Система мира - Нил Стивенсон

— С чем остальным? — спросил Даниель. Однако он ясно видел, что ответа не получит. Исаак сжался в комок и трясся, как вылезший из воды пёс. Даниель позвал Катерину Бартон. Они вместе собрали с пола одеяла и укрыли Исаака.

— Он попросил меня позаботиться о некоторых своих делах, — сказал Даниель, чтобы оправдать поспешный уход. — Я напишу в Тайный совет, что Исаак болен и не сможет присутствовать послезавтра на испытании ковчега.

— Нет! Ни в коем случае! — Мисс Бартон положила руку ему на запястье. Она знала, что её слова проникают в мозг любого мужчины, как пули, если при этом его коснуться.

— Мисс Бартон! — воскликнул Даниель. — Посмотрите на несчастного! Он не может…

— Дядя Исаак сказал мне, что должен присутствовать на испытании ковчега во что бы то ни стало. Даже если умрёт.

— Простите, но вы же не думаете это исполнить?

— «Даже если я умру, — сказал он мне, — усадите моё тело в портшез и отнесите в Звёздную палату». Именно это, доктор Уотерхауз, я и намерена исполнить.

— Что ж, Бог даст, он будет ещё жив.

Даниель мягко высвободил руку из нежных пальцев мисс Бартон и направился в библиотеку Роджера.

Ньюгейтская тюрьма.

 28 октября 1714

Следом звонарь, служащий прелюдией к палачу, подобно тому, как тоскливой мелодии предшествует бойкая увертюра, приходит терзать их мерзопакостными куплетами, будто людям в таком состоянии только и забот, что слушать несвоевременные стихи; вставши под окном, он исполняет следующую серенаду под аккомпанемент колокола из «Чёрного пса».

После оглашения смертного приговора тюремщики заперли двери Джековых апартаментов на замок и поставили снаружи вооружённых людей. Ему ни разу не дали спуститься в «Чёрный пёс». Теперь единственной связью с весёлой компанией в добром старом кабачке служил звон колокола над барной стойкой, извещавший посетителей, что им пора расходиться. Под его звуки Джек обыкновенно подносил к губам стакан портвейна из довольно большого запаса вин, присланных ему за последнюю неделю восторженными почитателями.

Сегодня, впрочем, его вечерний ритуал грубо нарушил звон колокольчика в сводчатом туннеле под «замком». В туннель выходила решётка подвала смертников. Завтра на Тайберне предстояло умереть не одному Джеку. С ним отправлялись шестеро узников «бедной стороны», у которых не нашлось средств или таинственных друзей, чтобы перебраться из подвала в более уютное место. Пользуясь тем, что слушателям некуда деться, полуночный звонарь исполнил перед решёткой такие вот тошнотворные стихи: 

Все те, кто в этих стенах смерти ждёт,Приготовляйтесь, скоро ваш черёд.Грехи оплачьте, се последний час,Покайтесь, или ад поглотит вас.Молитесь, бдите, чтобы вам готовымПредстать заутра пред Судьёй суровым.Когда же с духом разлучится плоть,Вас грешных да помилует Господь! 

Покончив со своими обязанностями здесь, звонарь покинул смрадный туннель и, пройдя в арку, встал посередине Холборна, точно под тройным окном Джека Шафто, словно влюбленный, готовый пропеть серенаду даме сердца. В обычное время это было бы дело тёмное (поскольку солнце уже давно закатилось) и опасное (люди, вставшие перед воротами Лондонского Сити, обычно долго не проживали). Однако сегодня маневры звонаря освещала толпа лондонцев с факелами, перегородившая улицу, так что если какой-нибудь кучер по глупости и решил бы проехать этим путём, лошади шарахнулись бы от огненного заграждения. Ньюгейтские ворота заперли на ночь. Звонарь стоял в полукруге огня, изумлённо моргая — обычно он исполнял свои обязанности в менее многолюдной обстановке.

