Система мира - Нил Стивенсон

Но, увы, у него были другие цели, ради которых мистера Тредера следовало успокоить.

— Вам, наверное, такая обстановка непривычна. Мне повезло: я делил кров с Исааком в те годы, когда он превратил нашу общую комнату в одну дымную лабораторию. То, что вы видите вокруг, появлялось у нас постепенно, и я мог спрашивать Исаака, как оно называется и для чего служит. — Даниель рассмеялся. — Стыдно признаться, но здесь я чувствую себя, как дома!

Мистер Тредер позволил себе сухой смешок.

— Должен сказать, и выглядите вы, как дома, что весьма удивительно после всех ваших нападок на алхимию.

Даниель задумался, как мистер Тредер воспринял бы известие, что завтра он, Даниель, возможно, станет величайшим алхимиком с той поры, как Соломон отправился на Восток. Впрочем, есть вещи, о которых заранее лучше не говорить.

— Ожидается ли, что сэр Исаак сможет присутствовать на испытании? — спросил мистер Тредер.

— Он будет там всенепременно.

— Рад слышать, что его здоровье улучшилось.

Даниель промолчал. Здоровье Исаака не улучшилось. Складывалось впечатление, что тюремная лихорадка подточила его сердце. В детстве Исаак пытался выстроить вечный двигатель, видя в нём модель сердечной мышцы. Однако Даниель подозревал, что Исааково сердце скоро остановится. Люди не могут построить вечный двигатель, поскольку создают механизмы только из неживого вещества. Сердце работает дольше любой машины, ибо то, из чего оно сделано (по крайней мере, если верить алхимикам), пронизано вегетативным духом.

— Будем делать деньги! — воскликнул Даниель. — Формы принесли?

Его слова были настолько опасны, что мистер Тредер втянул голову в плечи.

— У вас есть золото? — проговорил он.

Даниель картинно взмахнул правой рукой, потом снял золотое кольцо и без всяких церемоний бросил его в тигель. Затем взял щипцы и приготовился убрать тигель в маленькую, гудящую, пышущую жаром печь.

— Золото полновесное? — осведомился мистер Тредер.

— Более чем. — Даниель поставил тигель в раскалённое нутро печи. — Оно тяжелее чистого.

Мистер Тредер заморгал.

— Боюсь, что так не бывает.

— Через минуту-две сможете убедиться сами.

— Как такое возможно?

— Его поры, в обычном золоте пустые, заполнены божественной квинтэссенцией.

Мистер Тредер пристально посмотрел на Даниеля, пытаясь понять, не шутит ли тот; однако Даниель и сам не знал. Наконец мистер Тредер ему поверил: не потому, что взвесил золото, и не потому, что нашёл алхимическое объяснение убедительным, а по житейской, политической логике.

— Ага! Ага! Вы хотите, чтобы я… у вас что-то на уме! Ведь я угадал, да?

— У нас у всех что-нибудь на уме. — Даниель старательно изобразил ледяной взгляд. Он боялся, что мистер Тредер пустится в фарисейские разглагольствования, но тот сдержался.

— Коллегия горожан избрала вас на роль взвешивателя в завтрашней церемонии, не так ли?

— Доктор Уотерхауз, вы на удивление хорошо осведомлены о том, что якобы хранится в строжайшей тайне, и я не буду выставлять себя дураком, отрицая ваши слова.

— Получается, что вы оппонент, противник директора Монетного двора.

— Таким образом с древности ставят заслон корысти служащих Монетного двора, — охотно согласился мистер Тредер. — Это долг и почётная обязанность златокузнецов.

— Возникает пикантная ситуация, — заметил Даниель, — если вспомнить, что несколько недель назад сэр Исаак мог отправить вас на Тайберн заодно с Джеком Шафто, но пощадил.

Мистер Тредер издал свистящий звук, который почти утонул в очень похожем гудении печей. В августе он был унижен, раболепен, даже вызывал некоторую гадливость. Теперь он свыкся с мыслью, что дело замяли, и нашёл напоминание крайне невежливым. Даниель на миг отвлёкся, глядя в печь. Кольцо по большей части осталось прежним, только края, соприкасающиеся со стенками тигля, начали оплавляться.

— Показать на меня могут лишь Джек и его сыновья, — напомнил мистер Тредер. — Джек меня не упомянул, и через несколько часов он умрёт. Сыновья бежали…

— Знаю, — сказал Даниель. — Я устроил им побег. Мне известно, где они. Перед тем как они покинули страну, я взял с них письменные показания под присягой, с печатью и подписями свидетелей. Там говорится, что вы чеканили фальшивую монету. Кстати. Думаю, что можно приступать. Давайте форму.

Мистер Тредер сунул руку в карман.

— Просто иметь её у себя — смертный приговор. Но коли уж мой смертный приговор всё равно у вас за пазухой, это ничего не меняет.

