Улитка - Эльга Мира

После ужина мы с бутылкой белого вина расположились в носовой части на большом матрасе для загорания. Яхта скользила по серебряной глади грациозно и легко, как чемпионка мира по фигурному катанию. Брызги, словно рой белых мух, разлетались по сторонам. Ветер чуть путал волосы, трепал одежды, надувал паруса. Земля. Она где-то там, совсем далеко, тоненькой темной полоской, а над головой, в предвечерней мгле, на гигантском гамаке из облаков качалось, отходя ко сну, солнце.

Бокал за бокалом, и волна хмеля накрыла меня блаженной истомой. Теплое расслабленное состояние, вытеснив внутреннюю скованность, позволило вырваться на волю шальным мечтам, от которых я пыталась отмахнуться последние несколько дней. Что говорить, притягательность Эрика стала для меня болезненной из-за его совершенно несоответствующей возрасту зрелости. С соблазном безграничной свободы способны справиться лишь незаурядные люди. Именно эта незаурядность и пугала меня больше всего.

Но в тот миг тело, перестав сопротивляться, налилось азартным желанием обольщать и отдаваться. Я услышала его в бешеном пульсе, остро ощутила в тянущей боли внизу живота. Все возвращалось: энергия, искушение, страсть, жажда, а главное – сила женского чувства, что позволяет без стеснения распластаться на палубе в ожидании долгожданных объятий. С этого мгновения я уже не могла остановиться, хотелось чувствовать все, что чувствовал он, дрожать, растворяться в экстазе, не боясь быть смешной, неопытной, глупой.

– Каково это? – начала я, осмелев от спиртного.

– Что?

– Каково это участвовать в подобных… мероприятиях?

– Попробуй – узнаешь!

– Нет, это однозначно не мое, – хмыкнула пренебрежительно в ответ, чувствуя, как предательски краснеют щеки.

– Прям-таки однозначно, – лукаво подмигнул Эрик, поднимая бокал в приветственном жесте. —

Судя по твоим пылающим щекам, все же не совсем, – засмеялся он добродушно. – Давай без шаблонов и категоричных фраз, а еще лучше на чистоту. Скажи прямо: «Эрик, меня безумно возбуждают чужие эксперименты, потому что сама я на них решиться не в силах. А еще мне совершенно не дает покоя твое темное прошлое».

– Девяносто девять и девять десятых процентов человечества не решаются на многие вещи, – пробормотала я чуть растерянно. – Но, если хочешь, скажу: «Эрик, мои чувства сейчас насквозь пропитаны смесью завести и ревности». Доволен? Кстати, страх в них тоже присутствует. Потому что какая-то часть меня все еще считает тебя маньяком.

– Это более чем легкомысленное наблюдение, – захохотал молодой человек. – Помнишь, я всего лишь благодарный наблюдатель.

– Для наблюдателя у тебя слишком искушенный вид. Да и посещением подобных мест не каждый смелый похвастает.

– Таких заведений по миру тысячи. Это, кстати, еще не самое худшее.

– Просто поражаюсь, как легко тебе удается об этом всем говорить?

– Ничего не выйдет! Я сейчас в прекрасном романтическом настроении и не поведусь на провокации.

Сверкающий взгляд, дразнящая улыбка – алкоголь успел зацепить не только меня.

– «Признаюсь я, что двое мы с тобой,

Хотя в любви мы существо одно.

Я не хочу, чтоб мой порок любой

На честь твою ложился, как пятно».

Шекспир. Сонет 37.

Декламатор, склонив голову в поклоне, бросил в мою сторону озорной взгляд.

– Думается, после той вакханалии моя честь уже выдержит любое! – хихикнула я в ответ.

– Ладно. В двух словах, иначе потеряем прекрасный вечер. – На минуту он задумался. – Один философ сказал: «Велик человек в своих намерениях, да слаб в их осуществлении». Я никогда не был слаб в осуществлении своих.

– Кто бы сомневался…

– Но моя заинтересованность в вещах, в том числе и в эротических, всегда носила эмпирический характер. Нужно же было понять, что именно требуется моей душе, – подмигнул он. – Давай свой бокал.

Подливая вино, Эрик, приблизился к моему лицу недвусмысленно близко. Задержавшись на мгновение, он откровенно вдохнул мой аромат, отчего по телу разлилась удивительная слабость. Застыв в предвкушении, я уже ощутила наяву, как жаждущие тела, поддавшись порыву, сплетаются в единое целое. Первое касание всегда остается в памяти Неопалимой Купиной…

Если, конечно, ему суждено случиться.

Бокал – наполнен, в сердце – набат, а губы… Губы – нетронутые сироты.

Главному принципу обольщения: в отношениях доминирует тот, кто меньше всего в них заинтересован, – до «не хочу» обучил меня Джудит! Из охов-вздохов, за которыми дальше виноватого подмигивания ничего не следовало, можно было бы плести ковры.

