Падение «черного берета» - Александр Ольбик

Потом они принялись снимать стресс. Кто как умел. Николай спустился в подвальное помещение, где находились тренажеры, Брод с Валентином пили пиво вперемежку с водкой, Одинец с Карташовым у себя в комнате поглощали «Столичную» и играли в буру. Карташов бы рассеян и чаще проигрывал. Возле Одинца выросла порядочная пачка российских ассигнаций…

Настроение в доме царило аховое — пожалуй, все, кроме Николая, остро ощущали избыток пространства, который вдруг возник после гибели Галины.

Поздним вечером, когда город погрузился в декабрьскую мглу, Карташов с Одинцом поехали за телом Галины. Сергей боялся этой встречи, однако Одинец был озабочен другим — безопасностью. Они решили не подъезжать близко к дому: оставив машину за соседней девятиэтажкой, дальше они пошли пешком. Шли осмотрительно, вдоль стен зданий и, обогнув угол очередного дома, вошли в подъезд. Оба лифта — пассажирский и грузовой — еще работали. Когда поднялись на этаж, и увидели на дверях календарь, Одинец сказал:

— Стреляли, конечно, из автомата с глушителем, иначе весь дом об этом знал бы…

Они вошли в квартиру — их поразила удушливая атмосфера. В кухне и прихожей горел свет — видимо, в спешке Брод забыл его выключить.

Галина лежала в двух метрах от входной двери. Голова ее немного повернута вбок, одна рука вытянута вдоль туловища, вторая — поднята, словно пыталась поправить волосы.

Карташов не в силах был на нее смотреть, он вышел на кухню и взял со стола недопитую Бродом бутылку коньяка. Выпил и занял рот сигаретой.

— У нее четыре ранения и все смертельные, — сказал Одинец. — Одна пуля угодила прямо в сердце и три в животе…

Они завернули ее в тонкое шелковое покрывало, на котором еще недавно Карташов с Галиной предавались любви…

Труп женщины упаковали в большой картонный ящик, который они нашли на антресолях, где он лежал в сложенном виде. Однако самое трудное было впереди: в любую минуту их могли увидеть соседи или просто случайные люди. И когда этого не произошло, Одинец облегченно вздохнул. Карташов по-прежнему находился в ступоре и вряд ли в те минуты хоть что-нибудь могло его напугать.

Коробку с телом Галины они занесли за угол дома, куда через минуту подъехал Одинец. Они погрузили ее на заднее сиденье и когда они это делали, у Карташова перед глазами закачалась земля, в глазах стало темно, руки ощутили предательскую дрожь…

…Ветер колыхнул зацепившийся за водосточный желоб засохший лист, тот издал противный, скрежещущий звук, и подхваченный порывом ветра, улетел в сумеречное пространство забытого Богом микрорайона…

Авария на дороге.

Когда Брод остался один, его охватило страшное уныние. Он подошел к бару и откупорил бутылку «Алазанской долины», которую, по совету Таллера, купил в винной лавочке в Столешниковом переулке. Налил полный фужер и тихими глотками, не отрываясь от ободка, выпил вино. Однако после этого ему не стало легче, наоборот — с удвоенной силой он ощутил всю неустроенность мира, враждебность каждой минуты. Он не чувствовал перспективы жизни.

Выкурив подряд несколько сигарет, он ничего кроме никотиновой горечи во рту не почувствовал.

В гостиную бесшумно вошел Николай. Застыл рядом с креслом, в котором сидел Брод.

— Музафаров предлагает 200 тысяч за почку.

— Но мы же только что ему…

— Не спеши, Никола! То, что мы ему предоставили оказалось трухой… Донор сам страдал нефритом и труды наши напрасны… Я сейчас говорю о другом. У нас есть неплохой шанс поправить свои финансовые дела, но для этого нам надо кое-что инсценировать.

Охранник молча ждал резюме. Он доверял Броду больше, чем кому бы то ни было на этом свете.

— Ну? — только и сказал он. — Валентин записал телефонный разговор с этой незнакомой нам Татьяной Ивановной с Музафаровым… Она уже дважды ему звонила и истерически требовала его убыстрить процесс… Речь явно шла о протезе. Ее отец, с ее же слов, на грани необратимой почечной недостаточности.

— Вполне возможно, правда, пока я не вижу как это можно сделать в быстром темпе… Но этот Музафаров жук… Ох, жук! Протез, который он готов добыть любой ценой для какого-то высокопоставленного гуся, явная взятка… За это он рассчитывает получить часть концессии на разработку Уренгойской нефти… Миллиардный бизнес…

— Может, мне торгонуть своей почкой? — Николай попытался улыбнуться, но ничего кроме кислой мины на лице не отобразилось. — В самом деле, на хрена мне две почки?

— У Мцыри и Одинца тоже по две почки.

