Сломанная кукла - Лактысева Лека

— Перестань! — попыталась сказать, но мужчина воспользовался этим, чтобы вторгнуться языком в мой рот.

Я потерялась в новых ощущениях.

Тогда, пять лет назад, он меня так не целовал. Это было… так непривычно, так остро и волнующе! Плетнев творил что-то невообразимое — такое, от чего мои кости расплавились, глаза закрылись, а в голове стало пусто. Весь мир сузился до одного узкого коридора в коттедже на втором этаже, до жадных губ и рук мужчины, ласки которого становились все смелее.

Наверное, окажись мы рядом с какой-нибудь кушеткой, диваном или хотя бы креслом — я так и не сумела бы дать отпор Зиновию. Но мне повезло, а ему — нет: коридор был безнадежно пуст, и в какой-то момент мужчине пришлось остановиться, чтобы решить, в свою спальню меня пытаться утащить, или вторгнуться без приглашения в мою. Пока Зиновий пытался сообразить, какой из вариантов выбрать, я достаточно пришла в себя, чтобы вспомнить, где я и с кем.

Вспомнила — и захихикала.

Не настолько громко, чтобы разбудить спящего за одной из дверей сына, но достаточно, чтобы Плетнев вздрогнул и уставился на меня пьяными от поцелуев глазами:

— Что смешного?

— Почувствовала себя горничной, которую заловил и тискает в уголке распутный барский сынок… — заходясь в новом приступе хохота, призналась я.

— Умеешь ты все опошлить, Тина. — Плетнев нахмурился, задетый моей шуткой, отошел на пару шагов. — Ты вроде торопилась уйти спать?

— Да.

— Ну, так иди, пока я не передумал.

— Ой, ой, как пугающе звучит! Уже боюсь, Плетнев! — я снова захихикала, но все же поспешила скрыться за дверью своей спальни: один раз мне удалось сбежать от Зиновия и от себя самой, но где гарантия, что получится и в другой?

Несколько дней после этого случая мой наниматель и по совместительству отец моего ребенка вел себя прилично: рук не распускал, в углах не зажимал и поцеловать не пытался. Я бы даже решила, что все это мне приснилось, если бы не взгляды, которыми окидывал меня время от времени Зиновий.

Даже Елена Михайловна заметила изменения в наших отношениях и поинтересовалась:

— Ну и долго ты своего гражданского мужа будешь мучить, Алевтина? Он же тебя глазами ест! А ты поманила и в сторону!

— Ни разу не манила! — возмутилась я.

— Угу, слышала я ваши охи-вздохи да смешки вечером под дверями детской. Думаешь, я глухая и слепая?

— Нет, я так не думаю. Но прошу в наши с Зиновием отношения не вмешиваться. У нас… все сложно.

— Ладно. Поняла. Больше ни слова не скажу. Но имей ввиду: если мужик долго не получает того, что ему надо, от жены, то идет искать ей замену.

— Учту, — коротко ответила я и перевела разговор на другую тему.

Слова женщины не шли у меня из головы. Мысль о том, что в один из вечеров Плетнев может после работы отправиться не домой, а в гости к какой-нибудь доступной девочке, меня неожиданно задела. Еще пару недель назад я только пожала бы плечами, но теперь все неожиданно изменилось. Мне стало не все равно, где и с кем проводит время Зиновий, как отдыхает и кому дарит свои умелые ласки.

Ох! Лучше бы Плетнев оправдал мои ожидания и оказался нудным, скандальным и придирчивым говнюком! Тогда мое сердечко не таяло бы от его взглядов, а в душе не расцветала бы робкими первоцветами мечта о настоящей любви.

Я гнала прочь от себя эти мысли. Я делала все, чтобы стать незаметной: не красилась, перестала носить обтягивающие топы и штанишки, не кокетничала и даже почти не улыбалась.

Все напрасно!

Плетнев словно не замечал моих уловок. Его темные голодные взгляды преследовали меня постоянно — утром и вечером. А потом снились ночью.

Решимость не подпускать Зиновия и не сближаться с ним таяла. Ее подтачивали сразу с двух сторон. С одной стороны, я слышала вздохи Родиона Зиновьевича, решившего, что мы с его сыном — отличная пара. С другой — ловила насмешливые реплики няни Никиты: «А твой-то сегодня ого как вырядился! Небось, после работы в ресторан поедет, да не один! Смотри, Алевтина, упустишь мужика!»

