Невозвращенцы - Михаил Черных
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не князь я, боярин. А что еще — не знаю я толком ничего. Все как колдовским мороком покрыто. Вот ты поедешь и выведаешь все.
— Я поеду, боярин! Живот положу — а выведаю. Да вот только тяжко мне будет, одному то…
— А я тебя одного и не пошлю, мне знания нужны, а не гибель твоя. Послухи говорят, что заратились уже наши и твои. Город какой разорили. А коли заратились — так и полон и дуван есть. Коли ты правду сказывал про жизнь вашу, то не к чему добыча взятая им. Поедешь ты личиной купца, покупать добычу. Заодно, если люд есть в полоне, выкупишь. Еще вроде тебя никто не опередил, так что ты будешь первым и тебя примут как гостя богатого. Купец с тобой поедет, а ты при нем — как бы отец старый, не доверяющий сыну вести дела пока — это я уже договорил. Вот тебе, — боярин бросил Петру тяжелый кошелек, — злато и серебро. Это точно всем нужно. Ну а пока торгуешь — то вызнаешь все. Кто, сколько, зачем, оружены чем, а самое важное — где окошко то, сквозь которое твои к нам пролезли.
— Твои слова, боярин, выполню. Только ошибаешься ты.
— ?
— Не мои это уже давно, уже больше шестидесяти лет как не мои. Здесь дети мои, внуки. Здесь я кровь проливал землю защищая, здесь я похоронен буду.
— Добро. Разгадал ты загадку мою. Так вот — найди то оконце, из которого к нам погань всякая лезет. Вот еще тебе, — Здравомысл порылся в своем кошеле и достал оттуда небольшую золотую пластинку на тонкой цепочке. — Знаешь что это?
— Знаю, боярин, да только редко видел, да и то медные.
— Это пайза — знак того, что ты дело делаешь княжье. От того, какого металла она, зависит и важность и твои права. С этой, золотой пайзой, ты можешь практически все. Любой княжий человек обязан тебе оказать любую помощь. В других Росских княжествах она может меньше — не любою помощь, но все равно, пригодиться. Не потеряй ее, их всего три — я тебе отдал свою — очень серьезно проговорил Здравомысл.
— Благодарствую, боярин. Только цепочку ты забери, я пайзу подошью в подол нательной рубахи, так оно надежнее будет, чем как обрег на шее.
— Еще дам я тебе воина сильного, не далее как вчера он меня в сабельном бою одолел. Ему доверяй как себе, если что — он тебя выручит и вытащит. И еще — одарил бы ты меня сверх меры, если бы вещуна с собой привез.
— Стало быть языка, боярин, требуешь взять. Сделаю, что в силах будет.
— Вот и добро, — боярин встал, подошел к двери и крикнул. — Эй, купца зовите.
Вскоре на пороге светелки появился тучный, разодетый купец.
— Здрав будь, боярин!
— Вот, Жировит Лис, это и есть твой отец…
Наступило морозное утро. На подорожном яме в пяти днях пути на север от Великого Новгорода начал собираться санный обоз. Забегали младшие, важно вышагивали и покрикивали на них приказчики. Вот из дверей трактира во двор вышел разодетый в дорогую шубу купец, наметанным взглядом окинул сборы, прикрикнул для порядка и вернулся в дом. Через пару лучин он вышел в сопровождение старика, которого уважительно называл «батюшка», и которого со всем почтением усадил в изукрашенные, заваленные мягкой рухлядью сани. Через еще пару лучин, расплатившись серебром за постой с довольным трактирщиком, поезд покинул ям. Хорошо отдохнувшие за ночь в тепле лошади легко несли сани по заснеженному льду реки, поднимая за собой тучу снежной пыли. Сидящий в богатых санях старик позвал своего более молодого сына.
— Эй, Жировит, скоро следующий ям?
— Да как раз к вечеру будем, батюшка.
— Заговариваешься? Даже когда никто не слышит — все равно меня так называешь? Это хорошо.
— Князь зело требовал, — ответил купец.
— Ну и ладно.
В санях стало тихо, только стучали копыта лошадей и скрипел под полозьями снег. Вот из-за облаков выглянуло солнце и вокруг все заблестело и засеребрилось. Сидящий рядом Жировит чертыхнулся и натянул шапку посильнее на глаза, Петр же просто их закрыл, и, поудобнее устроившись в непривычно теплой для него бобровой шубе, погрузился в воспоминания.
О его приключениях можно было бы написать отдельную книгу. Родился Петр Луков в небольшой, каких много по всей Руси, деревушке Ерахтур, под Пензой, в семье крестьянина в 1925 году. Отец его, инвалид Империалистической, умер вскоре после рождения сына. Мать умерла в 33-ем, и самый младший из семьи Луковых подался в беспризорники. В 33-ем ситуация с беспризорностью в стране была не такой, как в двадцатых и, пробегав по Пензе всего два месяца, Петра отловили и отправили в третью трудовую коммуну им. Ленина. Не смотря на тяжелую, зачастую впроголодь, жизнь, мальчик рос крупным, поэтому при записи в детдом он накинул себе пару лет.
