ЦУНАМИ - Анатолий КУРЧАТКИН

Проводник, весь ожидание пассажиров, уже стоял около него, дверь была открыта, обнажив ведущие внутрь ступени.

Едва заглянув в билеты, проводник схватил оба их чемодана и ринулся с ними по лестнице. Доволочив чемоданы до их мест, проводник получил от Рада с Дроном чаевые и, не произнеся ни слова благодарности, тут же понесся на свой пост у двери.

— Что?! — с победным выражением лица поглядела Нелли на Дрона. — Не у всех тайцев собачьи хвосты?

— Да-а… — с посрамленным видом протянул Дрон. — Однако ему не хотелось признавать свое поражение. — Но положенные обязанности он будет справлять со всей истовостью. Увидите!

Места их были недалеко от входа. Вагон напоминал собой русский плацкартный, только проход тянулся не сбоку, а посередине, и купе располагались вдоль него не с одной стороны, а с обеих. Пол купе был приподнят над проходом сантиметров на двадцать, и, хотя купе не были отгорожены от прохода, то, что в них приходилось подниматься, создавало иллюзию отдельного пространства. В каждом было по два широких мягких кресла напротив друг друга — соответственно проданным билетам, но никаких примет второй полки наверху — можно предположить, что ночь придется провести сидя.

Об этом — что же, так здесь и сидеть ночь? — наверное, с выражением комической обескураженности на лице, и были первые слова Рада, когда он осмотрелся.

Дрон с Нелли засмеялись. Он доставил им удовольствие своим вопросом. Вкупе, надо думать, с выражением лица.

— Нет, извини, — сказал Дрон, — как ты мог такое подумать? Мы что, не белые люди, чтобы ночь сидя? Все раскладывается, раздвигается, не волнуйся. Второй класс — это, конечно, не первый, но чтобы я повез жену с плебсом?

— Да ты бы и сам не поехал, — пожала плечами Нелли.

— Верно, я бы и сам не поехал, — согласился Дрон. Купе, которое они заняли с Нелли, и купе, в котором было место Рада, оказались напротив друг друга, и Рад, убрав чемодан под сиденье, перебрался к ним. Вдвоем на одном сиденье с Дроном было бы тесновато, и он сел рядом с Нелли.

— Ой, что это у тебя? — воскликнула Нелли, обхватывая его голову обеими руками и склоняя к себе. — У тебя же там рана!

Прядь волос, маскировавшая вздувшуюся шишку в коросте запекшейся крови от разорванной кастетом кожи, при взгляде на нее вблизи оказалась недостаточно густой.

Рад отнял Неллины руки от своей головы.

— Какая там рана, — сказал он. — Это уже ее последствия.

— А причина последствий? — В голосе Нелли прозвучала интонация следователя, ведущего допрос подозреваемого.

— Как обычно: случайно упал, — словно настоящий подозреваемый, увиливающий от показаний, ответил Рад. И вспомнил чеховского злоумышленника. — А из гаек мы грузила делаем. И отвинчиваем не все, оставляем. Нешто мы не понимаем?

Нелли с беспомощным гневом перевела взгляд на Дрона:

— А ты что? Что ты знаешь? Что произошло? Дрон давился от смеха.

— Нужно тебе допытываться! Ничего не произошло. Видишь, сидит. Живой-здоровый. Упал неудачно, сказал же. Не приставай к человеку.

Нелли помолчала. После чего указала глазами на голову Рада.

— Это вот из-за этого мы поменяли билеты иуезжаем?

— Оставь свои догадки при себе. — Дрон не повысил голоса, не сыграл им, наоборот — голос его словно бы обесцветился, сделавшись белым, и по изменившемуся лицу Нелли стало ясно — она оставит при себе все свои догадки. — Покажи лучше фотографии, которые получила. — добавил Дрон в голос краски.

В этот момент в купе Рада появился сосед. Это был опрятно одетый, в пиджаке и галстуке, несмотря на жару, молодой человек менеджерского вида, говоривший по-английски с беглостью пулемета. Они разобрались с Радом, у кого какая полка, у Рада оказалась верхняя, против чего он совершенно ничего не имел, но сосед, приговаривая, «вы старше», «вы старше», обязал Рада принять от него подарок в виде нижней. Зубы у соседа сверкали лазерной белизной — точно, как у Тони. Где-то в другом вагоне у него ехали знакомые, он попросил Рада присмотреть за своим багажом и отправился к знакомым приятно проводить время.

Вагон между тем заполнился. Проводник, что-то выкрикивая по-тайски, заполошно пробежал по проходу вглубь вагона — видимо, проверяя, нет ли провожающих или зайцев, — пробежал обратно, скрылся за тамбурной дверью, настала тишина, и следом за тем поезд тронулся.

