Старые долги - Фредди Ромм

– Не из какой, я сам по себе.

– Если хотите, побудьте пока здесь.

– А что мне делать?

– Ничего. Ждать. Это вы вчера дрались с водомётами, въехали камнем?

Невольно улыбаюсь:

– Да, я.

Мы обмениваемся рукопожатием.

– Меня зовут Ефим. А тебя как?

– Андрей.

– Рисковый ты парень. Чем занимаешься?

– Только что поступил в МГУ.

– А, так тебе, наверное, надо к студентам!

– А где они?

– Не знаю. Ладно, побудь здесь. Замечу кого-то из студентов – скажу тебе.

– А какие последние новости – не расскажешь?

– Да вроде рота десантников из Тулы на бронемашинах подошла к Белому Дому – защищать.

– Ого! Это что же – армия на нашей стороне?

– А ты этого ещё не понял – после вчерашнего? Не все, конечно, но очень многие. Мало кто из генералов знал о подготовке переворота. А сейчас в Белом Доме представители путчистов ведут переговоры с Ельциным.

Вот это неожиданность! Получается, ещё немного – и они сдадутся? Может, сегодня заночую дома, но уже не как беглец с боевого рубежа?

– Ладно, Андрей, побудь тут за дежурного. Если возникнут какие-то проблемы – дай знать, – и он даёт мне милицейский свисток. Киваю послушно: по крайней мере, теперь я при деле. Ефим уходит, и мы со свистком остаёмся наедине. Чувствую себя немного глупо – нет уверенности, что поступаю правильно: вокруг тихо, спокойно, только вдали раздаются чьи-то крики. А какие варианты? Должен же кто-то быть здесь, присматривать за ситуацией.

Томительно тянутся минуты. Позади меня, на баррикаде, собираются ребята, о чём-то беседуют, смеются, завтракают – они, в отличие от меня, не успели сделать это дома. А я прогуливаюсь и смотрю, не появится ли противник. А кто – противник? Если армия на нашей стороне, то против нас только КГБ? А милиция? Омоновцы вчера как-то неуверенно вели себя.

Пока брожу туда-сюда, подвозят обед. С удивлением смотрю на часы: надо же, сколько времени прошло! Хорошо бы ещё домой позвонить… М-да, вот взялся я работать вперёд-смотрящим – и уже не отойти. Ладно, пообедаю…

Снова тянутся минуты и часы. Начинает вечереть. Вот и темнота наступила…

– Ребята! Все на Смоленскую площадь! Там боевые машины десанта!

Вот так новость… А ещё пять минут назад казалось, что всё закончится хорошо, волнения напрасны.

– Эй, а мне что делать? Ефим велел ждать здесь!

– Иди, Андрей! – Ефим выныривает откуда-то со стороны баррикады. – Если сейчас нападут здесь, ты без оружия всё равно ничего не сделаешь.

А если нападут там – сделаю? Ладно, Ефиму виднее, пойду туда.

Выстрелы – это уже очень серьёзно. Вот и Смоленская площадь, на ней баррикада. А вон бронемашины… Туда, к ним!

– Ребята, кто может – держите брезент! Накрывайте смотровые щели!

Да, только так, без оружия мы всё равно ничего лучше не сделаем. Хватаю кусок брезента за угол, тащу на себя, теперь вперёд! – и закрываем щель. Держать, не отпускать!

Рядом другая бронемашина, я не могу её рассмотреть – только краем глаза. Что это? За ней волочится тело… Парень какой-то… Его убили? Подонки, сволочи!

– Эй, не смотри в сторону, только сюда, не то и с нами то же сделают!

Он прав, нельзя отвлекаться, сейчас моё дело – вцепиться и держать брезент, не отпускать, а машина рвётся, тащит нас… Кто-то кричит от боли… Не отпускать, не думать ни о чём…

– Прорываются, гады!

Выстрелы… Вернусь ли я домой? Не думать об этом и ни о чём, держать…

Сзади ударяет жар. Невольно оглядываюсь: та из бронемашин, которая прорвалась, горит… И троллейбусы на баррикаде горят – это мы подожгли или те, кто в нас стреляет? Да, это уже война, на которой убивают – они стреляют и давят нас, а мы мешаем им передвигаться и поджигаем…

Машина, на которую мы навалились с брезентом, неожиданно даёт задний ход.

– Ребята, не отпускай!

Открывается люк:

– Вы, психи, не собираемся мы с вами воевать! Дайте уехать нормально!

Это другое дело, причина уважительная.

– Ребята, отпускаем!

Я послушно отхожу назад. Боевая машина, с которой мы только что воевали, даёт задний ход и исчезает в конце улицы. Ну, что – победили мы? На этот раз не так всё здорово… Этот парень – может, он ещё жив?

– Ребята, никто не может проверить ему пульс?

– Нет пульса… Они убили его! Гады!

