Месть «Голубой двойки» - Федор Орлов

— Командир корабля капитан Орлов. Слушаю вас.

— Здравствуйте, с вами говорит начальник летной школы полковник Лебедев. Орлов? Случайно, не Федот? Я знал такого по Ростовской бригаде…

Так это же наш бывший комиссар эскадрильи «Голуба моя», тот самый, которого мы как-то угостили целым стаканом водки вместо воды! Все нерешенные вопросы решились тут же, в один миг. Полковник Лебедев уступил нам на ночь свой служебный кабинет, туда притащили койки и матрацы, и мы, еще несколько минут назад гадавшие, где бы переночевать, устроились как на курорте. Мы допоздна вспоминали старых знакомых-ростовчан, особенно много говорили о Николае Гастелло. Наутро, распростившись с гостеприимным хозяином, отправились на аэродром. Чуть ли не вся школа вышла сюда вместе с нами, и мы невольно для самих себя оказались в роли экскурсоводов: рассказывали будущим летчикам о ночных полетах, о наших признанных мастерах бомбометания. Молоденькие курсанты слушали нас, людей, уже «понюхавших пороха», затаив дыхание, многие то и дело косили глаз в сторону моего ордена Красного Знамени.

Вскоре мы взяли старт на Москву. Полет проходил на редкость удачно, но перед самой Москвой нас опять окружили истребители и предложили идти за ними на посадку, один из них даже дал пулеметную очередь перед самым носом моего самолета. На аэродроме все выяснилось быстро. Оказывается, я шел с нарушением режима полета — на малой высоте, да и наш сигнал «я свой» устарел ровно на сутки. После уточнения позывных сигналов нас выпустили по маршруту, и мы приземлились на другом аэродроме Здесь как раз базировался мой бывший родной полк. Командовал им теперь Борис Федорович Чирсков. Специальный груз с сопровождающим отправили в Москву, и я пошел к своим старым друзьям-однополчанам. Правда, почти ни с кем не пришлось толком поговорить, все готовились к боевому вылету.

С утра нам не разрешили вылет, опасаясь, как бы мы случайно не зацепились за аэростаты, плотным кольцом окружавшие ночью столицу. На рассвете я снова был на КП, рядом с Чирсковым, который принимал возвращающиеся с задания самолеты. Вернулись все, кроме одного экипажа. С трудом верилось, что лишь вчера мы встречались с этими ребятами, радовались встрече… И снова резанула по сердцу давнишняя боль об экипаже Феди Локтионова — о нем мы до сих пор не знали ничего нового.

Наконец, после долгого отсутствия мы вернулись на родной аэродром. С первого же взгляда было заметно, что произошли здесь перемены: самолеты расставлены как-то по-другому, видны следы бомбежек. Много засыпанных воронок, даже не знаем, в какую сторону зарулить нам самолет, а вокруг никого нет, как сквозь землю все провалились. Наконец, подъехали к нам дежурные мотористы и на тракторе потащили корабль в самый дальний угол стоянки для маскировки. Потом прибежали маленький механик Шутко, техник Гирев, ярцевский весельчак Вася Быков и другие. Никто не скупился на радостные тумаки, мы переходили из одних дружеских объятий в другие. Даже молчаливый техник Гирев во всю разговорился, первым выложил нам все новости: все экипажи живы-здоровы, Федя Локтионов благополучно вернулся домой, что весь летный состав полка находится сейчас в деревне Березайке, по шоссе в сторону Вышнего Волочка, сюда же приезжают только к вечеру, а то в последнее время на аэродром зачастили немецкие стервятники. А технический и наземный составы экипажей живут в землянках, около стоянки своих самолетов, что у нас теперь надежная охрана, целый полк истребителей, и командир полка у них, как и у нас, тоже Родионов. Я слушал Гирева и удивлялся, каким он стал разговорчивым, а самому не терпелось поскорей прочитать заждавшиеся меня письма — начальник штаба вручил их мне целый ворох. В основном это были первомайские поздравления и телеграммы — от бывших однополчан, от земляков из Чувашии, была и желанная весточка от зенитчицы Гали Лебедевой. Галя желала мне боевых успехов, просила не попадать больше под огонь зенитчиков и особенно девушек, писала, что очень соскучилась по родному Ленинграду. После этих строк я уже с особым, непередаваемым чувством читал письмо от брата Егора, в прошлом председателя моего родного Малоямашского колхоза «Большевик», теперь же — защитника героического города на Неве. Он подробно рассказывал, как наши бойцы после очередной немецкой бомбежки по пояс в ледяной воде восстанавливали переправу через Ладожское озеро, как по «дорогое жизни» переправляли в город-герой боеприпасы, продукты, медикаменты. Многих своих товарищей не досчитались они потом у себя в полку… Писал Егор и о том, как доблестно держат ленинградцы оборону, с каким мужеством, спокойствием продолжают они жить и работать в городе, отрезанном фашистами от всей страны, — и мне хотелось снять шапку перед этим небывалым в истории подвигом человеческого духа.

Не стоит много рассказывать, как довольны были нашим возвращением боевые друзья, особенно летчик Драпиковский — ведь он отныне будет летать на самой лучшей машине в эскадрильи, и потому лейтенант ни на шаг не отходил от отремонтированного красавца-корабля. Крепко обнялись мы и с Федей Локтионовым и Евгением Ивановичем Сырицей. Они ничуть не изменились, все такие же жизнерадостные, хотя им совсем недавно в труднейших условиях пришлось перебираться через линию фронта, а сейчас снова беспощадно расправляются с врагом. Но разговаривать много не пришлось: ребятам надо было готовиться к очередному взлету, а нашему экипажу — позаботиться о ночлеге.

Устроили меня на квартиру к самому председателю колхоза, в маленькой летней веранде на чердаке, в близком соседстве с грачами и скворцами, поселившимися на огромных раскидистых ветлах. Из окна веранды виднелось летное поле, слышался гул взлетающих бомбардировщиков. Вот совсем низко над домами пронесся легкий ПЕ-2, я сразу узнал «по почерку» его хозяев, наших разведчиков пилота Василия Погорелова и штурмана Петра Беликова. Один за другим поднимались в воздух и тяжелые ночные корабли, нагруженные смертоносным грузом, и брали курс на запад, в тыл врага.

…Итак, я вновь среди друзей, в родной эскадрилье. Снова со своим экипажем «Голубой двойки» каждую ночь вылетаем бомбить немецкие аэродромы, склады боеприпасов и горючего, скопления войск и танковые колонны, сбрасываем партизанам боеприпасы и продовольствие. Летом здесь, на Северо-Западном фронте, ночи очень короткие, светлые. Поэтому мы теперь делаем в сутки лишь один боевой вылет, но с увеличенной бомбовой нагрузкой. Днем, как и прежде, отдыхаем, а к вечеру выезжаем на аэродромы, готовим самолеты, загружаем их бомбами и с наступлением сумерек поднимаемся в воздух.