Избранные и прекрасные - Нги Во

подруги тетушки Джастины. Естественно, не указывалось напрямую, кто подразумевается – китайцы, ирландцы, мексиканцы, проклятые или мертвые, порой возвращавшиеся вместе с ними, – но хаос творился жуткий.

Ник спросил, не беспокоюсь ли я, и я повезла его танцевать в Престон, хоть танцы в Престоне я терпеть не могу, но отвечать ему мне хотелось еще меньше. Я объяснила, что Манчестерский закон не имеет ко мне никакого отношения, что я даже не помню, как была где-либо еще, и его ответ – «а докажи!» – так меня разозлил, что я сбежала и укатила домой с Джоди Вашингтон. Она задержала меня в гостях на несколько дней, пока не вернулся из европейского турне ее бойфренд, и к тому времени я уже была готова помириться с Ником, так что все в целом наладилось.

Мы стали чем-то вроде информационного повода, таблоиды писали о нас, когда выдавались небогатые событиями дни, и это было приятно. Ник оказался неожиданно устойчивым к такой популярности, чего не вынесли мы с Уолтером. Так или иначе, помогло то, что с помощью одной из подруг тетушки Джастины я обзавелась колпачком и теперь могла больше не беспокоиться хотя бы об одной катастрофе. Впрочем, обаяшка Ник заявил, что его вообще не волнует то, чем мы занимаемся, пока в этом участвуем мы двое. Я даже почти поверила ему, хотя больше не предпринимала попыток привести его в «Золушку». И гадала, неужели он вслед за Гэтсби перерос подобные развлечения, но вряд ли. Никогда не встречала таких, хотя уверяющих в этом насчитывалось множество.

В середине августа выдалась дивная ясная ночь, когда весь город словно сорвался с насиженного места и устремился во дворец Гэтсби. Призрачные шепотки намекали, что лучше бы остаться в городе и насладиться пустотой обезлюдевших клубов, но вместо этого я отправилась к Нику со своим новым платьем – белым атласным, расшитым опаловым бисером с едва заметным голубоватым отливом – и другими необходимыми вещами, сложенными на заднем сиденье. Волей-неволей мне приходилось оставаться на ночь у Ника, терпеть осуждающие взгляды его служанки и перебои с водой в ванной. Мы играли в дом и семью, и оба понимали это, но эта игра недурна, если вести ее с таким спокойным и милым партнером, как Ник.

Особняк Гэтсби изливал свет каждым окном, каждой дверью, а той ночью – еще и каждым деревом. В самом центре деревьев в его поместье что-то светилось, и я видела, как несколько красивых девушек забрались на ветки, пытаясь поймать руками этот нежный и прелестный свет. Но их попытки были тщетны, и, хотя большинство сдались, одна негритянка в муаровом шелку так и осталась сидеть на ветке – в платье, похожем на кокон, с лицом, заплаканным оттого, что предмет ее вожделения близок и вместе с тем совершенно недосягаем.

У воды и в высокой траве кружились светлячки. Поначалу они напомнили мне долгие медлительные ночи луисвиллского лета, но, присмотревшись, я поняла, что это существа совсем другого вида. Светились они не нежным лаймово-зеленым, а темно-красным огнем, а поймав одного, я заметила металлический медный отлив его крылышек и жвал, которыми он угрожающе щелкал, пока я не отпустила его.

Мы с Ником шли рука об руку и в саду сразу же встретились с Дэйзи – не с кем-нибудь, а с Томом. На ней было голубое платье с легкой тонкой сеткой из кристаллов, и те же кристаллы – в виде капель и бриллиантов – повторялись на диадеме, так мило сидевшей на ее головке. Том в черном оглядывался по сторонам с агрессивным видом, и я почувствовала, как рядом со мной напрягся Ник. Хотелось сказать ему, что и мне Том не по душе, но с этим можно было и повременить.

С Дэйзи я не виделась с того дня, как мы побывали в гостях у Ника. Пару раз я пыталась навестить ее, но она почти не показывалась, окутанная шелковистым одиночеством того рода, которое никогда не шло ей, если с ней рядом тайно не присутствовал кто-либо. Она шагнула ко мне, рассеянно расцеловала в обе щеки, но, когда обратилась к Нику, ее голос зазвучал натянуто, в синеве глаз тенью скользнуло несильное, но почти осязаемое беспокойство. Она взяла Ника за руку и под снисходительным взглядом Тома с дрожащей улыбкой вложила в нее какой-то зеленый билет.

– О, Ник, если сегодня тебе придет в голову поцеловать меня, просто подойди и отдай его, хорошо? Сегодня я раздаю их…

Я увидела зеленые корешки билетов, торчащие у нее из сумочки, увидела, с какой легкостью воспринял этот разговор Том, а затем среди нас появился Гэтсби, как лис среди кур, со слишком широкой и зубастой улыбкой на лице. На Дэйзи он посмотрел так нежно, что я уж думала, что он сразу провалит всю игру, однако он тут же повернулся к Тому – холодно и ярко торжествующий, с руками, разведенными так широко, словно он хотел обнять весь принадлежащий ему мир.

– Милости прошу! – воскликнул он. – Проходите, осваивайтесь, здесь должно быть столько ваших знакомых…

– По-моему, это восхитительно, – слабо выговорила Дэйзи. Я перехватила ее пораженный взгляд: казалось, она только сейчас осознала, что привела мужа в дом своего любовника, и я выразительно пожала плечами, потому что, разумеется, никак не могла повлиять на таких мужчин, как Гэтсби или Том.

– А я как раз думал, что не вижу ни единого знакомого, – процедил Том, явно не впечатлившись. Рука, которой он небрежно обнимал Дэйзи за плечи, словно потяжелела. – Я не поклонник вечеринок, где никого не знаю…

– Да, но ее-то вы знаете наверняка, – перебил Гэтсби, с видом экскурсовода в зоопарке указывая на одну из гостей.

Мы посмотрели в ту сторону, где с томным видом стояла Анна Фарнсуорт, озаренная призрачным светом, который придавал ей слабое фосфорическое мерцание. Она только что снялась в совершенно скандальной «Девушке на Стрэнде». По Нью-Йорку ходил слух, что некий старый колдун создал ее из целого сада пионов. Если так, ему следовало бы выбрать материал покрепче, потому что в августовском зное она казалась увядающей.

Говорить об этом мы, конечно, не стали, но Гэтсби сообщил нам по секрету, что мужчина, стоящий рядом с ней и опрыскивающий ее сельтерской, – ее режиссер. И он повел нас в глубину сада, время от времени указывая на какую-нибудь звезду или политика. Я замедлила шаг, пропуская остальных вперед, и немного погодя Ник вернулся ко мне.

– Все хорошо? – спросил он, а я выхватила из его руки зеленый билетик.

– Вот ведь, – чуть язвительно заметила я, – этим летом зеленых билетов никто не раздает.

Эти билеты давали право на поцелуй, разговор или секрет с тем, кто их выдал, и Ник уже запачкал пальцы дешевыми чернилами, которыми было вписано