Погибший парень немногим старше меня. На его месте мог оказаться любой другой, и я тоже… Он погиб ради нашей победы. Я не знаю, что делать, как вести себя – просто молча смотрю на него. Он мне незнаком, я ни разу не говорил с ним, увидел впервые здесь и сейчас – уже мёртвым. У него тоже есть родители, которые ждут домой. Наверное, невеста или жена. А вместо любимого человека к ним придёт смерть… Что за нелюди его убили?! За что? Какая гнусность – убивать безоружных, которые всего лишь пытаются спасти от гибели себя и своих близких! Свою страну!

Надо успокоиться, этого парня уже не воскресить. Кто знает, доживу ли и я до рассвета, вернусь домой?

Светает… Последняя ночь для того парня. Что происходит? С кем мы воюем, почему голыми руками? Хотя – что толку мне браться за автомат, всё равно не умею…

Тишина. Ничего не хочется делать, ни с кем говорить. Я могу прямо сейчас уехать домой – никто не помешает. Но не могу. Потому что тот парень погиб рядом со мной.

Вот уже утро наступило. Машины с завтраком едут. Аппетита особого нет, и всё же поем. Наверное, когда сюда ехал, я всё-таки надеялся, что обойдётся без крови. А вон как вышло…

– Ну, бойцы, кто хочет слушать «Эхо Москвы»?

– А они вещают?

– С перерывами, но – да. А кто хочет – тут и «Голос Америки» поймать можно, и «Немецкую волну».

Надо же: меня учили, что Америка и Германия – это враги или почти. А несколько часов назад я сражался со своими соотечественниками, которые чуть старше меня – и едва не погиб. А «вражьи голоса» теперь чуть ли не друзья. Тот парень из Франс Пресс, с которым я говорил вчера…

Надо бы позвонить домой – папа Вова и мама Лена наверняка беспокоятся. Надо же, как я их стал называть сейчас, когда смерть прошла в двух шагах.

Машины с завтраком, теперь уже порожняком, укатили. Снова тишина, ожидание. Наверное, днём ничего не случится, а вот ночью что будет…

Невольно смотрю на тех ребят, которые рядом со мной у баррикады. Все сердитые, мрачные… Наверное, и я такой же. Это из-за бессонной ночи? Или оттого, что на наших глазах погиб один из нас?

– Эй, слышали? Члены ГКЧП направляются в аэропорт!

Что он сказал? Путчисты бегут? Невероятно… Это, скорее всего, ошибка. Ложный слух. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Теперь, когда нарастает ощущение, что худшее вот-вот окажется позади, словно иголки вонзаются во всё тело – толкают куда-то. Ожидание становится невыносимо. Чтобы успокоиться, смотрю на ребят: многие прилегли поспать прямо на баррикаде. Наверное, это правильнее всего – расслабиться. Опасно доверять добрым слухам, вдруг обманут. И всё же пока кругом тишина… хотя и она может солгать.

– Эй, быстрее – к радио! Путчисты на даче у Горбачёва – в Крыму!

Мы все забываем про усталость – срываемся к радиоприёмнику. Да, точно… Может, я напрасно подумал про Горбачёва плохо? Или, наоборот, путчисты ехали к нему за инструкциями? Ещё немного – и всё выяснится. Как страшно ожидание…

Пойду, пожалуй, опять в Белый Дом – позвоню родителям. Глаза слипаются. Поскорее бы уйти отсюда – и спать.

– Ты куда, парень?

– Позвонить можно? Или уже нельзя?

Охранники внимательно осматривают меня. Неожиданно сзади раздаётся голос:

– Э, да это парнишка, который гэбиста взял!

Охранники с изумлением смотрят на меня:

– Что – правда, ты?

– Было такое… позавчера.

– Отлично, парень! Пропустите его, он герой.

Иду к знакомой комнате. Навстречу шаги.

– Вы к кому, молодой человек?

От моей усталости не остаётся и следа: Ельцин! Собственной персоной! В сопровождении трёх охранников, один из которых и обращается ко мне.

– Здравствуйте, Борис Николаевич. Мне надо позвонить домой. Можно?

– Вы были на баррикадах?

– Да, на Смоленской.

– Вы останавливали боевые машины?

– Брезентом? Ну… Было. Она сама потом уехала.

– Вы видели, как погибли люди?

– Нет. Видел, как одного парня боевая машина тащила.

– Нужно, чтобы вы дали свидетельские показания, но это потом. А сейчас – звоните и поезжайте домой. Завтра митинг – приходите.

– В котором часу?

– Не знаю, смотрите новости – объявят.

Ну, раз сам Ельцин разрешает уехать, значит, действительно – можно. Снова наваливается усталость, апатия. Побыстрее домой – принимать душ, ужинать, спать.

– Так это вы задержали позавчера майора КГБ? – внезапно спрашивает один из президентских охранников. Я с удивлением смотрю на него: по-моему, его при этом не было.

– Ну, я… А вы откуда знаете?

– Наше дело – всё знать, – усмехается он. – Счастливо вам, молодой человек! Успеха во всём!

Теперь, наконец, я могу позвонить? Захожу в комнату, берусь за телефон.