Месть «Голубой двойки» - Федор Орлов

Вот и февраль на исходе. Уже восемь месяцев мы защищаем свою родину от фашистских оккупантов. На Северо-Западном фронте, несмотря на все старания немцев, им так и не удается продвинуться вперед. На наших летных картах линия фронта представляет собой как бы мешок с горлышком под Старой Руссой. Немцы стремились расширить узкую горловину, то и дело подбрасывали свежие силы, подтягивали резервы. И если им до сих пор не удавалось добиться своего, так немалую роль в этом сыграли и мы, летчики. В последнюю ночь февраля мы поработали особенно усердно. Как сообщила позже разведка, мы уничтожили более 30 самолетов противника, множество солдат и офицеров, несколько спецмашин, за что получили благодарность от командующего фронтом.

Но в начале марта погода резко ухудшилась, уже нельзя было ночью вылетать на бомбометания. Зато мы теперь чаще стали бывать у партизан. Доставляли им продукты, боеприпасы, обмундирование, как-то даже подкинули четыреста пар лыж. До чего же партизаны были довольны тогда — ведь зима, бездорожье. Вывозили мы на Большую землю и раненых из партизанского края. У нас была тесная связь друг с другом. Мы часто бомбили немцев по указанию и сведениям партизан, и не было для нас дороже похвалы, чем получить от них подтверждение: цель поражена точно.

Многие встречи с партизанами сохранились в памяти и по сей день. Это были на редкость смелые, мужественные люди, постоянно рисковавшие жизнью. Мы преклонялись перед их каждодневным, каждочасным подвигом — ведь нелегко воевать в тылу врага — и старались особенно тщательно выполнять задания, связанные с помощью партизанам. Перелетев через линию фронта, мы снижались в заданном районе и давали заранее согласованные сигналы. Если сигналы совпадали, на земле зажигались костры в виде конверта или треугольника. И у нас теплело на душе: мы представляли себе обросших бородами людей, которые целую ночь простояли на морозе, в снегу, с неослабевающим вниманием прислушиваясь к шуму моторов, ожидая посланцев с Большой земли.

Местность не всегда позволяла произвести посадку, и тогда мы выбрасывали парашютистов или груз в специальной упаковке. И вот уже опять кругом кромешная тьма, сигналов как не бывало — все до одного костра потушили заботливые руки. Невозможно описать все пункты, куда мы летали к партизанам. Особенно был известен в тех краях один из руководителей партизанского движения — товарищ Герман. Иногда в задании так просто и писалось: «Герману», а мы-то уж хорошо знали, куда вести самолет. К сожалению, мне так и не удалось лично повидаться с этим мужественным человеком, но заочно мы знали друг друга неплохо. Нередко целые немецкие гарнизоны громили мы по партизанским данным, поддерживали их с воздуха по особой согласованности — «нужде». А нужда, была у всех у нас одна — уничтожать врага.

Однажды мы получили приказание: выбросить небольшую группу десантников с особым заданием. Поручили это задание экипажу Григорьева. Экипаж был вполне подготовлен для такого полета. Штурман Васильченко хорошо знал свое дело, да и сам Григорьев летчик неплохой, не раз летал ночью. Правда, погода была неважная: низкая десятибалльная облачность и, снегопады. А какова погода по маршруту, о том мы имели совсем скудные данные, одни только предположения. Но несмотря на это, экипаж Григорьева с десантом на борту вылетел на цель. Через некоторое время экипаж передает: «Возвращаюсь обратно из-за плохой погоды».

И, не выполнив задания, произвел посадку обратно на свой аэродром.

Но тут пошли звонки из штаба командующего: «Почему вернулся? Ведь особое задание. Надо в Москву докладывать. Надо любой ценой выполнить» и т. д. Наш командир Родионов докладывает, что нет погоды по маршруту, что облачность до самой земли, и потому никак невозможно выбросить парашютистов. Они разобьются о землю. Но звонки не прекращались, требовали немедленно повторить полет.

На сей раз наш Родионов решил послать более сильного летчика, командира отряда Федора Локтионова со штурманом Михаилом Скорыниным. Но и экипаж Локтионова вернулся обратно, не выполнив задания. Причина та же: отвратительная погода. И снова пошли звонки из штаба в еще более резкой форме: требовали немедленного вылета на цель. Что остается делать нам, летчикам, — повторить приказание и выполнить его. Теперь выбор пал на мой экипаж.

Десантники быстро пересели на мой корабль, и мы, взлетев, сразу же легли на курс. Сначала погода была в пределах нормы. Но когда начали подлетать к лесисто-болотистым местам в районе озера Селигер, я увидел: действительно, видимость впереди полностью теряется. Высота по прибору уже ниже ста метров, и продолжать путь дальше — просто бесцельно — и задание не выполнишь, и самолет разобьешь. А что впереди ожидает, ничего неизвестно, никаких новых данных о погоде нет. Как бы ни было, как бы ни «снимали» с меня стружку, я тоже решил вернуться обратно. Продолжать маршрут дальше — наверняка свернешь шею себе и товарищам. Вообще, мое положение было не из легких: вернуться обратно, не выполнив задание, тем более в третий раз, — значит, опять не миновать страшных звонков из штаба. Чего доброго, заработаешь еще взыскание от командующего под горячую руку. Время военное. Потом мы, летчики, знали нашего командующего — генерала Куцевалова. Человек он был с крутым характером. За такие вещи — невыполнение боевого задания — по головке не погладит. В общем, лечу домой и думаю: чем же все это кончится? Произвел посадку. Зарулив ближе к командному пункту, выключил моторы и пошел в штаб, к телефону, докладывать командиру.

Я рассказал Родионову, как обстоит дело с погодой на маршруте, попросил его доложить об этом командующему. Родионов мне отвечает, что он никому и ничего докладывать не будет, так как командующий сам выехал на машине из Валдая к нам для выяснения дела. Так что, мол, сам доложи.

Сказать по правде, я даже малость струсил. Ну, думаю, будет гром и молния, всем станет жарко. А сам вышел в темный коридор на лестницу. Смотрю, подъехала машина, и на темной лестнице послышались шаги. Судя по голосам, приезжих было трое. Чтобы не попадаться начальству на глаза раньше времени, стою за дверью и слушаю. Один говорит:

— Да, действительно, погода плохая. Второй продолжает:

— Три экипажа вернулись и не выполнили!

— Орлов летчик хороший, если и он не мог долететь до цели, стало быть, действительно, явно нелетная погода, товарищ командующий.

И опять голос второго:

— Но ведь Москва требует, и мы должны доложить о выполнении задания немедленно.

И все трое зашли в штаб. Вскоре позвали туда и меня. Я зашел и начал докладывать обо всем по порядку. Но командующий прервал: