Вавилонские младенцы - Морис Дантек

Ребекка выглядела подавленной. Едва взглянув на нее, Тороп понял: случилось что-то плохое.

Скрестив на груди руки, Мари лежала на ноздреватом мху, пропитанном водой. Ее глаза были устремлены к голубовато-зеленому небу и появлявшимся на нем бледноватым звездам. Это выражение лица делало ее красоту совершенной.

На самом деле Мари глядела не в небо, а куда-то далеко за его пределы.

Она находилась в каталептическом состоянии, близком к тому, что наблюдалось во время прошлого кризиса. Мари была похожа на изображение святой: бледные щеки, голубые глаза, настроенные на какую-то электрическую частоту, детская улыбка на губах. Грешница, искупившая свои грехи, гибрид святой и сильфиды, фея-мученица, родившаяся и умирающая в листве озерного леса.

Тороп жестом спасателя-профессионала обхватил Мари Зорн за талию, поднял и резким движением забросил себе на плечи.

— Доуи, — сказал он голосом без всякого выражения, — подведите лодку поближе…

Затем, тяжело ступая, двинулся вдоль бухточки, дно которой было усеяно мелкой галькой. Ребекка возглавляла процессию, а рыжеволосый наемный убийца помчался за лодкой.

Когда они укладывали Мари на спальник, расстеленный на среднем сиденье «крайслера», Тороп подметил одну любопытную деталь, но в тот момент не придал ей значения. В глазах Мари пульсировал свет, как будто за сетчаткой ее глаз горели карманные фонарики. Еще немного, и ее вполне можно было бы использовать вместо ночника.

Однако ситуация требовала немедленных действий. Тороп бросился к аптечке и достал черный куб доктора Ньютона, вытащил биопроцессор номер два из маленького гнезда. На прошлой неделе эта гранула получила данные от остатков ее предшественника, так что теперь должна была подействовать еще более эффективно.

Как Тороп уже констатировал, используя подходящие выражения, сложнее всего было не обнаружить флюоресцирующий кристаллик в фекалиях, а заставить Мари проглотить капсулу в ее полном виде.

Однако на этот раз челюсти девушки легко разжались под давлением пальцев Торопа, она тихо застонала, улыбнулась еще шире и открыла рот. Тороп положил ей на язык крупный зеленый кристалл.

Учитывая то, как лекарство сработало во время предыдущего кризиса, Тороп знал: прежде чем биопроцессор подействует в полную силу, ждать придется четыре-пять часов. Это время было нужно, чтобы переварить сначала внешнюю оболочку капсулы, затем весь набор активных компонентов и, наконец, медленно вывести «субстрат с накопленной памятью» из кишечника.

Если все пойдет нормально, через несколько минут Мари уснет и проспит полный цикл — до завтрашнего утра. И если биопроцессор не подведет, то когда она откроет глаза, все это будет просто плохим воспоминанием.

Разве может человек без конца бомбардировать стену будущего вопросами, которые не имеют ответов? Разве можно без конца убивать и не быть убитым самому каждый раз, когда наносишь смертельный удар? Разве можно прожить хотя бы одно мгновение, не испытывая глубокие сомнения в том, что вот-вот умрешь? Разве можно прожить хотя бы одно мгновение, не отдавая себе отчета в том, что вот-вот умрешь? Разве можно умереть, не испытывая сомнения в том, что жил? Разве можно выжить, не соприкоснувшись со злом, пусть даже всего на одно мгновение? Разве можно выжить, не завоевав доверия, а то и дружбы, у дьявола или одного из его подручных? Разве можно рассчитывать хотя бы на маленький шанс искупить свои проступки в мире, который отдан во власть темным силам мироздания?

Тороп проснулся весь в поту, запутавшийся в своем спальнике. Было ужасно жарко.

Он видел необычайно яркий сон, но после пробуждения белые пятна забвения сковали его разум, навеки отгородив его от величественных образов сновидения. От них остались лишь разрозненные остатки эмоций, послевкусие тотального эстетического наслаждения. Вместо него — белые пятна. Засвеченные области пленки. Экран, чистый и пустой, как память новорожденного.

Поверх этих белых пятен были написаны вопросы.

Не имелось и тени намека на то, что на эти вопросы есть какой-нибудь ответ.

Рядом с Торопом, поперек пары задних сидений, мирно спала Мари. Биопроцессор продолжал растворяться в ее желудке.

Тороп прислонился к боковой дверце с наполовину опущенным стеклом. Легкий ветерок шевелил листву деревьев и нагонял рябь на поверхность озера, посеребренную лунным светом.

Он высунул голову в окно, чтобы почувствовать хоть немного прохлады.

Что-то было не так.

