Невозвращенцы - Михаил Черных

Ночью Петр, вместе с еще одним солдатом тихонько сняли сразу после смены полусонного, разомлевшего от перепития крепкого деревенского самогона, часового и отволокли его в лес. В результате быстрого и далеко не нежного допроса, хорошо что один из солдат немного знал немецкий, выяснилось следующее. Фрицы остановились в деревне по нескольким причинам. Во-первых — они не смогли связаться по рации с своим командованием (как бойцы порадовались — хваленое немецкое качество оказалось на поверку совсем не таким), во-вторых — пленник долго молчал, а когда его разговорили — то смогли добиться от него только слов о каком-то князе, который их всех покарает, ну в третьих — естественно, очень удобное и комфортное место для ночевки. Деревню фрицы решили запалить утром и двинуться дальше на восток.

Утвердительно кивнув бойцу, которого утром ему пришлось оглушить, и выслушав за спиной сдавленный затихший хрип «языка», Луков приказал выдвигаться к деревне. Они успели снять еще троих часовых очистить от убийц две избы и заодно освободили пленника, когда появилось обещанное пленником воинство. Именно воинство, а не войско, как будто сошедшее с картины Сергея Эйзенштейна,[29] которую так любили все в его полку. Оставшиеся захваченные фашистами 3 дома были мгновенно взяты штурмом, а фрицы — в плен.

После некоторых осторожных объяснений и понимания ситуации лично возглавлявшего воинство Великого князя Суздальского все очень быстро решилось в пользу советских солдат. На следующий день состоялся суд над пленными фрицами в результате которого их приговорили к «души долгой муке». Любопытствующим солдатам, желающим принять непосредственно участие в «муке души» фрицев, показали что это такое. Живых и мертвых фашистов отвезли к ближайшему болоту и живых и мертвых побросали в топь. Сначала, солдаты отнеслись с советской долей скептиса (Бога нет, душа — поповские байки, тем более что в основном все солдаты были молодые) к словам о «долгой муке душ, без тризны погребенных», но потом, лет через десять посещая своих бывших сослуживцев, Петру рассказали о призраках, обитающих на болоте и воющих по ночам. А каждого прохожего они умоляют о прощении.

Часть солдат, большинство бывшие крестьяне, осталось в той самой деревни, быстро осело и превратилось в обычных черных людей, чему они были очень рады. Часть пошло в дружину князя и сложило головы в походах. Петр тоже пошел в дружину, но благодаря своим личным качествам ему посчастливилось оказаться у князя в качестве лично посланника. Вернуться назад им не разрешили.

Самой смешной оказалась история комиссара. Комиссар у них был еще молодой, хоть и старше их. И был он настоящим человеком — не из стукачей, не трус, отправляющий солдат на убой ради красного словца или круглой даты, в общем — не из той породы, которой на войне в бою, бывало, свои аккуратно стреляли в спину. Живой плакат — «Военный комиссар — отец и душа своей части». Когда же он очнулся среди живых князей, бояр и господ он не стал скрывать свои взгляды. Он добился разговора с Великим Князем и шел туда с видом смертника. Князь его внимательно выслушал, а наговорил комиссар много едких и колючих слов, и отложил свое решение вопроса на время, поместив комиссара под стражу. Далее он взял комиссара с собой в Святоград, где комиссара выслушали высшие волхвы. Они долго совещались, как со смехом потом рассказывал комиссар, он думал — «какой смерти лютой его предать», но решение оказалось настолько парадоксальным, что он первое время ходил как мешком по голове стукнутый. А решение было такое — «дело новое, неизведанное — может, что и получиться, пусть покажет себя», и поставили комиссара старостой в самую-самую бедную деревню, где дома даже по-черному топились — «раз ты так любишь бедняков». Лет пять назад Петр был на тризне и комиссара — свою смерть он встретил в кругу детей, внуков и правнуков в самой богатой деревни волости, которую даже называть стали «Комиссарово». А то, что добиться этого он смог, отступив от заветов Маркса и Энгельса, и больше полагаясь на живой ум и сметку история его простит.

