Евангелие от Локи - Джоанн Харрис

Собственно, ничего такого уж страшного Фенни не сделал. Обычная мальчишеская выходка: подбросил в тарелку Золотому Мальчику несколько уховерток и применил немного китайской пиротехники. Но Фригг почему-то отнеслась к этому чрезвычайно серьезно; она объявила, что на ее сына было совершено покушение, и если Один ничего не предпримет, то она попросит вмешаться Тора.

После таких заявлений выбора у Одина не осталось. Мой сынок преступил запретную черту. Если бы он раньше пришел ко мне и все рассказал, я бы его понял. Но он ко мне не пришел, а потом и я ничего уже поделать не мог. И вскоре – не без участия Тора, Тюра[73] и кое-кого еще – Фенрир впервые пошел против нас.

Мне следовало бы догадаться, что задумал Один. Он попросил меня проверить, насколько правдивы слухи о том, что у народа Льдов появился новый правитель-воин, способный совершать весьма безрассудные действия. Да и народ Гор, сказал Старик, в последнее время ведет себя беспокойно, целыми толпами собираясь у подножия гор; интересно было бы узнать, каковы причины подобных миграций. Затем он поведал мне о том, что Ёрмунганд начал топить корабли, плывущие на край света, а проклятая колдунья Гулльвейг-Хейд воскрешает в Железном лесу мертвецов. И так далее. Короче говоря, мне был выдан целый список разнообразных поручений, которые должны были удерживать меня вдали от Асгарда по крайней мере неделю – и я, каюсь, даже подумал: вот она, желанная передышка от той ответственности, которая на меня свалилась в связи с отцовством.

Между тем в мое отсутствие боги готовились с Фенриром покончить.

Один самолично обратился к сыновьям Ивалди с просьбой выковать ему несколько цепей, укрепленных магией рун. Затем боги заманили Фенни на вечеринку, всячески его обласкали, напоили, и Один предложил присутствующим показать свою силу и сказал, что хочет посмотреть, чего стоит мой сын.

Фенни, такой юный, полный беспечной отваги, даже не подозревал, что затевается нечестная игра. Обильная выпивка, громкая музыка и присутствие едва одетых женщин – все это сломило ту непрочную оборону, которую он пытался держать. Сперва его опутали одной, а потом и второй цепью – обе цепи были толстые, тяжелые, искусно выкованные подземными жителями, – но он легко разорвал их обе на глазах у восхищенных богов. Тогда его связали третьей цепью, стальной и обманчиво тонкой; эта цепь была выкована знаменитым Двалином и насквозь пропитана всевозможной рунической магией. И эту третью цепь Фенрир разорвать не смог.

К сожалению, меня там не было, иначе я бы предупредил богов, что мой сын, пусть он несколько диковат и неуклюж, отнюдь не дурак. Впрочем, Фенрир инстинктивно почувствовал, что тут кроется какой-то обман, и, прежде чем испытывать на прочность третью цепь, он потребовал у Одина доказательств доброй воли богов.

– Какие же доказательства тебе требуются? – спросил Один.

– Пусть кто-нибудь положит мне в пасть свою руку, – сказал мой сын и улыбнулся, демонстрируя великолепные клыки. – Чтобы и у меня тоже была своя ставка в этой игре – просто на всякий случай.

Боги переглядывались. Наконец встал Тюр Отважное Сердце. У него и впрямь сердце было отважное, но, к сожалению, не хватало ума.

– Я готов это сделать, – объявил он и сунул правую руку волку в пасть.

Если бы там был я, ничего этого никогда бы не случилось; но ведь асы всегда считали себя умнее всех и были уверены, что способны контролировать ситуацию. В результате, когда сработала руна Наудр, Фенни щелкнул зубами, и Тюр лишился руки[74].

Один не проявил ни малейшего сожаления по поводу этой потери. Риск был вполне рассчитанный, и выигрыш – в плане безопасности Асгарда – был, безусловно, выше. А Тюр сразу же получил некую эфемерную руку, созданную целиком из рун и волшебных заклинаний; эта рука, как и волшебный меч Фрейра или молот Тора, могла быть мысленно вызвана во время сражения или в случае иной необходимости. В остальное же время Тюр научился все делать с помощью одной левой руки, что вызывало у богов массу бестактных шуток. Впрочем, болтать языком Тюр никогда не любил, и мы так и не узнали, что он на самом деле думал насчет того, что Один принес его руку в жертву своим тайным планам. Но мне почему-то кажется, что долгими бессонными ночами, страдая от невыносимого зуда в обгрызенной волком руке, даже Тюр Отважное Сердце мог порой задавать себе вопрос: а стоило ли до такой степени хранить верность Одину?

