Единственная женщина - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Зачем ему Лиза? — снова с тоской подумал Псковитин. — В Юльке же все есть, что нужно для счастья…» Но в то же мгновение, когда подумал об этом, он усомнился в своей уверенности, глядя в таинственные свечные блики в ее глазах.
В эти минуты, у себя дома, рядом с любимым и любящим мужем, Юля была настолько сама по себе, что казалась инопланетянкой… «Может, она всегда была такая? — подумал Сергей. — Да ведь я не замечал как-то, и Юрка, по-моему, тоже».
Ему не пришло в голову, что сам он каким-то магическим образом заметил Юлину отстраненность только тогда, когда она стала очевидной для Ратникова…
— Как я устала, Юра, — вдруг сказала она. — Просто передать не могу, как я устала. Пока работаю — не чувствую, а стоит попасть в Москву — и хочется лечь на диван, ноги вытянуть и смотреть в потолок; сил нет.
Она смотрела на мужа взглядом, в котором было ожидание: любая женщина могла рассчитывать после этих слов на сочувствие, хотя бы показное — а уж тем более естественно было ожидать сочувствия от такого человека, как Юра. Но он молчал, и в Юлиных глазах снова промелькнула обида.
Сергей понял, что пора уходить — зачем присутствовать при этом незримом выяснении отношений, зачем вообще мешать их выяснить в спокойной обстановке?
— Ну, ребята, — сказал он, поднимаясь. — Спасибо за отличный вечер, мне пора. Я, знаешь, Юлька, тоже устал, хоть из Москвы и не выезжал давно. Пойду, правда, лягу на диван и буду в потолок смотреть. Я тебе не нужен до понедельника, Юр?
— Ты-то ему всегда нужен, — ответила за мужа Юля. — Ладно, Сережа, пока. Приеду снова — увидимся.
Но увидеться им пришлось еще до ее отъезда.
Ратников зашел к нему утром в понедельник, когда Псковитин только что приехал в офис.
— Слушай, — сказал он. — Ты не мог бы сегодня Юлю проводить в Шереметьево?
— Конечно, мог бы. А ты что — нет?
— Да, понимаешь, Ростальцов из Англии вернулся, англичан привез, а мы ведь как-то мало ими последнее время занимались, не упустить бы… Один — член парламента, завтра утром уезжает. Я должен с ними сегодня вечером разговаривать. Думал, она в воскресенье улетит, проводил бы сам — а у нее дела оказались в понедельник, вот и… Так отвезешь?
— Без проблем, — пожал плечами Псковитин. — Когда самолет?
Юркино объяснение было более чем основательным, Псковитин тоже знал о приезде англичан. И все-таки — не было прежде таких англичан, из-за которых Юра не проводил бы жену…
Сергей заехал за Юлей к «Националю», подождал у бокового входа. По телефону она объяснила, что должна закончить какие-то переговоры: в «Национале» вскоре открывался парижский «Максим».
— Ты будешь на открытии? — спросил Сергей, когда Юля села в машину.
— Нет, не получается. Я потом приеду, устроим здесь презентацию нового агентства.
Лицо у нее было невеселое — но едва ли потому, что ей не удается быть на открытии московского «Максима». Сегодня, как, впрочем, и всегда, она выглядела неотразимо: в длинном красном плаще из какой-то воздушной ткани, который не столько согревал ее, сколько оттенял безупречную стройность.
Был конец дня, на улицах уже начались пробки, и они выбирались на Ленинградский проспект с черепашьей скоростью. Юля долго молчала, словно размышляя о чем-то, молчал и Сергей, не желая ей мешать.
— Скажи, Сережа, — вдруг нарушила молчание она. — У Юры кто-то появился?
«Ничего себе вопросик!» — подумал Псковитин. Даже если бы это было так — еще не хватало становиться информатором его жены!
— Ну, Юля, — укоризненно произнес он. — Спроси что-нибудь полегче. Что я, сторож при нем?
— Ты все время рядом с ним, — возразила Юля. — Кому знать, как не тебе — необязательно, чтобы он тебе сообщал. А иначе — я не понимаю, что с ним происходит. Он какой-то в этот приезд… Я вижу, он не рад мне, хотя и старается держаться так же, как обычно. И проводить не поехал…
— Да у него просто переговоры сейчас, — попытался объяснить Сергей. — Ты же сама теперь этим занимаешься, должна понимать.
— Я понимаю. Но мне показалось, он воспринял эти переговоры с облегчением. Сережа, я не слепая — хотя, конечно, мало остается времени на все это. С ним что-то происходит — что?
— Ну, вы редко видитесь, живете практически на два дома, — сказал Сергей. — Чему ж ты удивляешься? Он же не мальчик, чтобы всегда быть в восторге.
— Ты не понимаешь. Дело не в двух домах, он ведет себя по-другому… Ну, я не хочу объяснять подробно. Мы всегда жили порознь — во всяком случае, расставались периодически. И никогда такого не было. Мы оба привыкли, нас обоих это устраивает — и вдруг… Значит, у него кто-то появился, я не вижу других причин.
Сергей пожал плечами. Что он мог сказать? Конечно, у Юрки всегда бывали какие-то бабы — чему удивляться, когда жена далеко! Некоторых Сергей знал — хоть ту же Кариночку, некоторых — нет; но, во всяком случае, он был уверен, что все эти связи ничего не значат для Юры. И Юля не могла об этом не знать: она была женщиной без лишних комплексов.
Но самое удивительное заключалось в том, что у нее, красавицы и супермодели, кроме Юры, никогда не было никого! Ратников ни с кем, включая Сергея, не обсуждал интимные вопросы, но об этом он сам сказал ему однажды, и тот почему-то понял, что это правда.
Это было какое-то неназванное, но неотменимое условие их брака, еще до того, как они поженились — с того дня, как Юля поехала на свой первый подмосковный конкурс красоты. Не то чтобы Ратников ставил ей условия — она сама поставила их себе и никогда от них не отступала. Юрка сказал ему тогда об этом просто:
— Ей не нужны любовники, вот она их и не заводит. Ей есть на что тратить силы, время, и ей проще прилететь в Москву даже на одну ночь, чем затевать эту волокиту. И потом, она ведь меня любит, и я ее люблю.
В последнем сомневаться не приходилось: вся их жизнь, с самого детства, была тому доказательством. Сомнения появились у Сергея только в последнее время, но он вовсе не собирался делиться ими с Юлей — достаточно того, что она поняла сама.
— Я не знаю, Юль, — сказал он. — Поговори с ним сама, при чем здесь я?
— Как ты себе это представляешь? — прищурилась она. — Я спрошу: Юрочка, нет ли у тебя любовницы? Очень будет мило! Ладно, что об этом говорить.
Она действительно замолчала, глядя на запруженную машинами дорогу. Сергей видел, что Юля обижена, уязвлена. Но он не мог прочитать других чувств в ее прищуренных глазах…
Когда он возвращался из Шереметьева, невеселые мысли одолевали и его самого.
12
Прежде Лизе трудно бывало разобраться в собственных чувствах. Она не понимала, что связывает ее с Виктором, и инстинктивно не верила, что это может быть любовью. Она безоглядно отдалась первой своей любви, забыв обо всем ради Арсения, — и все-таки ей долго пришлось сомневаться в том, как она относится к нему, когда он решительно не захотел иметь ребенка.