Темное разделение - Сара Рейн

И она вслушивалась в бой часов до тех пор, пока звук совсем не растворился в воздухе, вслушивалась, тщательно отсчитывая каждый удар. Все дети знали счет и буквы, так как церковный сторож говорил, что его долг — следить за тем, чтобы они приобрели знания, так же как он должен быть уверен в том, что растут они в страхе Божьем.

Тэнси насчитала двенадцать ударов, пока телега людей-свиней увозила ее прочь, и она знала, что двенадцать означает полночь. И когда бой прекратился, она поняла, что друзья ее потеряны для нее навсегда.

Каминные часы Гарри были без боя, но по зловещему совпадению стрелки показывали ровно полночь, когда он закрыл «Врата слоновой кости» на этой странице.

Он лег в постель, и голова его была полна мыслями о героине Флоя, беспризорной девочке, которая пряталась в своем страшном потаенном месте, когда приходили торговцы детьми, но, несмотря на это, была поймана ими. Во сне снились ему темные дома и железные клетки для людей, словно явившиеся из сказки «Гензель и Гретель», и узкие серпы холодных лун, бездушно взирающие вниз на любую жестокость…

А еще Виола и Соррел, чьи имена вызвали в памяти переплетенные цветами сонеты Шекспира, запах осеннего дождя и дыма поленьев… И загадочная буква «Ш», которая могла обозначать имя мужчины или женщины, кто мог непостижимым образом быть связанным с Тэнси, роившейся под несчастливой звездой…

И думал он о самой Тэнси, которая, возможно, жила лишь только в воображении Флоя.

Из дневника Шарлотты Квинтон

8 февраля 1900 г.

Наверное, однажды все это покажется смутным и поблекшим, и я сама буду сомневаться, произошло ли это все на самом деле или было всего лишь обманом, игрой воображения.

Зато удалось наконец решить вопрос с Мэйзи: когда я вернусь в Лондон, она останется в Западной Эферне и будет работать горничной в одном из домов по соседству. Эти люди владеют несколькими фермами, но им присуще то, что мама называет довольно небрежным отношением к домашнему хозяйству. «Они добры, Шарлотта, они чрезвычайно добры». Главное в том, что они знают о скором появлении ребенка и не возражают.

Все эти заботы помогли мне немного отвлечься от мыслей о Флое, о Виоле и Соррел, дочерях, которых он никогда не видел. Небольшой рассказ маме о том, что произошло в Мортмэйне — совсем немногое, — помог еще больше. Мама пришла в ужас, она была поражена описаниями общей нужды и Цеха бедняков, однако отметила в то же время:

— Таких людей нельзя баловать, Шарлотта, иначе они вовсе не захотят отрабатывать свое проживание, и где тогда мы окажемся?

Знаю, мама — дитя своего поколения, и потому нельзя осуждать ее за те или иные взгляды, но на подобное продолжаю досадовать в тихом бешенстве. Все же удалось добиться от нее, что она попытается узнать о Робин и что-то сделать для нее.

— И, кто знает, может, мы сможем устроить девочку в хороший дом, Шарлотта.

Не могу себе представить маленькую непокорную Робин в любом услужении, но согласна, что это было бы лучше для нее, чем те условия, в которых она находится теперь.

— И, — сказала мама, в чем я и не сомневалась, — я также сделаю несколько очень жестких запросов о структуре управления Мортмэйна — в таких учреждениях всегда есть руководящая структура. Может оказаться, что при церкви действует попечительский совет. Я думаю, что смогу поговорить с ректором — да, это будет удобным способом узнать больше. Я приглашу его на стаканчик шерри в воскресенье.

Мама считает, что она даже может каким-то образом попасть в соответствующий комитет, поскольку ясно, что что-то нужно сделать — нельзя, чтобы с детьми дурно обращались. Сочетание маминой обходительности, приглашения ректора на шерри и выхода на соответствующий комитет может дать ход делу. Дорогая мама.

Мэйзи заплакала, когда узнала, что я все устроила, и сказала, что никогда не забудет того, что я для нее сделала. Думаю, что с этих пор ее поведение будет образцом христианской добродетели и безупречной морали. Ужасно скучно (а еще ребенок, когда он родится!), зато без новых проблем.

Я сказала, что от нее теперь ожидают правдивости и искренности и надеюсь, что, когда Мэйзи будет придерживаться этих строгих принципов, она сможет убедить всех во мнении, что она вдова, согласно выдуманной нами истории. Иначе репутация наша полетит к черту, и не в последнюю очередь репутация моей мамы, которая нашла Мэйзи это место.