— Ту-ту! — сказал Раду из своего купе Дрон. Нелли молча показала ему пачку фотографий, которую держала в руке.

Поезд, убыстряя ход, выехал из вокзальных сумерек, перрон остался позади, в глаза ударил мягко-лиловый свет завершающегося дня. Все убыстряющаяся смена живых картин за окном была сейчас интереснее Раду, чем картины жизни, умертвленной щелчком японской цифровой мыльницы.

— Понаслаждаемся пейзажами? — предложил он.

— Полагаешь, есть чем наслаждаться? — бросил Дрон.

Правда в его словах была. Смотревший своим парадным стеклянно-бетонным лицом на «роуды» и «сои», к железной дороге город был обращен исподом. Пялясь на мир подслеповатыми окнами, стояли, выбежав едва не к самой колее, жалкие, казалось, картонные постройки, в некоторых оконцах горел свет, открывая глазу убогое внутреннее убранство жилищ, у распахнутых дверей на раскладных стульях сидели, устало свесив с коленей набухшие жилами руки, морщинистые старухи. Сушилось развешанное на ветвях деревьев белье. Молодая женщина в измазанном кровью и слизью переднике чистила громадным черным ножом рыбу. Мужчина топором с долгой рукояткой колол дрова. В открытых очагах, сложенных из обломков бетонных плит, горел огонь, у громоздящихся на них сковородах и кастрюлях стояли женщины, что-то переворачивали на сковородах лопатками и ножами, что-то мешали в кастрюлях. В открытой нараспашку, заваленной остовами мотоциклов и велосипедов крохотной механической мастерской перед перевернутым вверх колесами велосипедом сидел на корточках молодой мужчина с голым торсом, перетягивал спицы. Остриженный наголо мальчик лет десяти, босой, с обнаженным торсом, в черных широких штанах, не достающих до щиколоток, сосредоточенно катил по пыльной щебенчатой дороге обод велосипедного колеса, направляя его тугой стальной проволокой.

Мгновенной ослепительной вспышкой Рад увидел себя таким же десяти-одиннадцатилетним в своем окраинном московском дворе, так же толкающим перед собой обод старого велосипедного колеса. И вспомнил, как называлась особо изогнутая на конце, чтобы войти в желоб колеса и удерживать на ходу колесо за край, толстая стальная проволока: правилка.

А следом он вдруг представил себя обитателем этого испода. Одним из тех, кто открывает здесь поутру глаза, здесь же вечером, отходя ко сну, их закрывает. И так изо дня в день, год за годом — всю жизнь.

Его сотрясло, словно от удара током. Это был бы какой-то страшный сон, не жизнь.

Рад отвернулся от окна, перевел взгляд на Дрона с Нелли. Дрон с Нелли сидели, тесно придвинувшись к самой стене вагона, обращенные к Раду их затылки свидетельствовали, что они погружены в то же занятие, которому только что предавался и он. Лежавшая на колене рука Нелли сжимала пачку фотографий.

Рад встал, соступил в проход и поднялся в их купе. Нелли повернула на звук его шагов голову.

— Что? — спросила она. — Насладился пейзажами?

— Да, готов к фотографиям, — сказал Рад, опускаясь на сиденье с ней рядом.

Дрон тоже, и с откровенным удовольствием, повернулся к окну спиной.

— Чем хороша фотография в отличие от жизни, — сказал он, — так тем, что фотография делает жизнь живописной.

— Особенно цветная, — вставила Нелли.

— Ее и имею в виду, — отозвался Дрон. — Фирма «Кодак» — лакировщик действительности.

— Но у Тони замечательная деревня, — непонятно для Рада произнесла Нелли.

— Да, у Тони замечательная деревня, — подтвердил Дрон — снова непонятно для Рада.

Он понял, о чем шла речь, когда Нелли начала показывать фотографии. Это были снимки, сделанные ею во время их поездки к Тони на родину. Дом родителей Тони с фасада. Дом Тониных родителей с торца. Со стороны веранды. Застолье на веранде. Стол — расстеленный на полу ковер, украшенный вазой со стоящим в ней искусно подобранным, богатым букетом. На циновках вокруг — мать и отец Тони, дядя Тони, жена дяди, племянники, племянницы, жены и мужья племянников и племянниц, сам Тони, Дрон, рядом с Дроном — овдовевшая Тонина сестра.

— Какая прелесть, смотри, — выхватил Дрон у Нелли из рук фотографию, где сестра Тони была снята крупным планом. Полюбовался сам, обернул снимок лицом к Раду. — Прелесть, да?

— Запал? — спросила Нелли.

— Не без того, — всхохотнув, отдал ей Дрон снимок. Тонина сестра и в самом деле была хороша. И совсем молоденькая.

— Двадцать шесть лет? — удивился Рад, неожиданно для себя вспомнив ее возраст.