Размышления о профессии - Евгений Нестеренко

Я надеюсь, что когда-нибудь будет выпущен сборник критики о Шаляпине — всех рецензий, которые выходили на протяжении его творческой жизни. Мы и сейчас можем многое прочитать о нем, но преимущественно статьи, отражающие его триумфы, победы, показывающие артиста в период расцвета его дарования. Однако не менее интересны рецензии — некоторые из них мне приходилось читать, о некоторых только слышал, — в которых оценивается Шаляпин, делающий первые шаги на сцене, а также рецензии отрицательные (написанные серьезными, авторитетными критиками), показывающие его ошибки, заблуждения.

Вся картина его творческой жизни, отраженная в прессе, будучи напечатана в одном сборнике, даст нам представление о развитии великого певца-актера от начала и до конца его творческого пути. Чрезвычайно поучительно то, как из простого, необразованного, неотесанного парня формировался человек образованный, обогативший свою память огромными знаниями, воспитавший себя и как человека и как артиста. Эта линия развития, которую можно будет проследить в подобном сборнике, явится поучительным, важным и нужным примером для всех нас. Ведь в первых откликах прессы на выступления Шаляпина мы встречаем и замечания о еще несовершенной вокальной технике, о том, что он не умеет носить костюм, просто актерски грамотно держаться на сцене. Шаляпин сам рассказывает о воспитании своего художественного вкуса, приводя, например, эпизод, как Мамонтов во время Нижегородской ярмарки показывал ему на выставке работы новых русских мастеров, в частности Врубеля, — и Врубель Шаляпину не нравился, ему нравилась тогда гладенькая, красивенькая, чистенькая живопись. Постепенно его вкусы сформировались, и Шаляпин сам стал художником, живописцем, гримером самого себя — и притом выдающимся!

В воспоминаниях великого певца можно прочитать и о том, как он, по сути дела, заново учился говорить по-русски. Его простонародный, «окающий» волжский говор не подходил для исполнения ролей, в которых ему приходилось выходить на сцену. Он это понял и научился говорить «по-барски». Больше того, со временем Шаляпин блестяще овладел французским и итальянским языками, знал украинский, пел по-английски с прекрасным произношением. У него были удивительные способности ко всему. Но никакие трудности не могут быть преодолены без той колоссальной работоспособности, которой отличался знаменитейший русский артист.

Читая Шаляпина, слушая Шаляпина, глядя на фотографии, картины, знакомясь с воспоминаниями о нем современников, представляешь себе почти живой образ гения мировой оперной сцены. Возможно, поэтому влияние шаляпинского творчества на певцов, исполняющих его репертуар, огромно. Этого влияния очень трудно избежать. Будучи начинающим певцом, я без конца слушал записи Федора Ивановича, и многие его интонации, его интерпретации образов буквально врезались в память. Работая над произведениями из его репертуара, трудно было освободиться от концепций великого артиста. Со временем я понял, насколько различно иной раз понимание какого-то образа Шаляпиным и мной, поэтому мне необходимо было некоторое время вообще не слушать его записи, хотя для меня это — громадное эстетическое наслаждение.

Бывает так: артист якобы учится у Шаляпина, перенимает у него что-то и уверен, будто действительно делает это в интересах своего творчества и является последователем величайшего из певцов. Он ошибается. Он просто занимается копированием Шаляпина, вместо того чтобы следовать его заветам. Встречаются вокалисты, пытающиеся имитировать голос знаменитого артиста, а если разобраться — не голос, а просто те или иные особенности его пения, сплошь да рядом ненужные, которые и у Шаляпина-то выглядят не слишком хорошо, а у другого певца тем более: различные придыхания, украшения, искажения нотного текста. Кое-кто грубо разговаривает с работниками театра, хотя оснований для конфликтов, какие были у Шаляпина, у него нет. То же самое происходит с репертуаром. Певец вроде бы следует Шаляпину — поет те же песни, исполняет те же роли, причем старается скопировать грим и костюм и, насколько возможно, сценическое поведение и считает, что следует его заветам.

Но Шаляпин, наоборот, прежде всего искал свой путь в искусстве, свой репертуар, свою интерпретацию, завоевывал право на свое собственное творческое лицо. Ведь он жаловался, что, когда начал работать в Мариинском театре, его заставляли играть так, как играл И. А. Мельников. Шаляпин сознавал свое предназначение в искусстве и в жизни и стремился идти своим путем. Следовать заветам Шаляпина, правильно воспринимать его уроки — значит, быть художественно самостоятельным, пытаться обрести свое лицо, найти свой репертуар, свои интерпретации ролей, отличные от шаляпинских, быть столь же образованным человеком, так же тщательно, самостоятельно готовить роли. Мне иногда хочется сказать человеку, который, по его мнению, подражает Шаляпину: «Не тому подражаешь! Выучи несколько языков, знай их, как Шаляпин, найди, открой какую-то новую роль, новые песни, романсы для публики, создай свою независимую интерпретацию, которая и для последующих поколений певцов была бы интересной и в свою очередь оказывала влияние на их творчество. Сделай это — тогда ты будешь действительно подражать Шаляпину».

Гений дает примеры не только положительные, но и отрицательные. У меня есть вырезки из старых журналов, где изображен Шаляпин в спектаклях, например в опере Бойто «Мефистофель». Среди толпы ряженых стоит настоящий Мефистофель. Здесь нет ансамбля, который должен существовать в оперном театре. Есть гениальный артист, перевоплотившийся в Мефистофеля, и артисты хора, миманса, а также солисты-партнеры, оставшиеся самими собой.

Снимки эти производят ужасное впечатление. Шаляпин, этот бриллиант, всегда был достоин лучшей оправы. А он не мог ее получить, потому что реформа, совершенная им в оперном деле, касалась прежде всего его самого. И, несмотря на его попытки режиссирования, он не смог создать свой театр, который основывался бы на его творческих принципах. А когда время создания подобного театра подоспело, когда Шаляпин был в зените своего мастерства, когда он создал весь свой необъятный репертуар и накопил огромный опыт, он поехал на лечение и гастроли за границу. Возвращение домой несколько раз откладывалось, новые контракты, болезни и необходимость лечения меняли планы певца. До конца дней своих он сохранял свое гражданство, безумно тосковал по родине: «Без России и без искусства, которым я жил в России… очень скучно и противно». На чужой земле создать свой театр невозможно, для этого нужна живительная почва родной культуры. В этом была страшная трагедия великого артиста.