Один день ясного неба - Леони Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наверное, лет в десять, — сказал он.
— О, Завьер! — воскликнула Анис.
Ему нравилось, как ее губы произносили его имя. Он представлял себе, как оно выползает из илистого укрытия, словно устрица из раковины. Он помнил, сколько лет ему было, когда и где это произошло. Но о тех временах у него остались лишь отрывочные воспоминания, и бывали дни, когда он и в них сомневался.
* * *
Только после того, как Айо получил работу, ушел из дома и начал присылать семье львиную долю своего заработка, о чем его никто не просил, безработный Пьютер, подавив стыд, нанялся сменным рабочим; ночами таскал верши для ловли омаров и крабов, когда же он возвращался домой, его красивый хвост был мокрым и вонял рыбой. Крабы его жутко злили. А Завьер не понимал почему.
Ему было десять лет, и мать стала таскать его с собой по барам.
Ее любимое заведение располагалось под рифленой железной крышей, которую подпирали неструганые доски, а у стойки стояли три колченогих табурета. Бармен разливал черпаком дешевое банановое пойло, от которого сводило зубы. За столиком в углу похрапывал спящий завсегдатай.
Трейя поднесла ко рту Завьера чашку с острыми краями.
— Ну-ка глотай! Мой радетель… — Она не стеснялась признаваться в своей тщеславной мечте, только когда бывала пьяна. — Мы разбогатеем, а все благодаря тебе. Красавчик мой!
Он откидывал голову, и алкоголь из чашки тек по его рубахе. Она внезапно отступала от него, выпрямлялась, и под ее весом петуха табурет со скрипом припадал на одну ногу. На ней были дорогущие синие сандалии с множеством ремешков, и хотя на ее платье не было ни пятнышка, свой набедренный обруч она давно потеряла в другом баре. Она приподняла платье c двух сторон, отчего ткань застряла в ее трусиках и на бедрах собрались бугристые валики. Ее груди колыхались под платьем; ему хотелось прикрыть рукой глаза, чтобы загородиться и от нее, и от таких вечеров. Он видел, как беззвучно движутся ее губы: она начала подсчитывать. Десять минут — это пристойный интервал между порцией выпивки и следующей? Или семь?
Сандалии были подарком от Пьютера, который покупал ей приличную одежду, чтобы она не выглядела женой ловца крабов.
Они сидели в сумрачном баре, освещенном двумя синими лампами, которые висели на стене над стойкой. Трейя заплатила за выпивку. Спящий мужчина в углу лежал плашмя на столике, свесив руки почти до замызганного пола. Он тихо похрапывал, скорее, насвистывал. Бармен предложил матери тарелку морских черенков. Трейя жадно вцепилась в нее: она не ела весь день. Ночное небо окрасилось в пурпур. Бармен молчал. Завьер молчал. Мужчина в углу посвистывал. Мать пила и ела моллюсков. Он видел поры на ее лице и движения ее горла. Спертый воздух в баре можно было ножом резать. Она разрывала створки ракушек и бросала их на пол, а когда тарелка опустела, схватила Завьера за локоть и поволокла к выходу. Он поглядел на мать в надежде, что их ночные похождения закончились.
— Чего уставился? — прикрикнула она.
У нее дурно пахло изо рта. А потом они вернутся на кухню, она будет отстирывать его провонявшую спиртным рубаху, извиняться и говорить, что папа не любит этот запах.
Завьер обернулся. Освещенный синим сиянием спящий поднял голову. Мальчик не мог оторвать глаз от удивительно знакомого лица мужчины, точно смотрелся в зеркало.
Его сердце запорошило грустью.
Похожий на него мужчина рыгнул.
А Завьер все смотрел и смотрел на него, сколько мог, покуда мать волокла его по освещенной луной улице. Мысленно он все еще видел мужчину — тот моргал и хихикал, и замызганный пол вокруг него синел, и отблески синих ламп над барной стойкой плясали на рифленой железной крыше, и на шеренгах бутылок рома, и на его лице. Блестящие синие блики парили в темноте, точно волны на море.
— Эй, мамочка! — крикнул им вслед мужчина с синим лицом. — Подари мне свою обувку!
* * *
Когда он тайком вернулся в бар, дождь, ливший всю ночь, прекратился.
В воздухе веяло прохладой и свежестью, ощущавшейся даже внутри этой жуткой таверны, где синелицый мужчина уже не спал, а танцевал вокруг какой-то женщины.
Завьер замер у входа, глядя на хищно извивавшиеся запястья мужчины и ощерившийся рот с двумя длинными резцами, на раздраженно отмахивавшуюся от него женщину, и на орущего бармена. Он смотрел, как мужчина шатался, переступая с носков на пятки, и монотонно тянул песню, видом своим напоминая поющую крысу: «Поймай королеву — где же королева — кто поймает королеву? — и размахивал при этом руками. — Никогда не видел тетку с такой мерзкой внешностью!»
Позже, в юности, из глубин памяти всплывали только лоскуты синелицего мужчины: змеящиеся пальцы, еле удерживающие его от падения крепкие щиколотки, скошенные назад крысиные темные зубы и глаза навыкате. Его настоящий отец наконец-то оставил раздраженную женщину в покое и ковылял нетвердой походкой по темной дороге, трижды помочившись за время своего похода и, метнувшись на обочину, мучительно извергнув содержимое желудка в дрожащие придорожные тени.
Ему стало стыдно идти за ним, размышляя: неужели ты — это я? Ну, разумеется, да. Они были очень похожи, причем сходство было настолько очевидным, что могло заставить благопристойных пожилых дам покраснеть, если бы они вспомнили старое суеверие: есть только один способ заставить ребенка по-настоящему тебя уважать. Если твоя мать занималась анальным сексом и мужское семя проникло в ее чрево из заднего прохода. Вот что она делала, если хотела родить ребенка, от которого отец ни за что бы не отказался. Но как бы то ни было, его мать и синелицый мужчина не посмотрели друг на друга в баре и двух раз. Может, забыли, как делали его. И он старался не думать о том, как эти двое, вспотев и прижавшись друг к другу, замерли в оцепенении, Трейя — выпятив зад.
Двое пьянчуг в момент спаривания.
Он проследил за синелицым мужчиной до самых Мертвых островов. О, это заняло немало времени. Мужчина топал, принюхивался, чесал рожу, рыгал, сплевывал, присаживался под кустом испражниться, потом порезал ступню битым стеклом и стал громко проклинать все на свете.
Завьер внимательно глядел под ноги и шел