Николай остолбенел. Он смотрел на Брода и гадал — шутит тот или говорит всерьез.

— Одинец нам еще может пригодится, — осторожно заметил охранник.

— А почему ты говоришь об Одинце? А мне Мцыри дорог, как память, — сказал без улыбки Брод. — Ты не забывай, что он спас мне жизнь. Но не в этом дело… Мы от Музафарова получили аванс, который в глаза видел только Таллер, а с него сейчас не спросишь… Но как бы там ни было, мы Музафарову должны, у него свои проблемы и, судя по тому ради кого он так старается, он пойдет на все. А бандит… ну наш донор, как я тебе уже говорил, сам болел почками…

— А кто тебе об этом сказал?

— Как — кто? Блузман! Вернее, его заместитель Семенов… Кстати, отличный хирург…

— Что-то на Ткацкой часто стали ставить такие диагнозы — СПИД, до этого был сифон, а еще весной два протеза забраковал по причине лейкемии и туберкулеза… Такое впечатление, что все поголовно доходяги… А может, они там втихоря сами приторговывают или снабжают нашими протезами весь Ближний Восток?

Брод поднял брови, в глазах недоумение.

— Это, Никола, слишком! Блузман трус и на это никогда не решится. Таллер мог бы, а этот — нет, не верю… Пожалуйста, позови Карташова с Саней, у меня появилась одна мыслишка насчет донорской почки.

Когда они спустились вниз, Брод сказал:

— Хотите, орлы, немного разогреться?

— Если после этого отпустишь в Сочи, — смиренно сказал Одинец.

— Если сделаете так, как задумано, — Брод постучал пальцем себе по лбу, — обещаю вам не только Сочи, но и Париж с Лондоном, Гавайские острова и… Коля, будь свидетелем!

— Что за дело? — спросил Одинец.

— Речь идет о больших бабках… если, конечно, сумеете организовать автомобильную аварию… Причем сделать это надо в течение суток… Хороший человек загибается от почечной недостаточности…

Однако бредовым идеям Брода не суждено было сбыться. Судьба, словно подслушав его, распорядилась так, чтобы в тот же день, к вечеру, в районе Кольцевой дороги, начался густой туман, повлекший за собой страшную автомобильную катастрофу. Сначала столкнулись две иномарки, а затем на протяжении получаса к ним присоединились все новые и новые жертвы. Но самым опасным был наезд крытого грузовика, перевозившего солдат срочной службы, на бензовоз, который к тому времени уже поцеловался с груженым лесом КАМАЗом.

Когда санитарные машины Блузмана подъехали к месту аварии, огонь уже во всю бушевал на отрезке не менее ста метров. Все придорожные кусты были охвачены бензиновым пламенем. Те, кто остались при столкновении живыми, выскакивали из опрокинувшейся машины и опрометью бежали сквозь пламя, по тлеющему мху, в сторону свободного от огня пространства. И среди бежавших был сержант сверхсрочной службы. Накинув на голову полы шинели, он сиганул в кювет, оттуда — на пожню, и стремглав устремился к желтеющей рощице. Но, видно, в тот миг не дано было ему спастись: разорвавшаяся вдруг на крупные сегменты цистерна, оказалась для сержанта опаснее фугаса. Задняя часть бочки вместе с прицепным крюком, проделав гигантскую дугу, грохнулась как раз в том месте, где находился военнослужащий. Его зацепило цепью, которая служит для заземления цистерн, и он с перебитым позвоночником упал и затих на мокрой земле.

Первым сержанта заметил заместитель Блузмана Семенов, который в прошлый раз отказался выезжать на стадион «Локомотив». Но когда «рафик» с подобранным сержантом хотел выбраться на дорогу, задние колеса машины безнадежно забуксовали в раскисшей земле. «Скорую» почти на руках выносили люди, оказавшиеся на месте аварии. И в том числе — двое постовых гаишников, а также Николай, Одинец, Карташов с санитарами Блузмана. Одна женщина, стоящая на обочине дороги, перекрестила удалявшийся «рафик» и, всхлипнув, произнесла: «Сохрани и помилуй его, Господь, он еще такой молоденький… »

Карташов с Одинцом были шокированы увиденным на дороге. Их поразили запахи сгоревшего человеческого мяса и эти запахи напомнили Карташову его поездки в крематорий.

— Какой дьявол свел этих людей в одном месте? — спросил Одинец. — Я иногда думаю, что нами кто-то бестолково дирижирует. Одного толкнет на пехотную мину, другого, как этого парня, в пекло огня.

Карташов ощутил, как шедший навстречу автофургон, обдал их мощной воздушной волной.

— Куда ты гонишь, Серега? — Одинец даже ухватился за баранку. — Если жить надоело, сделай одолжение, отправляйся на тот свет один.