Интересна и история оконца, через которое они попали в этот мир. По их следам в первый же день прошли опытные охотники и волхв-чувствующий, нашли ход и замолили его, запечатав печатью Божьей. Опять же сначала, приняв это как шутку слепо верующих людей, Петр лично ходил к оконцу, но так и не смог его пройти — печать стояли крепко, но не были даже заметны. Это уже потом он увидел много необъяснимых с материалистической точки зрения происшествий и существ, а попросту полноценных чудес — и замаливаемые волхвами раны, и призраки фрицев, и лешие (один такой однажды долго крутил его по лесу, пока Луков, вспомнив застольные рассказы своих новых друзей, не догадался налить в выемку на пне вина из фляжки и не положить хлеба кусок рядом) с русалками, да и еще много чего.

Но самое страшное — на всю жизнь Петр получил невыносимую муку при одной только мысли — «А победили ли мы? А спаслась ли моя Родина?», и всю жизнь искал ответ на этот вопрос.

«Что ж. Боги милостивы ко мне!» — улыбнулся Петр. — «Я отойду зная правду.»

Глава 15

Цезарь ди Борджа

Атриум виллы Борджа, окрестности Рима, II Solis dies Januariis 2076 г от Основания.[30]

В атриуме огромной виллы, издревле принадлежащей правящему Римской империей роду ди Борджа, было тихо. Тихонько потрескивали курительницы, насыщая воздух ароматами благовоний. Все в вилле знали, что хозяин хочет отдохнуть и подумать в тишине, поэтому никто не шумел и не производил громких работ по дому — за такое хозяин провинившегося раба мог собственноручно запороть до полусмерти, или продать в ближайший колизей на потеху черни. В центре атриума, в огромном бассейне на поверхности воды тихонько на мелких волнах качались лепестки цветов. Вот вода вспучилась горбом и на поверхность вынырнул человек. Отфыркиваясь он медленно поплыл к бортику, где по специальным ступенькам вышел из воды и прилег на лежанку. По щелчку пальцев из-за ширмы выбежали две чернокожие рабыни и стали аккуратно вытирать своего господина.

Лежащий был красив. Смуглая кожа, профиль настоящего римлянина, имеющего сотни масок[31] в своем атрии, густые черные волосы, зрелую стать — ему только недавно исполнилось тридцать пять лет. Великий Цезарь Ди Борджа из рода Ди Борджа — правитель Рима, первосвященник Единого, владелец тысяч рабов и командующий римскими легионами и великий капитан римского флота.

Еще один щелчок пальцев и рабыни, забрав с собой полотенца, убежали. За место них тихо вошел престарелый раб, неся в руках блюдо, уставленное изысканными яствами. Аккуратно расставив все это на ажурный столик около головы Цезаря он так же тихо удалился. Только зайдя за ширму он случайно запутался в брошенном нерадивой рабыней полотенцем и упал сильно разбив себе колени и плечо, но главное, стараясь чтобы поднос не выскочил из рук и не зазвенел, отрывая господина от государственных дум. Но не вышло — поднос выскользнул и, громко дребезжа, покатился по мраморному полу.

Цезарь поморщился и два раза щелкнул пальцами. Из-за другой ширмы появился раб-египтянин. Цезарь вопросительно поднял левую бровь. Распорядитель знаками, так как он, как и все рабы на вилле, был нем, чтобы звуки человеческого голоса не сбивали Цезаря с мыслей, рассказал, что произошло.

— Негодного к работе раба, пока он еще хоть что-то стоит, продать в ближайший колизей, — правитель Рима считал себя очень экономным, рациональным и просвещенным человеком. И лишенным всяких глупых сентиментальных привязанностей: продать раба, который нянчил его с детских лет, в колизей для травли дикими зверями, на потеху черни, если за него там дадут хоть сколько-то — это мудро. «Ведь все равно работать не может, а так хоть что-то за него выручить…»

Раб поклонился и начал, пятясь, убираться обратно за ширму.

— Неаккуратную рабыню, — раб послушно остановился, поняв что хозяин еще не закончил, — продать в ближайший, дешевый бордель для легионеров и черни. Пошел вон.

А еще цезарь считал себя суровым, но справедливым…

Цезарь вернулся к своим мыслям, прихлебывая вино из серебряной чаши — он не любил золотую посуду. Все его мысли занимала противоположная стена. На этой стене, вместо положенных ликов предков (для них в главном дворце Цезарей в Риме была выделена целая зала, уж больно много их — предков) была расположенная карта мира. Произведение искусства, когда-то подаренная Великой Ганзой одному из его предков как благодарность за продажу ей острова в Серединном море. Карта целиком состояла из драгоценных и полудрагоценных камней и металлов, к ней, также, прилагался целая рабская семья ювелиров, которые из века в век ухаживали за ней и вносили дополнения и изменения.