Псы Господни (Domini Canes) - Александр Уралов

Она забежала к Илье немного передохнуть и посмотреть, как он тут один. Ну, слово за слово… и поспорили немного.

— Ну и каша у тебя в голове, — сказал Илья. — Это, как я понимаю, издержки реформы школьного образования в частности, и переходного периода в целом. Ты считаешь, что когда твоя мама была девочкой и вокруг неё широко разливался социализм, всё было так же, как сейчас? Бутики, торговые центры, магазины, навалом тряпок, тридцать сортов колбасы и сорок наименований автомобилей… а разница между тогда и теперь только в том, что все эти товары стоили копейки? Эх, Мёрси, Мёрси…

— Зато квартиры давали, — буркнула Мёрси.

Почему-то на Илью она никак не могла рассердиться по-настоящему. Анна нет-нет, да раздражала её тем, что постоянно командовала, а саму Мёрси считала кем-то вроде дочки. Честно говоря, ничего плохого в этом, конечно, не было, но всё равно — мало нас в школе и дома воспитывали, чтобы ещё и в этот… как его там правильно-то… апо… апо-ка-лип-сис принялись за то же самое!

— И чего это я взялся тебя воспитывать? — сказал Илья в нос, лёжа на кушетке. — Мало того, что нос заложило и чихаю, как проклятый, так ещё и тебе покоя не даю.

— Да ладно, — сказала Мёрси. — Сейчас что об этом говорить?

Илья простыл. Как он умудрился это сделать, одному Богу известно. Но из носа у него текло, да и температура поднялась. Анна сунулась, было, Илью лечить, но тот ответил, что, в чисто уральских традициях, лечит все болезни водкой, а недомогания — пивом. Единственное, что попросил, так это таблетки от кашля. Самые дешёвые. И прочёл Мёрси небольшую лекцию о чудо-траве термопсис, из которой, оказывается, эти таблетки сделаны.

— Но курить эту траву нельзя, — сказал он.

— Ну, и зачем ты мне это говоришь? — окрысилась обиженная Мёрси.

— Ну… всё-таки ты это… другое поколение… типа, «отпусти меня, чудо-трава»!

— У меня денег на дурь нету, — отрезала Мёрси.

— А пробовала? — с любопытством спросил Илья. — Я, вот, раз в жизни затянулся травкой. Но мне не понравилось. — Он с хрустом вскрыл банку «Heineken», ловко прижимая её к груди левой рукой. — Будешь? Ради профилактики?

— Ага.

Он кинул тёплую банку и Мёрси ловко поймала её. Илья одобрительно щёлкнул языком.

— Лев Яшин! — непонятно сказал он.

Мёрси подозрительно спросила, к чему это Илья такое говорит. Ну, может, не совсем «подозрительно»… а просто захотелось, чтобы Илья рассказал что-нибудь. Она знала, уж что-что, а рассказывать Илья умеет. И действительно, он довольно интересно поведал ей о том, кто такой Лев Яшин и чем он был знаменит. Ну, типа гордость СССР, легенда футбола и прочие дела.

— А теперь я прерву лекцию и схожу туда, куда сам царь пешком ходил, — сказал Илья и осторожно поднялся, привычно нащупав свои лыжные палки.

Мёрси неприятно кольнула мысль о том, что, когда Илья просто полулежал на кушетке, она совсем забыла о том, что он калека. Так-то он — симпатичный мужик. Вот только ноги… а рука — хрен с ней. Если бы только рука — был бы вполне нормальный чувак! К примеру, у одноклассника Олега Малышева на правой руке три пальца оторваны, как у Ельцина, и ничего! Привыкли… с первого класса привыкли… и внимания не обращаем. Илья, наверное, понял о чём подумала Мёрси и нахмурившись заковылял к туалету.

— Налупишься пива натощак, вот и бегаешь туда-сюда, — сказала Мёрси, понимая, что говорит лишь затем, чтобы замять неловкую паузу.

— Почки промываю, — буркнул Илья.

А потом снизу позвала Анна, которой надо было помочь на кухне. Спускаясь по лестнице, Мёрси увидела нарисованного на стене Незнайку в скафандре и подумала: «А в космосе — как? На станции этой… как её… наверное, тоже все люди исчезли. А может, они и живы остались? И теперь отчаянно пытаются связаться с опустевшей Землёй… и кислород у них заканчивается… заканчивается…»

Фу, кошмар какой!

Позавчера, перед сном, опять с Ильёй поспорили. Спорить начали ещё за ужином, а продолжили в «курилке», то есть, на пожарной лестнице. Площадка этой лестницы на втором этаже им обоим не нравилась. Очень уж она открыта с трёх сторон. Стоишь, как нагишом, и на каждый шорох вздрагиваешь. Да ладно бы только шорох. Илья сказал, что как-то раз он курил здесь один и вдруг на голову ему посыпался какой-то мусор. Илья испуганно поднял голову и увидел две бледных руки с сорванными ногтями, торчащие с плоской крыши. Крыша-то — вот она, совсем близко. Кто-то полз по ней, цепляясь за пыльный гудрон, и дополз до самого края… и теперь пытался подтянуть тело на невысокий бортик. И, наверное, спустился бы вниз… окровавленный. И мёртвый.

