Его нельзя любить. Сводные - Мария Николаевна Высоцкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никины стоны превращаются в легкие хрипы, пока я осыпаю поцелуями ее губы, щеки, подбородок, шею. Скольжу ладонями под футболку, сжимаю грудь через лифчик.
Дыхание учащается. Перед глазами все еще пелена.
Мой язык находит чувствительное местечко на ее шее, а пальцы оттягивают чашки бюстгальтера вниз.
Ника кусает свои пухлые манящие губы. Чуть выгибает спину, издавая протяжный тихий стон. Барьер рушится. Я чувствую ее вдох, вижу широко распахнутые глаза.
Мы оба ходим по краю.
Никино дыхание учащается. Я наблюдаю за ее реакциями и дергаюсь, когда она снова вздрагивает. Именно в этот момент смыкаю пальцы на ее соске.
— Ненавижу тебя, просто ненавижу.
Ловлю ее шепот губами. Замираю.
Нерешительно провожу костяшками пальцев по ее влажной щеке.
— Ты самый ужасный человек, которого я знаю, Ян. Самый.
Ника качает головой и тут же подтирает кончиками пальцев капли слез на своих щеках.
Все вокруг снова поглощает мрак. Разжимаю пальцы, медленно убираю руки из-под ее футболки. Я чувствую, как она дрожит, еще не понимая, что меня самого потряхивает от всего произошедшего.
— Я не хотел…
Слов нет. Ничего нет.
Мне трудно говорить. И трудно на нее смотреть. А она смотрит. Прямо в глаза. С ненавистью и просто необъятным разочарованием.
— Прости, — опускаю взгляд к ее губам. Они мокрые не от поцелуев, а от ее слез. — Ника, все не так…
— Выпусти меня. Просто выпусти меня отсюда!
— Давай поговорим.
Как полнейший идиот хватаюсь за ускользающую надежду. Прекрасно понимая, что никаких разговоров не будет.
— О чем? — она давится нервным смешком. — О чем с тобой разговаривать? Ты исчезаешь и появляешься, когда хочешь! Ведешь себя так, словно я вещь, которую ты можешь бросить и подобрать в любое время.
На секунду прикрываю глаза. Отстраняюсь от нее.
В комнате тихо.
Ника сидит в кресле. Я на полу, рядом, практически на коленях перед ней.
— Ты обещал меня не обижать. Обещал, что… — она срывается на крик, но тут же замолкает. — Нам не о чем говорить. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Нам вообще больше незачем попадаться друг другу на глаза. Ты мне противен.
Она сглатывает и, отшатнувшись, с застывшим в глазах страхом поднимается на ноги.
Поднимаюсь следом. Снова действую на рефлексах. Хватаю ее за руку, и Ника тут же оглушает громким визгом.
Резко выставляю ладони вперед. Больше ее не касаясь.
— Я не хотел всего этого. Точнее, хотел не так. Послушай…
— Мне плевать.
Она прижимает руки к своей груди, делает шаг назад.
— Не подходи ко мне. Просто оставь меня в покое!
Дверь хлопает, впуская в комнату звуки музыки с первого этажа буквально на секунды.
Все не так. Не так!
23.2
Ты просто жалок, Ян!
Эта мысль посещает в ту же минуту, как за Никой закрывается дверь.
Она оставила о себе массу воспоминаний.
Ее запах все еще витает в воздухе. Какие-то сладкие, почти детские духи. Но у меня до сих пор руки дрожат от одной только мысли, что я ее трогал. Прикасался взаправду спустя три долгих месяца.
Вытаскиваю из пачки сигарету. Открываю настежь окно. Прикуриваю.
Горький дым оседает где-то глубоко в легких, приближая мою смерть. Это даже забавно — курить, бухать, а в итоге загибаться от непреодолимой тяги к какой-то девчонке.
В голове просто бредовое месиво. Мозг весело машет ручкой, превращая меня в овощ.
Ваша сраная любовь не что иное, как пиар-ход. Чума двадцать первого века.
Тру лицо, стараясь хоть немного отладить систему вентиляции собственного организма.
Ника Малинина. Беспросветная глупость. Мое личное проклятие.
Валяющийся на кровати телефон вклинивается в поток мыслей оглушающей бомбой. Медленно поворачиваю голову, будто прямо отсюда могу разглядеть имя звонящего.
Сигарету не тушу, только крепче затягиваюсь.
— Да, мам, — отвечаю с заминкой.
Я знаю, что у нее был рецидив. Возможно, не позвони мне отец с долгим монологом о том, что ее снова упекли в рехаб, я бы даже не вернулся.
— Ян! Ян, сыночек. Приезжай, мне плохо. Плохо. Я. Не знаю. Ничего не понимаю. Тут страшно. Так страшно. Где ты? Где? Больно. Ян. Ян!
У нее заплаканный голос. Речь быстрая. Несвязная.
Она срывается на слезы, кричит, шепчет. Меняет интонации со скоростью света.
— Где ты, мама? — выдыхаю. Снова затягиваюсь, рассматривая темный паркет под ногами.
Мнимое спокойствие вот-вот лопнет и расхерачит все в радиусе двух-трех метров к чертям.
Крепче сжимаю телефон, поглядывая в окно. Ночь, сука. Ночь. Где она вообще умудрилась найти свой телефон? Его же отбирают.
— Я дома. Дома…
— Дома? Как ты туда попала?
— Я ушла, ушла…
Она снова сбежала. Тушу сигарету, прикрываю глаза, зажимаю переносицу.
— Сейчас приеду. Никуда не выходи. Поняла меня?
— Да. Да. Скорее. Мне страшно.
Мама отключается, а я подвисаю. Слишком давно не слышал этот голос. Не слышал эти надрывные ноты, когда она на грани…
Куртку надеваю уже на лестнице. Просачиваюсь через толпу, которая собралась в моем доме, и прыгаю в тачку.
Пока еду к матери, конечно, превышаю скорость. Ее звонок держит в напряжении, расслабляюсь более-менее уже на территории жилого комплекса.
Бью по тормозам, но все равно сбиваю чертову урну. Бампер под замену.
Да чтоб тебя!
Бросаю тачку как есть и поднимаюсь на десятый этаж. Ключи у меня свои. В квартиру захожу громко, сразу оповещая, что это я.
Мама выглядывает из комнаты, смотрит на меня затравленным взглядом. Так всегда, если она прерывает лечение в середине курса.
— Ян?
— Да.
— Это точно ты?
— Точно.
Не разуваюсь. В квартире тот еще срач.
— Ты как?
— Страшно.
— Все нормально. Я рядом, — чуть развожу руки в стороны.
Мама еле заметно улыбается, а потом резко отскакивает назад. Прячется в гостиной. Иду туда.
В квартире творится полнейший хаос. Все валяется. Она разбила все вазы и посуду. Всадила в плазму туфлю, какого-то фига разворошила все горшки с цветами. Пол усыпан землей.
— Когда ты сбежала? — присаживаюсь на спинку кресла.
— Я ушла. Ушла. Они не имеет права меня там держать.
— Ладно, — киваю, складываю ладони перед собой. Жест успокоения. И для меня, и для нее. — Когда ты ушла?
— Вчера.
Вчера? И за это время отцу никто не позвонил? Не
