую карточку с приглашением на благотворительный завтрак. Взглянув на себя в зеркало, решаю, что мои слаксы и летняя блузка вполне подойдут. Я оставляю молоко и яйца в прихожей и тороплюсь к выходу.

— Триша! — восклицают приятельницы при моем появлении. — Мы не ожидали тебя.

Думаю, действительно не ожидали. Дурные новости, как правило, распространяются быстрее, чем хорошие. Все знают, что Эрик ушел из дома, но никто не знает почему. Они могут только строить предположения. Ни одна из них не сможет догадаться об истинной причине.

— Мне не хотелось пропускать нашу встречу, — говорю я, изображая улыбку.

Я сижу со своими приятельницами за столом и смеюсь над тем, что они говорят. Мы ведем светский разговор о погоде, о моде, обсуждаем голливудские сплетни, как будто они как-то могут повлиять на нашу жизнь. Мы немножко язвим по поводу местных властей, но не позволяем себе ничего оскорбительного из опасения, что наши слова может кто-то повторить. Мы делаем взносы в нашу местную благотворительную кассу. Я достаю чековую книжку, готовая пожертвовать обычную сумму, и спрашиваю, на что мы жертвуем.

— Это убежище в Сан-Франциско для детей и женщин — жертв семейного насилия, — отвечает моя давняя знакомая, подписывая свой чек. Она ставит росчерк в конце подписи, я смотрю на ее руку с отличным маникюром. — Господи, я не могу даже представить себе, через что проходят эти люди! А ты?

«Нет», — хочу сказать я, чтобы не нарушить созданной мной иллюзии, но не могу. Вместо этого я пытаюсь писать, но моя рука дрожит. Мой отец лежит в коме. Эрик хочет навсегда уйти из моей жизни. Моя племянница — наше будущее — избита. Это не соломинка ломает спину верблюда, на меня навалилась целая гора. Я смотрю на бокал с вином и думаю, что почувствовала бы, если бы запустила им о стену. Но стекло не бьется на аккуратные кусочки. Оно разлетается на тысячи осколков, которые невозможно собрать вместе снова. Я встаю, оставив стекло нетронутым, а чек неподписанным.

— Да, я могу себе представить, — говорю я подружкам, повергая их в шок. За долгие годы общения ни одна из них не догадалась, как много я могла бы рассказать. — Я знаю, через что им пришлось пройти, потому что наблюдала подобное все свое детство.

Падающее в лесу дерево не издает звука, потому что некому услышать его. Так и я прятала от всех свое прошлое, уверенная в том, что его не существует, раз я молчу.

— Триша, о чем ты говоришь? — спрашивает меня одна из приятельниц, глядя на меня, как на незнакомку. — Это невозможно.

Я тоже старательно притворялась, что это невозможно, но сейчас я устала. Поддерживать красивый фасад оказалось тяжелее, чем я думала. Я убедила себя в том, что если буду играть роль королевы на сцене, то стану тем человеком, которого изображаю. Но маска соскальзывает с моего лица, и, сколько бы я ни старалась, я не могу удержать ее на месте. Признавая свое прошлое, я бормочу:

— Хотела бы я, чтобы это было так.

Встретившись с изумленными взглядами, я пристально смотрю на этих женщин, которых звала подругами.

— Мой отец бил маму и моих сестер все наше детство.

Я уверена, что теперь все смотрят на меня с отвращением, и отворачиваюсь, думая, что же должны каждый день чувствовать Марин и Соня.

— Прости нас, дорогая, — шепчет подружка, накрывая мою руку своей. — Мы же не знали.

Застигнутая врасплох ее сочувствием, я опускаю голову. Мне стыдно за то, откуда я пришла, за то, где я нахожусь, и за то, что я не знаю, куда я пойду. Мне нечего больше терять, и я возвращаюсь к своей пустой машине и пускаюсь в бесцельное путешествие.

* * *

Это официальный зал для совещаний. Войдя в него, я тут же замечаю занавеси и обивочную ткань на стульях. Стол дорогой, из вишневого дерева. Эрик уже сидит рядом с женщиной в деловом костюме. Полагаю, она партнер фирмы. На меньшее он не согласился бы. Сила требует силы — таковы правила игры.

— Где твой адвокат? — спрашивает Эрик, и это первые слова, которые я от него слышу с тех пор, как он ушел из дома неделю тому назад.

— У меня нет адвоката, — я не стараюсь казаться бестолковой или упрямой. Просто все это слишком неожиданно для меня, пока мы не обсудили наши следующие шаги. — Я думала, мы сумеем поговорить без юристов.

— Я плачу пятьсот долларов в час своему адвокату не за пустые беседы, — огрызается Эрик.

Я пытаюсь собраться с мыслями. Это не тот человек, которого я знала, за которого вышла замуж. Не тот, чей запах еще хранит каждая комната в нашем доме, напоминая о счастливых временах.

— Тогда зачем мы здесь?

— Чтобы обсудить условия развода, — вмешивается адвокат. Она говорит со мной так, словно я неразумное дитя, которому надо все растолковывать.

— Ты хочешь развода? — я не обращаю на нее внимания и смотрю только на своего мужа… — Это так? Между нами все кончено?

— Я думаю, будет лучше, если мы обсудим финансовые вопросы и раздел имущества, — произносит женщина ледяным тоном. — Эрик очень щедр в отношении алиментов. Я полагаю, у вас нет иного источника дохода?

Она видит во мне содержанку, которую легко купить и отставить в сторону, в то время как она сама — человек, привыкший держать бразды правления в своих руках и брать ответственность на себя. Но и я не намерена снимать с себя ответственность.

— Между нами все кончено? — снова спрашиваю я Эрика. — Из-за ребенка?