Диссертация - Марина Столбунская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, доктор. Вы, безусловно, правы, я малодушно свалил всю вину на Наташу. Наверное, боялся мук совести. Проще обвинить другого. Понимаете?
– Алексей Иванович, не сворачивайте в противоположное тупиковое направление. Никто не виноват. Ваша установка – забыть и счастливо жить дальше. Вам нужно прочувствовать это сегодня, до того, как ваша жена окажется с вами и вашими сомнениями лицом к лицу.
– Я постараюсь. Спасибо вам за участие, Марк Борисович. Да, я постараюсь. Разбитая чашка…
– Помните, что вы нужны друг другу.
Мужчина кивнул головой и покинул кабинет доктора. А тот устало откинулся на спинку кресла. За эти два месяца Марк окончательно потерял интерес к своей работе. Он ждал, что в его голове родится какая-то новая идея, но её всё не было, лишь предчувствие. Зато бурным цветом распустилась апатия. Раевский с трудом вставал утром на работу, глаза его не горели интересом, а действия больше походили на механические.
Прошло семнадцать лет, как он в психиатрии, но у доктора было ощущение, что он всё в том же 1986 году, только теперь поражён апатией. Проводил ли он эксперименты на себе? Конечно, иначе сложно было бы его считать исследователем.
В тот год, когда он переехал в собственное скромное жильё в виде однокомнатной квартиры, Марк сразу же запланировал испытание. В общежитии это было невозможно сделать так, чтобы никто не узнал. Он взял отпуск на период обострения и начал заранее принимать препараты, которые сам себе прописал. Голоса не прекращались, лишь становились исковерканными, будто зажевало ленту в магнитофоне. Лекарства действовали неоднозначно, Раевский иногда путал сон и реальность. Побочным эффектом было помутнение сознания, оно смешивалось с галлюцинациями и искажало их, делая ещё более труднопереносимыми.
В критический день никого убивать Марк не планировал. Запершись в квартире и спрятав от самого себя ключи, он принял убойную дозу транквилизаторов и лёг спать. Двадцатого мая в полдень он очнулся на окровавленных простынях с ножом в руках. Левая рука и бёдра были изрезаны, раны были многочисленными, но недостаточно глубокими, чтобы нанести смертельный вред, поверхностными, видимо, он хотел, но так и не смог даже под действием препаратов покончить с собой. Один порез на бедре проходил в миллиметре от артерии, совсем немного не хватило. Раевский ничего не помнил. Больше никогда лекарства он не принимал.
Марк смирился, подстроил свою жизнь под особенности болезни. При первой же возможности он обзавёлся автомобилем, на какой хватило денег, чтобы избавляться от тел. Идея была очень проста – сбрасывать с камнем, привязанным к ногам, в реку в том месте, где была достаточная глубина и дикий берег, вдали от населённых пунктов. Места всегда были разными, он не боялся заехать подальше, просторы родного края позволяли, ему нравилась эта игра. Что же до способов убийства, то Раевский обнаружил у себя склонность разнообразить этот процесс, украсить его деталями, жертвы же были всегда случайными, их объединял только пол и примерный возраст.
И вот теперь он скучал, постукивая карандашом по столу.
«Дорохов!» – Вдруг в сознание, словно цунами, ворвалась идея узнать о его жизни, понаблюдать со стороны за следователем. Марк подпрыгнул в кресле, не понимая, зачем ему это надо, но чувствуя нестерпимое желание, будто их связывала невидимая нить.
Приложив немного усердия, довольно быстро Раевский выяснил, где и с кем живёт капитан Дорохов, в каком следственном управлении служит. И однажды, окончив работу в больнице, с некоторым волнением он отправился следить за ним. Припарковался чуть поодаль от входа, вышел из машины и прошёлся вдоль парковки, читая номера автомобилей, а выяснив, что Егор на рабочем месте, снова сел в машину и приготовился ждать.
Было что-то увлекательное в этом мероприятии.
«Может, начать так выслеживать жертвы? – подумал Марк. – Зачем? Их жизнь мне безразлична, вряд ли в ней есть что-то интересное. Что же привлекает меня в Дорохове?»
И тут он задохнулся, осознав, что именно чувство страха влечёт его к следователю. И ни к полицейским вообще, а именно к Егору.
«Он знает, кто я на самом деле», – это были очень чувственные откровения, впервые за многие годы всколыхнувшие Марка. Ему хотелось поговорить с ним, тянуло с невероятной силой.
Город накрыла тьма, начало апреля радовало теплом, снег почти сошёл, а деревья размахивали тощими голыми ветками, покорные юго-западному ветру. Мужчины и женщины, кто в форме, кто в гражданском, в этот час больше выходили, чем входили в управление. В какой-то момент появился и Дорохов, Марк чуть не упустил его, задумавшись. Несколько минут тот разговаривал с другим мужчиной в форме, а после с улыбкой попрощался и направился к своему авто. Дорохов был одет в джинсы и лёгкую куртку. За годы, что они не виделись, он не потерял спортивной формы, не набрал ни килограмма лишнего веса, казался таким же молодым и энергичным. Его движения были точны и быстры, Марк сравнил бы его с хищным животным, но не мог понять, с каким именно, до семейства кошачьих ему недоставало пластики, для псовых у него был слишком ясный и открытый взгляд.
«Мангуст, – осенило Раевского, – убивающий ядовитых змей». Он тронулся с места, осторожно двигаясь на расстоянии, следуя за машиной Дорохова.
Ехали недолго, остановились у продуктового супермаркета. Егор, разговаривая по телефону, вышел из машины и направился туда, а Марк, держа дистанцию, последовал за ним. Вряд ли Егор мог узнать его спустя столько лет, но Раевскому очень бы этого хотелось. Последний раз он видел его студентом политеха, теперь Марк был солидным доктором наук в тонком пальто и хорошо сидящем костюме. Он взял небольшую корзинку, а Дорохов тележку.
Егор чуть затормозил в проходе, и Раевский приблизился настолько, что мог слышать его разговор.
– Да, Ирин, я помню. Ага. Хорошо, с оливками. И моцареллу. Давай, мне руки нужны всё это в телегу кидать.