Я резко отвернулась.

– Что с тобой?

Эрик взял меня за плечо.

– А у тебя какие предположения?

«Что со мной?! Черт! Да это с тобой что?!»

– Как удивительно изменились времена… Раньше дамы оскорблялись тем, что ты хочешь затянуть их в кровать на первом свидании, теперь обижаются, когда не затаскиваешь. Вот не задача! – хмыкнул Эрик, откинувшись на локтях.

– Думаю, мне просто стоило встать на четвереньки, чтобы у тебя появилось желание.

– Прекрати. Я не переношу вульгарности.

В его голосе послышалось раздражение.

Мои щеки вспыхнули. Обстановка снова стала напряженной.

– Давай лучше почитаю тебе стихи. – Он тут же взял себя в руки, но было поздно.

«Да иди ты со своей лирикой! У каждого из нас свои привычки, для меня бурный секс – единственное возможное начало настоящих отношений. Так было всегда, так должно было быть в этот вечер, иначе стоило тащиться в другую страну два часа самолетом!»

Молча встав, я медленно прошествовала в каюту.

– Как же с тобой тяжело, – послышалось вслед.

Летняя ночь, словно молодая мамаша, бережно и терпеливо пеленала природу в молочно-багряную красоту. Мир засыпал, сладко улыбаясь. Ведь завтра снова родится день, непременно еще лучше прежнего. Казалось бы, благословеннее мига не ощутить, а в моей душе мелкой моросью оседала бесприютность. Пустая постель, пустые ожидания, история жизни с прорехами.

Бросившись прямо в одежде на покрывало, я горько разрыдалась: оттого, что сама во всем виновата, оттого, что совершенно безоружна в своей отчаянно-порывистой сути. Почему же мне так сложно найти своего мужчину? Неужели только необузданный темперамент Роберта мог заставить меня подчиняться? Стоило ли тогда прогонять прошлое, если уверенности в будущем не было никакой? О чем теперь рыдать… Разве ценим мы огонь, когда он горит? Нет! О нем сожалеем, лишь глядя на тлеющие угли.

Перед глазами всплыло ироничное лицо Джудит:

«Что, снова облажалась?! Кто ж просил переть, как танк?!»

«Да, мой милый, снова. Вот такой я глупый воробей. А ты так далеко, и это совершенно невыносимо. Уткнуться бы в твое плечо, но оно за тысячи километров. И самое печальное – разлука яркой вспышкой высветила реалии наших с тобой отношений, непоколебимая близость в которых – сущий вымысел… Помнишь: „Все мы волны и утесы друг для друга“. Первые плещутся у ног вторых, ласково и беспощадно подтачивая их силу до тех пор, пока поверженные исполины не рухнут в пучину морскую. А неугомонные волны понесутся дальше – к новым преградам, к неизведанным берегам. Но даже они, неутомимо бурлящие, однажды исчезнут. Неважно, кто из нас утес, а кто волна, – ближе тебя у меня все равно никого нет…»

Странно! В природе так много разумных существ, и только человеку мирозданием даровано два преимущества: осознание смерти и мечты о чем-то большем. Из-за страха умереть мы абсурдно торопимся жить, любить, жаждем вдохнуть все запахи вселенной разом, зато надежда помогает усыпить холодящий ужас «Завтрашнего Ничто», наполняет существование иллюзией смысла. Вспыхнувшая влюбленность гасла бы намного быстрее, если бы ее не подпитывала фантазия.

На прикроватной тумбочке лежали две потрясающие книги: «Черный обелиск» Ремарка и «Путешествие на край ночи» Селина. Ярый антифашист, чье книги сжигались на нацистских кострах и французский коллаборационист с именем, запятнанным коричневой чумой, теперь мирно соседствовали, перейдя в ипостась великого наследия, еще раз молчаливо напоминая, что бренно все: ненависть, боль, поклонение, чаяния, страсти.

И все же человек без чувств – лишь набор бессмысленных молекул.

Внезапно проникновенная мелодия «Утро карнавала» в исполнении Аструд Жильберту прокралась в каюту откуда-то сверху, нарушив мои угрюмые размышления.

И в струнах гитары моей,

Живущих мечтой о тебе,

Слышится стон В память твоих поцелуев,

Слетевших с губ.

Я встрепенулась. У босановы яркая душа!

– Выходи, потанцуем, – раздался мягкий голос за дверью.

Помедлив пару мгновений, я повернула защелку. И в сердце снова взошла зоря.

ГЛАВА 9

Той ночью у нас не было секса. Мы долго танцевали и слушали музыку, снова пили вино, смотрели нарезку из старых черно-белых кинофильмов. И в этом общении появился интимный смысл, который возникает у людей лишь при долгой беседе «по душам». Яхта мирно покачивалась на волнах, убаюкивая все невзгоды и обиды. И, как ни странно, мое сердце уже точно знало: мы вместе надолго.