Первый биопроцессор действовал всего несколько дней.

Состояние Мари ухудшалось слишком быстро, и российская медицина была бессильна, несмотря на все свои достижения. Эффект от новой порции препарата наверняка будет еще более кратковременным.

Совершенно очевидно, что они сейчас совершают чудовищную глупость.

20

Сперва боль нарастала неторопливо, как океанский прилив, тонкими колючими струйками распространяясь под кожей, взмокшей от желания. Затем щупальца боли — узкие, но прочные, как сталь, и жгучие, как раскаленные уголья, — вцепились в самые чувствительные места, и он застонал от наслаждения-муки.

«Мазомашина — это настоящее чудо», — твердил он про себя, когда дрожь серией электрических разрядов пронзала самые интимные уголки тела, которые стали напоминать ему пылающую нить накала.

Он еле сдержал рвущийся наружу крик, когда пучок острых игл коварно впился в плоть вокруг его ануса, образуя кольцо наслаждения-муки, такой же жесткой и осязаемой, как стальной бандаж футболиста, защищающий его пенис.

Напрягшись, он закрыл глаза и заставил вялую, робкую, лишенную всякой воли руку ползти к кнопке выключения механизма — без единого шанса достичь цели.

— Итак, доктор Ньютон, что вы об этом думаете?

Доктор поднял полные слез глаза на высокую атлетическую фигуру человека, стоявшего перед ним.

Шэдоу[74] с явным весельем наблюдал за этой сценой. Когда воздействие «мазомашины» на доктора Ньютона стало гораздо более выраженным, он открыл рот, как будто собираясь умолять о чем-то эту Венеру в синтетической обшивке. И увидел жестокую улыбку Шэдоу и бисеринки пота, блестевшие на матовой коже араба. Такая реакция спровоцировала ставший привычным цикл унижения-наслаждения, и это лишь усилило эффект, оказываемый сетью электрических шипов и игл, которая теперь держала всего его тело в напряжении, а половой орган под шортами «колониального» стиля из сурового полотна — в состоянии эрекции.

Затем Шэдоу сделал то, что всегда.

С холодной усмешкой на лице он медленно повернул колесико регулировки аналогового сигнала, гася несущую волну. Чудовищно приятное видоизменение контура электрической цепи, подавляющее импульс-возбудитель нервной системы.

Поток боли прервался, оставляя ни с чем не сравнимую грусть по утраченному раю.

— Итак, доктор Ньютон?

Отголоски только что испытанного наслаждения еще продолжали звучать в теле доктора. Нервные окончания как будто вытягивались под кожей, образуя призрачную копию сети-муки, источник которой жил в черной коробочке.

Коробочка.

Простой черный ящичек. Аналогичный тому контейнеру с био-процессорами, который доктор Ньютон недавно получил от араба. Коробочка, оснащенная несколькими хитроумными устройствами. И соответствующим программным обеспечением. Оно превращало тело в аналоговый механизм. Подобный способ воздействия — достаточно тонкая перекомпоновка связи органов и тканей с центральной нервной системой — граничил с искусством. Мозг и весь организм, внутри которого этот шедевр воплощался, могли снова переживать соответствующие ощущения бесконечно, воспроизводя определенный набор нейроэлектрических страданий.

С «мазомашинами» Шэдоу всегда было именно так.

Чудо в чистом виде. По-настоящему великолепная мерзость.

Шэдоу был королем техно-трэша. Он был подонком, извращенцем, и доктор Ньютон обожал его.

— Сволочь ты эдакая, — простонал он, поджимая губы, подрагивавшие от удовлетворенного желания. — Вот дьявольская штуковина! Сколько ты хочешь за это?

— Цена не изменилась, доктор. С обычной скидкой в обмен на традиционную маленькую услугу. Ни больше ни меньше.

Доктор сурово взглянул на юного бейрутского Аполлона.

Шэдоу принялся убирать различные модули «мазомашины», затем взялся за пучок оптоволоконных проводов, подсоединенных к чему-то вроде толстой короны, венчавшей голову Ньютона.

— Снимите невральный обод. И скажите мне то, что я хочу узнать. Меня ждут другие клиенты, мэтр.[75]

Под личиной «доктора Ньютона» скрывался Николас Кравжич, юрист, член Монреальской адвокатуры. Этот уроженец Украины в начале семидесятых вместе с родителями бежал от коммунистического режима. Тогда ему не было десяти лет. Все это Шэдоу было давным-давно известно. Кравжич-Ньютон не мог без весьма стимулирующего чувства страха думать о том, что молодой торговец наслаждениями также в курсе тайных операций, которые адвокат почти двадцать лет выполнял по заданию постсоветской России.