Кто там стучится в дверь? - Александр Кикнадзе

— Я сказал, что открыл первый из секретов, приготовленных к этому вечеру. Вам не интересно узнать второй?

— Интересно, и очень.

— Не говорите, что вам не лестно было услышать то, что вы услышали от меня.

— Разве я чем-нибудь дал понять, что меня, мое честолюбие, мой патриотизм не задевают, не берут за сердце ваши слова? Но мой отец, я все время думаю о нем. Если бы он, предполагал, чем обернется поездка!

— А может, предполагал, поэтому и согласился прислать вас? Он верит, что вам хорошо, что у вас все в порядке...

Я непонимающе вскинул глаза.

Полковник равнодушно продолжал:

— Между прочим, по вас скучают ученики и — как это?.. — завуч школы фрау Шуль, а еще фрау Танненбаум, ваша дальняя родственница и кормилица. Откуда у нее это странное имя? Почему-то это имя вызывает у меня воспоминание об одной куртизанке...

Я молчал. Первым моим побуждением было быстро назвать имя Агриппины. Но я сделал вид, что погружен в размышления о только что услышанном, и не спешил отвечать на вопрос. Пусть у него возникнет подозрение. Чем глубже оно будет, тем убедительнее прозвучит опровержение и тем более запомнится.

Ашенбах между тем продолжал, как бы сам с собой:

— Миранда... Цецилия... Карин... Бывает же... видно, к старости... Несколько дней назад встретил давнего товарища, с которым в школе учился, на свадьбе его был, в карты не раз играли, но вот не виделись года три — и начисто забыл его имя. Удивительно глупо чувствовал себя.

— Вы о няне?.. Добрый и славный человек тетушка Агриппина.

— Да, действительно добрый и славный. Немалую услугу нам оказала. Видите ли, сейчас я открою вам второй секрет. Hier liegt der Hund begraben[10]. Мы послали одного нашего друга и сотрудника в Терезендорф, и он беседовал с добрейшей Агриппиной Танненбаум. У нее хорошая память — она помогла и нам и вам. Не сердитесь. Служба есть служба. Рассказываю вам обо всем этом, ничего не утаивая, для того, чтобы между нами не было недомолвок. И еще, чтобы вы знали, какая организация вам предлагает сотрудничество. Эта служба для молодого, энергичного и честолюбивого человека. «Желающего судьба ведет, не желающего тащит». Выбирайте. В этом кабинете не отказываются, герр Танненбаум. Кто отказывается, как правило, жалеет. Если говорить честно, я не знаю ни одного исключения. Да или нет?

— Я обязан все тщательно взвесить, господин полковник! Пока я знаю только, что уеду из Германии другим человеком.

— Рад слышать. Передайте привет моему старому другу Эрнсту. Говорят, что он хлопочет о продлении вашей визы...

— Не знаю, удастся ли ему?

— Ну, я думаю, у него найдутся помощники.

— Герр Танненбаум, — сказал спустя неделю Ашенбах, — разрешите поздравить: заявление вашего дяди рассмотрено благожелательно, виза продлена на три месяца. Да, да, я тоже рад. А теперь я вновь хотел бы вернуться к нашему разговору. Если вы не возражаете. Есть вещи, которые меня чрезвычайно интересуют. Вы прожили двадцать два года в Азербайджане. Как, по-вашему, насколько тесны узы между русскими, с одной стороны, и коренными жителями Кавказа — с другой? Вспоминаю Шамиля, воевавшего против русских и ставшего национальным героем... Мне приходилось встречаться с весьма авторитетными деятелями мусавата и дашнакцутюна, наконец, я был знаком с членами демократического грузинского правительства. У них свои взгляды на так называемую национальную политику СССР, но, если смотреть на вещи трезво — и мусаватисты, и грузинские меньшевики, и дашнаки давно оторваны от родной почвы и с охотой готовы принимать желаемое за действительное. Был бы весьма интересен взгляд объективный и современный.

Полковник умолк, давая мне обдумать ответ.

— Я вырос среди немцев, но учился в Баку. И насколько мне было дано судить... азербайджанцы относятся к русским с доверием... и большим уважением. С помощью русских Азербайджан сильно изменился, многое построил, реконструировал нефтяную промышленность.

— Мне бы хотелось, герр Танненбаум, чтобы вы чуть лучше ориентировались и вспомнили об обстоятельствах и фактах, которые могли бы быть интересны нам. Такой доклад мог бы пойти в высокие сферы.

Я прекрасно понимал, чего ждет от меня собеседник, каких фактов и истолкований.

Я мог бы вспомнить шемахинское восстание кулаков и выдать его за движение крестьянских масс против большевиков; мог бы вспомнить волнения в двух горных имеретинских селах во время коллективизации и убийство двадцатипятитысячника, русского мастерового, приехавшего из Тбилиси. Наконец, я мог бы выдумать что угодно — кто и как мог бы меня проверить? Ашенбах прозрачно намекнул, что такой доклад был бы «в струю». Представил себе рапорт о нашей беседе «Информант, прибывший из России и выросший на Кавказе, сообщает о классовых и межнациональных волнениях». Ашенбах сказал, что такой доклад «пойдет в высокие сферы». Возможно, он помог бы мне завоевать доверие. Но кому и для каких целей он был бы нужен? Кому и какие выводы помог бы сделать? Имею ли я право на такой шаг? Пусть видит, что я не подлаживаюсь, что у меня есть свои убеждения и я не хочу поступаться ими ради того, чтобы «обратить на себя внимание».

— Живут на Кавказе одной семьей, со мной в педагогическом институте учились студенты двадцати, а может быть, двадцати пяти национальностей...

— Это, мой друг, можно прочитать в любой вашей газете, — лениво заметил Ашенбах. — Жизнь современного общества, в особенности же такого общества, как ваше, которое только-только испытывает и утверждает себя, многообразна и противоречива... И дает она достаточно фактов и защитникам этого общества и его противникам. Впрочем, вы слишком много лет находились «под влиянием»... Было бы наивно думать, что за несколько месяцев человек способен избавиться от него.

В руках Ашенбаха появилась пилка. Он занялся своими ногтями.

— Мы еще вернемся к нашему разговору, мой друг.

Я многое отдал бы за право узнать: правильно ли веду себя? Не допускаю ли просчета? Не обязан ли я сделать более решительный шаг навстречу Ашенбаху?

Через два дня рано утром раздался телефонный звонок. Я услышал пароль. Превратился в слух. Мне назначили встречу. Где и когда — не сказали. Это означало, что мне необходимо прибыть в «Серебряный кофейник», маленькое, расположенное в полуподвале на Эрхардштрассе кафе, к часу дня. Я не раз проходил мимо него и в одиночку, и гуляя с Аннемари.

Выехал за сорок минут до начала встречи. Купил газету и в автобусе раскрыл ее. Сделал попытку прочитать статью на первой странице. Прочитал. Ничего не запомнил. Заставил себя сосредоточиться. С трудом перечитывал текст и с трудом понимал его.