Умереть, чтобы жить - Марина Крамер

— Что-то случилось? — заметила Ника, убирая посуду.

— Да. Получил сообщение — брат будет проездом в Домодедово всего три часа, мы не виделись с ним пять лет, он служит на Севере, а сейчас едет с семьей в отпуск. В Москве у них стыковочный рейс, он написал, что хотел бы меня видеть, — удрученно сказал телохранитель.

— Не вижу проблемы, — пожала плечами Ника, — тут на аэроэкспрессе сорок пять минут плюс десять минут пешком до вокзала. Всего час — и ты в Домодедово.

— Проблема в другом — рейс ночной, я потом оттуда не выберусь до шести утра.

— И что? — не поняла Ника. — Посидишь в аэропорту, оттуда же не выгоняют, а первым экспрессом вернешься.

— Я не могу оставить вас одну на всю ночь, — категорично заявил Вадим, — мы так не договаривались.

— Слушай, Вадик — я тут сидела и буду сидеть, а брат раз в пять лет на три часа заехал. Со мной ничего не случится, я запрусь изнутри, утром разбудишь. Я себе потом всю жизнь не прощу, что ты из-за меня не увидел брата.

Вадим заметно колебался. Брата он действительно видел крайне редко, а ночью — что могло случиться? Особенно если запереть дверь и никому не открывать. Ника настаивала, чувствуя, что он вот-вот согласится, и Вадим сломался:

— Ладно, хорошо. Сделаем так. Я уеду последним экспрессом, это в половине первого, а вернусь первым же. В семь утра буду уже на месте. Только пообещайте, что к двери подходить не будете.

— Да зачем мне к ней подходить-то? На улицу мне не нужно, продуктов мы с тобой купили — на дивизию, сигареты тоже есть — живи и радуйся! — Ника взглянула на часы — время близилось к одиннадцати, опять за стол они сели поздно.

— Тогда так и сделаем.

Вадим ушел в начале первого, Ника заперла дверь и улеглась в постель, включив телевизор и найдя там канал со старыми советскими фильмами. Показывали «За двумя зайцами», Ника любила этот фильм и Олега Борисова в главной роли, а потому приготовилась приятно провести время до сна. Когда позвонили в дверь, у нее даже не возникло вопросов — бросив взгляд на часы, она решила, что это вернулся Вадим, забывший какую-то мелочь, а потому смело открыла и тут же оказалась прижатой к стене мощной рукой, перехватившей ее горло.

Глава 37

Ночной разговор

Великая корысть всегда кажется себе бескорыстием.

— Если ты не будешь орать, я отпущу, — проговорил мужской голос.

Дверь в квартиру захлопнулась, щелкнул замок — все, не выйти. А дышать становилось все тяжелее, Ника почувствовала, как делаются ватными и подгибаются ноги, а тело потихоньку опускается по стене вниз.

— Кивни, если поняла.

Она с трудом кивнула, и тут же рухнула на пол — нападавший отпустил ее. Зажав руками горло, Ника закашлялась. Ее подняли за шиворот, встряхнули и втолкнули в комнату, где Стахова больно ударилась коленом о кованую спинку кровати. Мужчина, одетый в черную кофту с капюшоном, натянутым на глаза, выключил горевшее бра и сел на край кровати так, чтобы блокировать Нике выход. Указав ей на небольшой диван, велел:

— Туда сядь. И не вздумай дергаться, у меня в кармане пистолет, ты охнуть не успеешь. Но если не будешь глупить, я уйду и ничего тебе не сделаю.

Ника, сжавшись, села на диван и лихорадочно соображала, что делать. Балкон, как назло, она закрыла как раз перед тем, как лечь в постель, а о том, чтобы проскочить мимо усевшегося на кровать мужика, с ее габаритами вообще можно было даже не мечтать.

— Меня зовут Сергей Луцкий, — сказал мужчина, — но, думаю, что ты и так это поняла.

— Да, — еле слышно проговорила Ника, — что вам нужно?

— Странный вопрос. Мне нужно все, что ты сумела нарыть на меня и мою жену — все, что ты собиралась опубликовать в качестве статьи.

— У меня этого ничего уже нет. Я сдала материалы и все, что написала, вашему компаньону.

— Врать нехорошо. Я точно знаю, что статья еще не вышла, а это значит, что она просто не готова.

— Если бы вы не играли в шпионов и не пытались убить меня все время, то были бы в курсе, что «Русской Галактики» больше нет, а вместо нее теперь «Платформа Россия», и это совершенно иной сайт, — сказала Ника, соображая, как вести себя. Луцкий производил впечатление адекватного человека, однако кто его знает…

Это сообщение удивило Луцкого. Он скинул капюшон и потер виски пальцами:

— У тебя курить можно?