Илья дожидаться этого не стал. «Дунул оттуда так, что только палки застучали, как барабанные палочки — тр-р-р-р!» — сказал Илья и посмотрел вверх. Мёрси плюнула, мол, на кой хрен ты мне это рассказываешь?! Ещё больше напугать хочешь?

Думала, что ночью от страха не уснёт, но день был каким-то чересчур тяжёлым — вырубилась, как только легла. И слава Богу, не хватало ещё лежать, слушать храп и пуки и трястись, и обливаться потом, как больная лошадь…

Вот что хорошо, так это то, что призраки (призраки?) показавшись один раз, больше не появляются на том же месте. Хотя… хотя, блин, вспомним Волкодава! Так и тащился за Мёрси… ох, что же это такое делается кругом, а? Ладно, не будем паниковать. Один раз показались руки — больше, скорее всего, не покажутся. Регулярно здесь появляется только полусонный добродушный пёс. Так его и призраком не назовёшь — можешь потрогать, по загривку потрепать. Он, правда, внимания на это не обращает, но и не противится. Один раз он даже остался с ними ночевать. Лёг в углу мордой ко всем, почесался, положил голову на лапы и заснул. А утром его уже не было. Стерёг он их, что ли? Жаль, Мёрси, как всегда, вырубилась и не знает, было ли той ночью спокойнее, чем обычно, или нет.

— Анна говорит, что это те самые дети, которых она полупрозрачными фантомами видела! — тихо шипел Илья, яростно затягиваясь «Marlboro».

— Да тише ты! Там всё слышно, перебудишь всех! Что ты орёшь?..

— Вот я и говорю — раз дети из призраков стали живыми, то и в глобальных масштабах тоже самое происходит! Откуда мы знаем, может наша Анна тоже из оживших умерших, а? Мы её, между прочим, встретили позже детей! Анна — живой мертвец. Звучит мощно.

— Что ты бредишь, а? Ну что ты бредишь, Илья?!

— Да ладно… это шутка юмора такая…

— Х…ня это, а не шутка!

— Не кипятись. Это гипотеза… не перебивай, пожалуйста!.. это была всего лишь гипотеза, поняла? Дети отличаются от Анны, если ты, конечно, заметила. Она-то — обычная, живая. А наши малыши — вроде пса. То нормальные, то спят на ходу. Иной раз и вообще сквозь тебя смотрят. Кондрат-квадрат самый бойкий, но зато из всей группы единственный, кто имени своего не помнит.

— Ну… не знаю…

— И самое интересное — они Анну помнят. Смутно, но помнят!

— И чего?

Илья достал вторую сигарету. Мёрси машинально щёлкнула зажигалкой. Илья затянулся, достал из нагрудного кармана плоскую бутылочку коньяка «Дагестанский» и сделал мощный глоток. Мотая головой, он протянул коньяк Мёрси. Она взяла нагретую его теплом бутылку, но пить не стала. Илья поднял с широких железных поручней уже початый «Байкал» со свинченной заранее крышечкой, и торопливо глотнул.

— Вот горло продрало — не по-детски! — сиплым голосом сказал он и закашлялся. Мёрси осторожно постучала его по спине.

— И чего теперь, Илья? — снова спросила она. — Выводы ты какие сделал?

— Не знаю, красавица! — сказал он. — Пока не знаю. В принципе — какая к чёрту разница? Как вы сидите здесь, — обслуживаете малышню и меня вместе с ними, — так и будете сидеть. Есть призраки, нет призраков… один хрен — говно убирать надо, воду таскать надо, жратву приносить надо… и так далее. До бесконечности.

Мёрси вздохнула. Что верно, то верно… радостной их жизнь не назовёшь. Мамашка как-то сказала, мол, заводить детей, всё равно, что заводить домашних животных — радостных минут раз-два и обчёлся, а всё остальное время занимают хлопоты и заботы. «Машка-Маринка! Детей рожают для того, чтобы, чем старше становишься, тем больше у тебя было проблем и меньше помощи!» — подытожила она.

Наговорила… тоже мне, прямо анархо-большевичка какая-то!

А сама иногда ночью проснётся, тихонько зайдёт к Мёрси в комнату и украдкой по голове погладит и в щёчку поцелует, как в те времена, когда Мёрси ещё и Мёрси не была, а была просто Машенькой-Мариночкой, дочкой-мандариночкой, дочкой сладенькой, умницей маминой.

А Мёрси делает вид, что спала и ничего не знает… и надо бы, наверное, что-то сказать, да язык не поворачивается. Днём-то только и делают, что лаются, как собаки…

— Другое дело, что если людей становится больше — надо как-то помощь искать. Вместе сбиваться.