Повилика - Катерина Крутова

«Босые паломники идут поклониться святыне или грешные ведьмы вступают в контакт с темной богиней?»

С оборудованной площадки открывается отличный вид на деревушку в долине, пустошь моря камней и далекую синеву озера Эхо.

— Мне это снилось, — говорит Полина и теща с женой синхронно кивают, подтверждая ее слова.

Пока они осматриваются, я разбиваю лагерь, стараясь успеть до темноты. А затем на моих глазах разворачивается действо, после которого можно поверить сразу во все мировые легенды или прописаться в психиатрической клинике.

Некоторое время мы блуждаем по руинам бывшим давным-давно огромным замком, пытаясь угадать в поросших мхом валунах центральные залы и подсобные комнаты. К внутреннему двору с колодцем выходим внезапно — новенькое блестящее ведро и современный подъемный механизм инородными деталями бросаются в глаза на фоне запустения и торжества природы. Некогда мощенный каменной плиткой, сейчас двор порос густой травой, местами доходящей до колена, но Повилик не смущает зеленый ковер — внимание всей троицы приковывают густые заросли у полуразрушенной крепостной стены. Виноград и ежевика, плетистые розы и колючий терн, резной хмель и нежный вьюн сплелись воедино. Все оттенки зелени, разноцветные цветы и ветви пронизаны тонкими длинными белесыми нитями — словно человеческий организм нервами и кровеносными сосудами. Как охотничьи собаки делают стойку на дичь, так Виктория, Лика и Полина синхронно замирают, втягивают раздувшимися ноздрями воздух, переступают босыми ступнями. Лица всех троих обретают выражение напряженной серьезности, точно перед щурящимся внутренним взором мелькает знакомая фигура, но мозгу требуется время на узнавание. И вот мышцы расслабляются радостью встречи, а трава под ногами расступается, кланяется ниц, образуя примятую тропку, ведущую в центр зарослей.

Первой срывается с места Полина. Я кричу ей вслед, прошу подождать и не соваться в незнакомую чащу, но тяжелый плотный воздух ватой глушит слова, а руки жены и тещи тяжелыми оковами ложатся на мои плечи.

— Она там, где должна быть, — шепчет Лика, и я уступаю, доверяя жене, зная, что ни доводы разума, ни чужой жизненный опыт не способны остановить спешащую вперед юность.

В заросли Полина врезается на полном ходу, но вопреки ожиданиям вместо хруста веток я слышу тихий вдох долгожданной встречи — или это ветер шумит листвой? Ветви тянутся к дочери — гладят руки, лицо, оплетают плечи и спину — словно ласковые объятия матери. Летний воздух звенит отступающим жаром дня, но вместо стрекотанья цикад и кузнечиков, трелей птиц и щелканья разогретых камней в нем зреет, растет, развивается мелодия — то ли колыбельная, то ли напевный заговор. Мне не разобрать слов, но и не для меня ее поют. Юная девушка на пороге взрослой жизни доверчиво выдыхает:

— Покажи мне! Я готова.

И ветви пружинят, подбрасывая Полину вверх, навстречу лучам заходящего солнца, подхватывают, обвивая ноги, и поднимают над зарослями, стелются под босые ступни, и девушка стоит на зеленых, колышущихся волнах — воплощенная молодость и жизнь. Музыка нарастает, я по-прежнему не различаю слов, но ловлю будоражащее веселье и слышу заливистый ответный смех дочери, аккорд взвивается радостным обещанием и Полина лучезарно улыбается, темп ускоряется, стремительно несется вперед, и я понимаю, что видения будущего заставляют мою малышку прикрыть глаза. В мелодию вплетаются тревожные нотки, и дочь дрожит осиновым листом, но волшебное растение подхватывает ее, обвивает за пояс и баюкает, утешая. Печаль минором разливается над замковым двором, и непрошенные слезы текут из моих глаз, а Полина рыдает навзрыд. Но вот яростный ритм прогоняет тоску, и девчачьи кулаки сжимаются, а лицо выражает решимость. Шаг — и броситься в бой, но вместо кульминации музыка разбивается охлаждающим водопадом и поет о любви. Я слышу это так же четко, как вижу лицо Лики, обращенное на меня. В глазах жены понимание и признательность, и теперь мелодия звучит уже для нас двоих. Тем временем Полина падает, подхватываемая сплетенными ветвями, подобно звезде на концерте, прыгающей со сцены в руки поклонников, а мелодия утихает, убаюкивая. Дочь засыпает на ковре зеленой листвы и точно на гребне прибоя ветви выносят ее к середине двора.

Хватка тещи и жены ослабевает, и я бегу к Полине, падаю рядом с ней на колени, щупаю пульс, слушаю дыхание — мерный глубокий сон.

— Что это было? — спрашиваю у подошедших женщин.

— Первородная показала будущее и посвятила в родовые тайны, — Виктория стоит поодаль, в то время как Лика осматривает дочь вместе со мной. Аккуратно отодвинув ворот рубашки, ахает — от ключицы до плеча на коже Полины проступила татуировка — яркий цветок с длинными острыми лепестками.

— Клематис! — ошарашенно шепчет Лика и добавляет слова одной из Повиликовых легенд, — «боевой веер tessen распустится в час нужды».

— Инициация пройдена. Я больше не нужна, — Виктория разворачивается и ровным уверенным шагом направляется к зарослям. Мы не успеваем подняться с колен, как теща уже протягивает к листьям иссушенные временем руки и объявляет в приказном тоне:

— Забирай меня, я готова.

Но растения медлят, изучая, рассматривая, приноравливаясь. Побеги стелются вокруг босых старческих ног.

— Отнеси дочь в палатку. Ты уже достаточно видел для человека, — Лика выпроваживает меня аккуратно, но настойчиво. Последнее, что выхватывает боковое зрение — сухопарую фигуру гордой старухи, постепенно оплетаемую лентами лиан.

*

Долгое время ничего не происходит. Листья щекочут кожу, тонкие стебли покалывают пальцы, а в мыслях образуется блаженная пустота. Виктория ждет. Ее суть определена, а история прожита. На земле, создавшей Первородную, среди буйства природы, давшей всем им жизнь, старая женщина ждет намека, знака, видения — что угодно в ответ на вечный вопрос на пороге смерти: «Все ли я сделала правильно?» Два выпитых до дна господина, две дочери — пропавшая и отвергнутая, и железный стержень вместо гибкого стебля — наследство прожитых лет.

Повилика отвечает сквозь века. Опутанная молодыми побегами, тонущая в липкой, только что распустившейся листве, заблудившаяся в сотнях пересказов перепутанных легенд, Виктория видит…

Первый господин расстается с жизнью в объятиях первой из Повилик.

*

Блестящий от пота мускулистый торс подрагивал, линии давних шрамов сплетались в неведомые письмена. Грубые пальцы грязными ногтями впивались в бедра оседлавшей его обнаженной наездницы. Длинные каштановые волосы едва скрывали высокую грудь с вздернутыми вершинами темных сосков. Гибкое тело двигалось интенсивно, властно, контролируя и подчиняя. Сердце Ярека заходилось, а конечности немели, но баронесса была ненасытна. В объятьях жены искал он утешения, скорбя по погибшим товарищам. Изможденный страстью проваливался в пустые