— Да, курите.

Он поискал глазами пепельницу, не нашел и подвинул к себе тумбочку, на которой стояла чашка с остатками чая:

— Извини, придется сюда, не хочу с тобой расставаться даже на секунду. Придвигайся ближе, покурим.

Ника переместилась на подлокотник дивана и взяла предложенную сигарету. Закурив, они какое-то время молчали, потом Луцкий заговорил:

— Допустим, ты сказала правду. «Русская Галактика» накрылась медным тазом — кстати, жаль, было хорошее издание, не зря вкладывались. Но что мешает тебе или Бальзанову отдать статью в любое другое?

— Ему это не нужно. Он хотел просто удостовериться, что все так, как он думал.

— Да? И как же он думал?

— Вы хотите, чтобы я рассказала вам об этом? Мне кажется, как главный герой истории, вы знаете обо всем лучше, — заметила Ника, осторожно стряхивая пепел в чашку.

Луцкий улыбнулся:

— Разумеется, я это знаю. Я даже знаю, с чего ты начала и до чего докопалась. Вот только скажи, где, в какой момент я прокололся?

— В зале прощаний.

— Что — я был недостаточно убит горем?

— Вы плохой актер, господин Луцкий. Горем вы были убиты как следует, по-честному, а вот поцеловать лицо любимой усопшей супруги, которую никогда больше не увидите, так и не смогли. И это естественно — с чего бы вам целовать чужой труп, правда? — Ника впилась глазами в его лицо, и Луцкий, перестав улыбаться, серьезно сказал:

— Я очень уговаривал себя сделать это, изо всех сил. Но — не смог. Единственное, чего я не предусмотрел, так это того, что в толпе окажется остроглазая журналистка, которая это заметит.

— И потом, кремация… Тут у меня тоже не сошлось — вы же всегда позиционировали себя как православного, как истинно верующего — а кремация не одобряется церковью. Не запрещена — но и не одобряется, и для того, кто верит безоглядно, это явилось бы препятствием.

Луцкий посмотрел на Нику с уважением:

— Красивая умная женщина — я такое вижу второй раз в жизни.

— Ну, естественно, первая — ваша жена Наталья. Кстати, она выехала за рубеж по чужому паспорту, да? По паспорту той женщины, что была кремирована вместо нее? — Ника догадалась об этом почти сразу, когда поняла, что Наталья жива, но хотела просто удостовериться.

— Верно. Было много хлопот с визой, но я все устроил.

— Скажите, Сергей, а зачем? Зачем такие сложности?

— Тебе я расскажу. Должен же я чем-то вознаградить твои старания — ну, так удовлетворю любопытство. У тебя чаю можно попросить? — неожиданно спросил он, и Ника кивнула:

— Давайте в кухню пойдем. Я обещаю, что не буду кричать и делать лишние движения, а вы — что не достанете пистолет, я не выношу вида оружия…

Луцкий согласно кивнул:

— Ты не бойся, я действительно ничего тебе не сделаю. Мы поговорим — и я уйду. Завтра меня уже не будет в этой стране, меня вообще не будет — будет другой человек, который начнет жить заново. И ты, даже если захочешь, не сможешь меня найти. Но тебе и не нужно, верно?

— Верно. Я хочу забыть об этой истории как о страшном сне. И тоже как можно скорее уехать отсюда.

— Кстати, с твоим другом нехорошо вышло… — сказал Луцкий, пропуская Нику вперед и шагая за ней в кухню. — Ты не думай, убивать ни тебя, ни тем более его никто не собирался. Я дал этому идиоту четкие указания — поставить прослушку. Все — никаких ножей. Да и дома никого быть не должно было, вы же в петанк играли, я сам проверил, лично вас там видел. Кто знал, что он раньше тебя домой вернется…

— Слава богу, что все обошлось и завтра его выписывают, — сказала Ника, включая чайник.

— Не обижайся, это издержки производства, так сказать.

— А вы циник, — заметила Ника, и Луцкий усмехнулся:

— Есть такое дело. Но ты просто подумай — в нашем мире тяжело выжить мягким и романтичным, надо постоянно вгрызаться, что-то доказывать, с кем-то биться и выживать. Каждую секунду выживать, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Я не понимаю, как можно идти по головам — в буквальном смысле. Я бы не смогла.

— Ты женщина, вам проще.

— Какая банальность… — Ника села напротив, уже совершенно перестав бояться и даже, наоборот, получая своеобразное удовольствие от разговора. — Вы думаете, что женщине легче?

— А ты возьми хотя бы мою жену. Если бы не она, я бы сам не решился. А она провернула все так, что на нее никто и не подумал, — с какой-то даже гордостью произнес Луцкий.