Июль 1900 г.

Пришли вести из Западной Эферны: несмотря на тщетные поиски, мама не смогла найти Робин; по ее словам, Девочка больше не живет в Мортмэйне.

Мама пишет, что, возможно, несколько детей были переведены в другое учреждение: «Законы, управляющие благотворительными учреждениями, очень сложны, даже твой отец говорит это», но я ужасно боюсь, что кто-то обнаружил, что они содеяли в тот день, и им вынесли наказание.

Более приятное известие: мама пишет, что Мэйзи благополучно разрешилась от бремени и родила девочку; и мать и дочь в добром здравии.

Мама послала в подарок Мэйзи детские пеленки, и я поступила так же, послав все, купленное и сделанное самой, и все, что я получила в подарок для моих собственных детей… Нет смысла сентиментальничать по поводу сорочек и детских платьев, но я глупо проливала слезы, пока упаковывала их в коричневую бумагу и относила на почту.

Не могу избавиться от мысли, что прямая и самая тривиальная отправка денег принесла бы Мэйзи-Дэйзи больше пользы, но Эдвард не то чтобы скупой, но ведет точный учет хозяйственных расходов. Не оставляет мысль о том, чтобы как-то обмануть его — попросить деньги на покупку платья или шляпки — и отправить деньги Мэйзи почтовым переводом, но, к сожалению, пришлось оставить эту затею, не столько из-за угрызений совести, но потому, что Эдвард мог снисходительно попросить посмотреть платье и шляпку. Ну почему же у леди не может быть собственного дохода, совершенно частного и отдельного от дохода мужа!

Все же Эдвард не очень-то весел в последнее время, поскольку обеспокоен ситуацией с торговлей в Европе. Если верить ему, Германия расширяет рынки, конкуренты терпят убытки, и Англии нужно выждать время.

Абсолютно не понимаю, что он имеет в виду (и не уверена, что он сам понимает), но чувствую, что он начинает говорить, как мой отец.

Не могу даже представить, что смогу забыть о том, что случилось в Мортмэйне, — и я думаю, что должна попытаться узнать, что случилось с Робин и другими детьми, хотя это и трудно, поскольку Эдвард не очень-то приветствует мои частые поездки в Уэльс-Марш. Но я сделаю все возможное.

Я никогда не забуду взгляд Флоя, когда он говорил о выборе между вратами слоновой кости и вратами простого рога. Конечно, он презирал меня за то, что я избрала врата слоновой кости. Но действительно ли это путь обманов и лжи? А как же долг перед другими людьми?

Эти дети — Робин, Энтони и другие — сделали выбор в тот день, хотя они и не знакомы с философской поэзией Вергилия. Не знала бы об этом и я, не будь Флоя, который меня так многому научил и так много открыл, как никто не мог бы сделать, и меньше всех — Эдвард.

Эти дети объясняли убийство человека, который похищал их друзей, самыми простыми словами. Они знали, что он — зло, они прекрасно знали, что он и такие, как он, делали, — и они покарали его, чтобы изгнать зло и спасти своих друзей. В этом была какая-то пугающая простота.

Но если бы я смогла провести Эдварда вновь и найти Робин и ее друзей! Я пройду все условности — благотворительные танцевальные вечера, обеды по две гинеи за человека, комитеты и заседания. Но мне не кажется, что они принесут Мортмэйну избавление от зол, и меня вновь посещают мысли о социальной революции, которая смягчила бы людскую жестокость.

Смогу я найти этих детей и помочь им или нет, я никогда не забуду их, как никогда не забуду Виолу и Соррел — дочерей Флоя: мускусная роза и лесной колокольчик, нашедшие свой последний приют на северолондонском кладбище, но чьи бесплотные призраки всегда останутся со мной.

Глава 24

Было уже почти семь часов вечера в понедельник, когда Анжелика проводила один из своих сеансов молниеносного преображения в крошечном офисе на верхнем этаже Блумсбери.

— Совсем нет времени пойти домой переодеться, и я думаю, блестящая идея держать здесь несколько платьев, как ты думаешь?

— Именно. — Симона склонилась над столом, колдуя над фотопленкой, рассматривая кадр за кадром.

— Ты ведь не останешься, Сим? Уже ведь так поздно.

— Я еще немного задержусь. Мне нужно поработать над этим. Или хотя бы определить, что с этим можно сделать. — Две неуловимые идеи стали связываться в ее мозгу, и если она не поймает их сегодня, то вообще потеряет. — Так что не закрывай дверь внизу, я запру се, когда буду уходить. И включу сигнализацию.