После детдома Петр, очарованный приезжавшими к ним ветеранами и военнослужащими, а так же весьма их зажиточным, по сравнению с остальной массой народа, видом, пошел в армию с твердым желанием остаться там на долго. 22 июня 1941 года 18 летний (по документам) младший сержант Петр Луков встретил в дороге, идущей в сторону западной границы СССР, а именно печально известного потом Белостокского выступа, недоезжая до города Лида. Рота, в которой служил Петр, находилась в составе подразделений 21 стрелкового корпуса.
Потом все вспоминалось как страшный сон, после которого так хотелось проснуться, а не получалось. О начале войны им сообщили рано утром 23 июня, и политрук прочел речь о том, что победоносными шагами наша армия идет по чужой территории и что вскоре мы будем с братским немецким народом, освободившимся от ига фашиствующих капиталистов праздновать победу в Берлине. А потом был кошмар. Сначала их батальон попал под атаку немецких пикирующих бомбардировщиков, а потом, наполовину уничтоженные, испуганные и необстрелянные части попали под атаку немецкой мотопехоты на мотоциклах и бронетранспортерах и легких танков.
Их спас лес. Остатки батальона — всего удалось собрать около роты, много раненых, в отсутствии приказов и связи, решили отсидеться в обороне и подождать наступающих сил. Но разведчики, в число которых входил и Петр приносил неутешительные новости. По дороге, на восток нескончаемым потоком шли войска со свастикой на бортах танков и грузовиков, а на западе уже все реже и реже были слышны залпы орудий — все это порождало очень неутешительные мысли. 27 июня капитан, взявший командование на себя, решил пробираться на восток, к своим. Десять дней они незамеченные шли через лес, пересекая открытые пространства по ночам.
Но 7 июля удача закончилась, и днем они напоролись на фашистский стрелковый взвод. В скоротечном бою их удалось уничтожить, даже взять несколько трофеев, но было тяжело ранено два человека и трое убитых. Раненых, кончено, не бросили, но темп продвижения еще более замедлился, тем более то округу наводнили немецкие части, а на востоке гремела канонада — они подходили к линии фронта. На следующий день они вступили в бой уже с полнокровной ротой. Два часа они вели почти равноценный бой, тем более что фрицы особо в атаку не лезли. На третьем часу они поняли, почему именно — окопавшиеся немцы навели на них фронтовую авиацию и отступающим предстояло пережить еще один авианалет. Два штурмовика сваливались на крыло и с леденящим кровь воем пикировали на позицию советских солдат. А сразу после это фашисты пошли в атаку.
Обратно в лес, в западном направлении, вернулось всего лишь чуть больше отделения.
Всю ночь они двигались на север, уходя от преследования, а на утро устроили привал в каком-то овраге. Как это часто бывает при преследовании, погоня, в составе двух отделений, обогнала дичь и вышла к какой-то деревушке. Советские солдаты, решили пойти по следам фашистских, чтобы в удачный момент попробовать расправиться с захватчиками. Никто из них не знал, что еще ночью оба отряда, ничего не заметив, прошли через место такого типа, которое через 60 лет назовут «Объект Аномалия».
Днем отряд фрицев вышел к небольшой деревушке и занялся тем, чем всю историю мира занимаются цивилизованные европейцы, придя на Русь — а именно грабежом, убийствами и насилием. Для начала они долго искали в деревне коммунистов и евреев, не найдя — за укрывательство расстреляли старосту и его семью. Потом согнали всех стариков в одну избу и сожгли их там заживо. Затем споро стали искать по домам ценности и насиловать женщин.
Наблюдавший все, что даже сейчас кое-кто называет «спасением советских народов от большевизма» и «принесением европейской цивилизации», оставшийся старшим, не считая раненого и без сознания ротного комиссара, Петр ели-ели сдерживал своих, трещавших зубами от ненависти, бойцов. Одного даже пришлось оглушить ударом пистолета по затылку, которому показалось, что это его деревня.
— Мы убьем их ночью, в лесу. А сейчас — нам не справиться, — сказал Петр.
Однако до вечера произошло еще кое-что. Внезапно, несмотря даже на выставленных по уставу часовых, из-за того конца деревушки выскочил диковинный конный отряд — сабель двадцать. Пять фашистов, находившиеся на улице, мгновенно оказались порублены на куски. Но из окон домов фрицы открыли автоматно-винтовочный огонь, и большинство бойцов отряда вылетели из седел навсегда. В живых остался только их командир, который стоял на площади и ждал своего последнего боя с оголенной саблей. Ему из винтовки прострелили ногу, а когда он даже полусидя пытался отмахиваться саблей — еще и руку, и уволокли в избу — допрашивать. Неясно, что стало известно после его допроса, но фрицы решили остановиться на ночевку в деревне.