Выше головы! - Расселл Джонс

— Жаль, что придётся растратить такую жемчужину, — вздохнула Леди Кетаки, пролистав подборку снимков. — Можно было бы пустить перед Неделей Экзаменов или к выборам…

Она хотела добавить что-то ещё — я готов был поспорить, это касалось виновных. «Глупые мальчишки!» Но после того как я познакомился с историей Фьюра и Тьюра, возмущаться не получалось. Они были жертвами, и у них было полное право предъявлять счёт обществу, не сумевшему обеспечить им нормальное детство. Они ведь не хотели становиться такими! Они прошли через огонь, который опалил их, искалечил, изменил навсегда. В отличие от взрослых, которые могли как-то перестроить себя, подросткам нечего было перестраивать.

Как я раньше оценивал ситуацию на «Тильде»? Спокойная станция, минимальный ущерб. Правду мне сказала Туччи: «Ты слишком мало знаешь, чтобы понимать». Всего лишь восемнадцать погибших…

В который раз, начиная с утреннего заседания, я подумал, что надо бы пойти к Нортонсону. Вот только теперь я понятия не имел, что ему сказать. Я даже толком не представлял, что он чувствовал. Плохо ему было, с этим не поспоришь. Но как я мог поддержать его? Что нужно было говорить?

Что мне теперь делать?

И Леди Кетаки, и Туччи как будто забыли про меня. Во время утреннего совещания и после, за завтраком, наши взгляды то и дело пересекались. Отличная возможность дать мне новое задание, раз уж с детьми теперь занимаются специалисты, а Папа Сим свободен от подозрений. Но они ограничивались улыбками: Леди Кетаки — теплыми и ободряющими, Туччи — насмешливо-нежными. Поулыбались и разошлись в разные стороны. А я остался один. И расписание в альтере было пустым.

Может быть, они забыли про меня?

Я стоял перед дверьми столовой, смотрел на проходящих мимо людей и не понимал, что происходит. Странно было остаться без дела. Ненужность пугала. Меня вытолкнули из жизни, я не мог участвовать, быть полезным, значимым. Я не мог быть.

Наверное, так себя чувствуют поражённые в правах — те, кому запрещают заниматься какой-либо деятельностью, а также лишают права участвовать в голосованиях. Когда преступление особо тяжёлое, нельзя появляться в административных блоках, столовых, библиотеке. Не пускают в зоны развлечений и общие спортивные залы. Можно спать и есть — и больше ничего, а логосам с камиллами разрешено применять силу, если попробуешь буянить.

Не случайно красно-оранжевый комбо, который следует носить при таком наказании, называют «ржавью». Внешне это приятнее, чем переводиться в ТФ или на другие сложные проекты, но в том-то и дело, что допуск к работе означает, что тебя простили, дали шанс. А когда никто не желает с тобой работать, когда ты вообще никому не нужен и тебя терпят (и кормят) исключительно из соображений гуманизма…

«Ржавь» носят месяц. Или даже два, если проступок по-настоящему плохой. Для автономной станции тотальный остракизм — жестокое наказание. Его никогда не назначают семейным — правда, я не слышал, чтобы люди с детьми совершали тяжёлые преступления. Всё-таки у них серьёзная подготовка. Одинокие — другое дело, они могут провиниться настолько, что даже ТФ и шахтёры проголосуют за «ржавь». А эти ребята всегда испытывают хронический кадровый голод, и напугать их не просто!

Не только безделье роднило меня с такими преступниками: для людей в красно-оранжевом существовала «упрощённая процедура» — сутки после заявления. И никакого «месяца на подумать»: медики свидетельствуют, что пациент психически здоров, и на основании индивидуальных данных начинают готовить смесь для укола. Мне вообще просто: достаточно поднять руку и нажать на кнопку. А вот человеку подберут идеальную дозу. Наверное, поэтому «ржавь» назначают так редко и максимум на восемь недель, по прошествии которых преступник отправляется во всё тот же ТФ… Или в никуда.

С другой стороны, можно провести так всю жизнь, было бы желание. Просто надеваешь комбо соответствующего цвета — и ты больше никому ничего не должен. Всё необходимое обеспечат. Конечно, придётся забыть о деликатесах, премьерах, редкостях и прочих приятных мелочах. О друзьях и вообще близких тоже лучше не вспоминать. Зато разом насолишь всем, кто за тебя отвечал, начиная с момента подбора доноров для зачатия, поскольку человек, добровольно согласившийся стать отверженным, хуже маньяка.

Интересно, каким может быть человек, выбравший «ржавь»? Я только слышал о таких случаях, и то в пересказе, как байку. И это всегда происходило на станциях Солнечной системы…

Пока я размышлял о безделье, ноги сами принесли меня туда, где бездельникам самое место — в Сад. Кстати, лишенцев на травку никогда не пускали. Андроидов, по идее, тоже не должны. В первый раз я явился сюда по заданию — что теперь? А ну, как завернут, погонят?

Разумеется, никто меня не погнал: спасибо Ирвину, спасибо Леди Кетаки, спасибо Вильме Туччи, спасибо Папе Симу, спасибо, спасибо, спасибо. Я вам обязан — и я верну долг! Я даже знал, как именно.

Для начала следовало выбрать местечко поспокойнее. Но в субботний день это было проблематично: Сад принимал отдыхающих, большой газон пестрел группами, и между грядок прогуливались влюблённые парочки. Меня узнавали — улыбались, махали руками, приглашали присоединиться, опять начали снимать. Заметив золотистую шевелюру, я прибавил шаг и поспешно покинул территорию отдыха. Только «одуванчика» мне не хватало! Сад — традиционное место свиданий, и если таинственная поклонница вознамерится сократить расстояние, так просто от неё не отвяжешься.

Подходящий закуток нашёлся за блоком оранжерей — рядом с настоящим садом, где росли плодовые деревья. Я заметил несколько завязей, но так и не смог определить вид. Вероятно, что-то экспериментальное: большие деревья плохо приживались в биофабриках, да и расходы на их выращивание были несопоставимы с результатом. Пока что, по крайне мере.

Землю вокруг деревьев, как все другие свободные участки, покрывала пушистая трава — я без труда нашёл, где растянуться. Почему-то такая поза, и обязательно на живом ковре, действовала умиротворяюще. Вдобавок, благодаря грядкам, меня можно было увидеть, только если подойти вплотную. Высокая ботва (то ли морковь, то ли что-то ещё — мне лень было проверять) создавала неплохое укрытие.

«Вот так. А теперь — о главном, — приказал я себе, — Мид и «бэшки». Идея, которая сводит с ума и превращает в уничтожителя. Идея, которую не смогли найти посредники, консультанты и программисты и которую обнаружил Мид».

Вот оно — самое важное! Что именно натолкнуло профессора Просперо Мида на разработку «маньяческого» плана? Может быть, он познакомился с той пресловутой идеей ещё до бунта? И ему сообщили как одному из разработчиков. А может, он помогал её внедрить? Может быть, он сам — источник этой идеи?