Упущу — не упущу… Сама первый шаг навстречу ни за что не сделаю!

Не заслужил Плетнев ни прощения, ни поощрения!

38. Зиновий

Лучше бы я не шел на поводу у собственных фантазий и желаний. Лучше бы не прикасался к Тине, не целовал ее, не узнавал вкус ее губ. С того вечера она стала моим наваждением, а близость с ней — единственным, чего мне по-настоящему хотелось. Если раньше я только предполагал, что именно эта женщина способна вернуть мне вкус к жизни, то теперь я это знал точно.

Вечерние посиделки у постели сына превратились в сладкую пытку. Тина читала сказки, лежа рядом с Никитой, а я не мог оторвать от нее глаз. Скользил глазами по длинным стройным ногам, которые женщина зачем-то пыталась спрятать от меня под слоями ткани. Обнимал взглядом выступающие полушария полной груди. Глотая слюну, представлял, как гладил бы руками плавные изгибы стройной талии…

Если бы Алевтина не оттолкнула меня, когда я рискнул приблизиться к ней впервые, если бы не перевела все в шутку — я, наверное, уже давно переселил бы ее в свою комнату. Зря, что ли, представил ее няне Никиты гражданской женой!

Но Тина старательно делала вид, что ничего не случилось. Держалась подчеркнуто сдержанно и холодно, словно напоминая мне каждым жестом и словом, что я — босс, а она — подчиненная. Что между нами не может быть ничего, кроме деловых вопросов. Я понимал, что она злится на меня за прошлое. Что, как и любая женщина, хочет нормальных понятных отношений и каких-то гарантий на будущее.

Будущее… оно могло бы стать общим для нас двоих. Чем дальше, тем больше я склонялся к этой мысли.

Оставалось дождаться отчетов от помощника адвоката и выяснить, насколько бурным было прошлое Алевтины, и сколько грязи выльется на нее и на меня вместе с ней, если я объявлю всему миру, что беру ее в законные жены. Сколько шакалов захочет оторвать от моего состояния кусок пожирнее, шантажируя меня фотографиями Тины в стиле «ню», откровенными интервью в желтой прессе и прочими доказательствами ее разгульного прошлого.

Наконец, настал день, когда отчеты были получены.

В этот день я задержался на работе. Убедился, что офис полностью опустел, закрылся у себя в кабинете и вскрыл пакет, который помощник адвоката передал мне лично из рук в руки. Изучать эти бумаги дома я не хотел. Не знал, как смогу смотреть в глаза матери своего ребенка после того, как покопаюсь в ее грязном белье и узнаю все ее темные тайны.

Без «успокоительного» взяться за изучение документов не рискнул. Плеснул в стакан вискаря, кинул туда пару кубиков льда и только после этого решился, наконец, приступить к чтению.

Чем дальше читал, тем хуже мне становилось. Чувство вины навалилось на мои плечи неподъемным грузом и с каждым мгновением становилось все тяжелее и невыносимее. Я сломал в руках один за другим три карандаша, налил себе еще порцию виски… заставил себя вернуться к чтению.

Отзывы сотрудников библиотеки. Диктофонные записи разговоров с соседями по общежитию и с воспитательницей Никиты. Заброшенные аккаунты в соцсетях. Копии медицинской карты из поликлиники…

Нигде, ни разу — ни малейших признаков того, что Тина зарабатывала телом, пропадала по ночам, оставляя сына соседям, и вела разгульный образ жизни. Чистая, как слеза, биография скромной матери-одиночки, стойко и мужественно сражающейся с жизненными тяготами и посвятившей всю свою жизнь воспитанию любимого сына.

Как я мог так ошибиться в человеке?!

Какое затмение нашло на меня, когда я решил, что Тина — путана, ночная бабочка, порхающая из одной мужской постели в другую?! Почему не услышал, не захотел услышать слова дяди Родиона, который десятки раз пытался остановить меня, образумить, помочь узреть истину?..

Когда, почему я превратился в жестокого безумца, с маниакальным упорством отрицающего очевидное и готового на все, лишь бы превратить жизнь Алевтины в ад?