Боги спрятали моего сына в пещере, глубоко под землей. И едва я успел вернуться домой, как мне сразу стало ясно: во всем случившемся они винят меня и считают, что я нарочно притащил в Асгард волка-оборотня. Но мне они ничего не говорили, только шептались друг с другом. Вашему Покорному Слуге досталось лишь несколько грубых слов да холодные взгляды и прочие знаки враждебности.

– Как, даже не выпьем по случаю моего возвращения? – спросил я, чувствуя себя очень усталым после двенадцати часов непрерывного полета.

– Ой, вы только поглядите, кто к нам вернулся! – воскликнул Хеймдалль. – Ты случайно не стал за это время папашей еще какого-нибудь монстра?

На его слова я даже внимания не обратил. Но когда Фрейр вдруг повернулся ко мне спиной, а Браги выплеснул свой мед на землю в знак того, что не желает пить вместе со мной, а Тор, увидев, что я к нему подошел, грозно зарычал, а Скади, которая, как ни странно, в этот момент находилась в Асгарде, жестом показала, что сейчас вытащит свой рунический кнут, и очень гадко улыбнулась при этом – я, наконец, понял: что-то случилось.

– Где Один? – спросил я.

– В своих чертогах. Просил его не беспокоить, – поспешила ответить Фригг. Даже ее всегда такое открытое лицо было словно замутнено сложными, противоборствующими эмоциями.

Даже Сигюн, которая обычно первой бросалась мне навстречу, вела себя отчужденно.

– Это была вынужденная мера, – заявила она мне, когда я, наконец, ее нашел (я был страшно голоден после длительного полета и надеялся получить целое блюдо своих любимых тартинок с джемом). – Твой сынок, оборотень проклятый, отвратительно влиял на наших мальчиков!

Что ж, он действительно на них влиял. Вынужден это признать. Нари и Нарви были с Фенни почти ровесниками, так что вскоре эта троица стала просто неразлучной. Возможно, на них действовало его очарование настоящего «плохого мальчишки», а может, их увлекли истории, которые он им рассказывал о Железном лесе. Так или иначе, но даже я успел заметить, что они мгновенно начали во всем ему подражать: отрастили патлы, падавшие на глаза, и старательно изображали волчий оскал.

– Ничего, скоро они вырастут и избавятся от этих дурных привычек, – с надеждой сказала Сигюн, поведав мне о том, как Фенрира заковали в цепи и навсегда удалили из Асгарда во имя всеобщего спокойствия. – Да и ты сам скоро забудешь об этом неприятном происшествии, – и она игриво мне улыбнулась. – Вот слопаешь парочку чудесных тартинок, которые я для тебя приготовила, и тебе сразу полегчает.

Но мне вдруг совершенно расхотелось есть. И в душе моей снова зашевелился тот клубок колючей проволоки, невыносимо меня терзая.

Понимаете, они ведь специально отослали меня из Асгарда, чтобы у меня за спиной быстренько все провернуть! Мысль об этом не давала мне покоя. Какое коварство! Они решили, что я доверия не заслуживаю, дали мне какое-то дурацкое поручение, отправили в дальние края, а потом, когда задуманный ими план привел к совершенно неожиданным результатам, меня же во всем и обвинили.

– Ну-ну, не сердись, дорогой, – утешала меня Сигюн. – Ты же сам прекрасно знаешь, какая она дрянь, эта твоя Энджи. Совершенно ни к чему, чтобы ее ублюдок, оборотень этот, тут слонялся. От него одни неприятности! Да и тебе его присутствие только постоянно напоминало о том, как нехорошо ты поступил со своей настоящей женой и своими настоящими детьми.

Ничего себе шутка! У меня, оказывается, есть настоящая семья? После нашего с Тором путешествия в Утгард мои сыновья откровенно считали меня полным неудачником. А то, что я позволил заковать в цепи их драгоценного дружка Фенни, довершило картину: теперь я в их глазах был не просто неудачником, но и частью ненавистной им патриархальной системы, и уж, конечно, не мог понять нужды и потребности бунтующего юношества.

С особой очевидностью это проявилось, когда я зашел к сыновьям, чтобы поздороваться после долгого отсутствия. Они успели еще немного подрасти с тех пор, как я в последний раз их видел, и хотя оба (хвала мне) не были ни столь же непривлекательными внешне, ни столь же нравственно испорченными, как Фенни, они все же успели многое у него перенять: например, неуклюжую походку оборотня, волчье рычание и выражение молчаливого презрения на физиономии.

– Ну, как дела?

Нарви, родившийся первым, а потому считавший себя старшим из близнецов, мрачно глянул на меня из-под свисающей на глаза челки. Глаза у него были мои, волосы тоже – цвета ауры дикие, бунтарские. Я смотрел на него, как в зеркало: как раз таким я был, когда явился в мир Одина из Хаоса.