Джек с самого вынесения приговора вёл жизнь затворника. В первые дни на Холборне время от времени собиралась толпа, видимо, привлечённая слухами, что Джек Шафто покажется в окне, словно король на балконе Сент-Джеймского дворца. Её неизменно разгоняли констебли; Джека никто так и не увидел. Однако сегодня был особый случай: часто ли в жизни Джека будут вешать не до полного удушения, холостить, потрошить и четвертовать? Минуту или две он зажигал свечи — ещё одна редкая для Ньюгейта роскошь; те обожатели, у которых не было «желтяков» (то есть гиней), чтобы слать Джеку портвейн, кое-как находили «треньк» (трёхпенсовик) на сальную свечку, чтобы ему после стакана на сон грядущий не мочиться мимо ночной вазы. Свечей уходило мало, но беречь их теперь было незачем, и Джек зажёг все. Комната немедленно наполнилась едким дымом и запахом прогорклого сала, живо напомнив Джеку его детство на Собачьем острове. В одном из окон была окованная железом форточка. Джек открыл её, чтобы выпустить дым. Это немедленно приметила толпа на Холборне, возомнившая, будто у Джека Шафто в последнюю ночь нет других дел, кроме как с ней базарить. Треклятый колокол зазвенел снова, унимая ропот толпы, и звонарь прокричал свои куплеты.

Джек был готов. Он прижался лицом к решётке и заорал: 

Ты, ничтожество, звеня,Хочешь в ад загнать меня.Завтра с неба в это времяПлюну я тебе на темя.Ведь если правду нам попы вещают,В Раю всё нюх, и взор, и слух ласкает,А коли так, то, значит, место это —Любое, где тебя, паскуды, нету.

Стишки очень понравились всем, кроме звонаря, который отступил в направлении церкви Гроба Господня, слегка ускорив шаг, когда в спину ему полетели кал и недоброкачественные овощи.

После бегства звонаря под окном остались только добропорядочные члены толпы, разделённые склонностью убивать, насиловать и обворовывать друг друга, но сплочённые любовью к Джеку. Они определённо чего-то от него ждали. Несколько компаний затянули было песенки в его честь, на разные мотивы, но общего хора не получилось. Джек (для них — смутный силуэт на фоне дымной, озарённой свечами комнаты, наполовину скрытый массивными железными прутьями) замахал руками, а когда толпа немного притихла, снова прижался лицом к решётке и закричал:- Ночной колокол пробил, джентльмен из церкви Гроба Господня пропел мне свои куплеты, я удаляюсь спать. И вам советую! Завтра у нас длинный и хлопотный день! Утром у меня встреча на Тайберне, куда я вас всех приглашаю! А вечером ещё одна, в Коллегии врачей. Ибо хотя тело моё четвертуют, предполагается, что голова в ходе церемонии останется более или менее целой, и натурфилософы за углом — по Ньюгейт-стрит, свернуть в Уорвик-лейн, напротив Грейфрайарз, первый проулок направо, большое здание с золотой пилюлей наверху — вскроют мой череп, чтобы поискать причину, отчего я такой злодей.

Гневный рёв, нарушивший тишину и покой его благородного обиталища, так возмутил Джека, что он немедля захлопнул форточку. И вовремя, потому что через мгновение пошёл град. Звон чего-то мелкого и металлического рос и рос, так что заглушил крики толпы. Джек из любопытства вновь подошёл к решётке и увидел на подоконнике сугробы пенсов и фартингов. Было здесь даже несколько шиллингов. Ему бросали деньги — деньги, чтобы оплатить христианское погребение, вырвать Джека из лап Коллегии врачей. А те, у кого не было даже фартинга, бежали, потрясая факелами, по Ньюгейт-стрит в поисках первого поворота направо, о котором говорил Джек. Коллегии врачей предстояла долгая, нескучная ночь, зато Джек Шафто остался в тишине и получил возможность хоть немного поспать. 

Дом сэра Исаака Ньютона на Сент-Мартинс-стрит.

 Вечер четверга 28 октября 1714

— Мистер Тредер, — объявил дворецкий.

Даниель поднял голову и обернулся.

Мистер Тредер стоял в дверях лаборатории, держа шляпу в руках. Он втянул голову в плечи и озирался, как будто ждал, что сэр Исаак Ньютон выскочит из-за горящей печи и превратит его в тритона.

— Его здесь нет, — мягко проговорил Даниель. — Он в доме своей племянницы.

— Выздоравливает, если верить слухам, после удара? — Мистер Тредер, осмелев, переступил порог. Дворецкий закрыл за ним дверь и удалился.

— Мы поможем ему выздороветь, вы и я. Прошу, прошу, заходите! — Даниель замахал одной, потом обеими руками. Мистер Тредер повиновался с крайней неохотой. Он впервые видел алхимическую лабораторию. Раскалённые печи, запахи, открытое пламя, колбы и реторты с загадочными наклейками — всё смутно его пугало. Даниель на мгновение почувствовал то, что должен испытывать заштатный алхимик, когда к тому заходит доверчивый профан и ошеломлённо застывает на пороге: гаденькое самодовольство и желание обобрать несчастного до нитки.