Он вытащил глиняный цилиндр, диаметром чуть побольше гинеи и длиной в палец. Посередине цилиндр был расколот или разрезан, потом замазан глиной и обожжён. Мистер Тредер положил его на стол, повернул вверх небольшим коническим отверстием вроде воронки и прижал с боков огнеупорными кирпичами.

— Прошу, — указал он, — но приличную гинею так не сделаешь!

— Нам не нужно, чтобы она была очень похожей, — сказал Даниель, — всё равно мы её порубим.

Мистер Тредер вздрогнул, потом озадаченно наморщил лоб, наконец, понял и кивнул. Даниель снова взял щипцы, вытащил светящийся тигель, для устойчивости опёр щипцы на один из кирпичей и повернул запястья. Из тигля хлынуло жидкое пламя. Капля-две попали мимо, но большая часть золота влилась в отверстие.

— Ну вот, теперь мы в одной лодке, — заметил мистер Тредер. — Вы только что совершили государственную измену.

— У нас это семейное, — признал Даниель. Он вытряс из тигля последние капли золота; они упали на стол и тут же застыли. Даниель отставил тигель и закрыл дверцу печи, затем пинцетом собрал всё пролитое золото в чашку. После этого он взял тёплую форму и разломил пополам. Гинея выпала и покатилась по столу. Как предупреждал мистер Тредер, она получилась не очень хорошей: золото неравномерно заполнило форму, и рисунок читался не везде. Гурт не выдерживал никакой критики, а с одного края остался воздушный пузырёк. Там, где у формы было отверстие, у монеты получился отросток. Даниель бросил её в миску с водой, чтобы остудить, потом вытащил пальцами и попытался разрезать большими ножницами. Ему не хватило сил; он уже подумал, что придётся посылать за Сатурном. Однако мистер Тредер, почувствовав азарт, зажал его руки в своих. Сопя, как два борова, они давили, пока гинея — чпок! — не разлетелась пополам. Даниель сделал так, чтобы отросток и прочие серьёзные дефекты остались на одной половине — её он положил в чашку вместе с другими излишками. Вторая половина выглядела куда презентабельней. Даниель поднял её с пола и снова разрезал пополам, а потом ещё раз, примерно как пиастр делят на реалы, только здесь кусочки получались мельче, неправильной формы. Когда мистера Тредер удовлетворил выбор форм и размеров, кусочки сложили на весы и взвесили. Затем он и Даниель записали результат, каждый на своём листке.

На этом оба, не сговариваясь, решили, что дело завершено. Даниель повёл гостя к выходу. Мистер Тредер приехал в портшезе. Никто не должен был знать, что взвешиватель заглядывал к директору Монетного двора — это сразу вызвало бы самые серьёзные подозрения.

— Вы как-то подстроили, чтобы выбрали именно меня? — поинтересовался мистер Тредер.

— Я употребил всё своё влияние.

— Потому что за мной грешок.

— Нет. Вероятно, на любого члена коллегии можно было так или иначе надавить, — сказал Даниель. — Я вспомнил, что вы умеете показывать фокусы. Надеюсь, вам удастся проделать с кусочками монет то же, что и с монетами.

— На самом деле ловкости требуется меньше, чем все думают. Главное — отвлечь внимание зрителей. Но я тем не менее, сегодня поупражняюсь.

— А я поупражняюсь в том, чтобы отвлекать на себя внимание, — пообещал Даниель.

— Естественно, у вас не выйдет, разве что будете практиковаться всю ночь.

— Мне так и так не спать, — сказал Даниель, — занимаясь противоестественными делами самого различного свойства.

Пятница 29 октября 1714.

 Вестминстерское аббатство. Утро

Он встаёт чересчур рано, поскольку думает, что улицы запружены народом из-за предстоящей казни. Это не так. Столько людей хотят увидеть, как Джека Шафто потрошат, холостят и четвертуют, что все встали рано, чтобы занять места в первых рядах. Даниелю надо всего лишь выйти из особняка сэра Исаака Ньютона, повернуться спиной к глухому рокоту, отдающемуся от небесного свода на севере, своего рода полярному сиянию народного гласа, пройти немного по тихим улицам, и вот он уже на площади к северо-западу от аббатства.

Воистину, надо быть очень старым и чудным человеком, чтобы заглянуть сюда по официальному делу. И впрямь, цель Даниеля настолько необычна, что он замирает, не зная, к какому входу направиться, к какому пресвитеру обратиться за помощью. Впрочем, здесь и без того содом. Рабочие ещё разбирают скамьи и галереи, воздвигнутые для коронации. Ирландцы и кокни выносят огромные доски. Духовных лиц не видать. Западный вход меньше северного запружен рослыми молодцами с тесинами на плечах. Даниель останавливает выбор на нём и через несколько мгновений обнаруживает, что вступил на плиту, под которой без малого год покоится Томпион. Ещё одна удивительная черта нынешнего века: часовщика схоронили там, где поколение-другое назад мог лежать лишь рыцарь или военачальник.