Страсти по Марии - Жюльетта Бенцони

Пришлось пройти и через это. Мария стоически, не моргнув и глазом, снесла устроенную старой королевой сцену, которую собственный провал привел в ярость. У нее отняли самых близких друзей и даже ее исповедника, отца Шантелуба, выслали в один из монастырей Нанта. Вплоть до ее лекаря Вотьера, препровожденного в Бастилию!

– Меня хотят лишить всякого ухода! Хотят, чтобы я умерла, и чем раньше, тем лучше! – разорялась она. – Мой сын совсем потерял рассудок, попал в зависимость к этому дьяволу в красном одеянии. Он готовит мою смерть… Но я не доставлю ему этого удовольствия! От меня пытаются избавиться, но я все еще королева-мать и вернусь за отмщением на их Совет, чтобы напомнить, кто я такая и что мне должны.

– Я поддержу вас, матушка, – жалобно пролепетала Анна Австрийская, и Мария вдруг поймала себя на желании отхлестать ее по щекам.

Можно ли обо всем забыть и, как прежде, алкать из этого темного источника? Наблюдения за происходящим подсказывали Марии, что произошла реальная перемена сил и что подобное поведение королевы было направлено вовсе не на сближение с супругом…

Суждения, однако, своего высказывать она не стала. Все из того же благоразумия, которое все это сложное время продержало ее в постели. А побывав в Люксембургском дворце, она убедилась, что это время еще не закончилось. Старуха проявляла неуступчивость, Ришелье – еще большую. Союз между ними рухнул окончательно, и ситуация могла разрешиться, только если один из них будет отстранен от дел. Мария предпочла хранить молчание и подсчитывала потери сторон, предоставив этих готовых погубить друг друга людей самим себе, пытаясь вытащить с кровавой арены битвы одну лишь королеву. А это было непросто: на тот момент в своей свекрови Анна Австрийская видела знаменосца христианства и защитницу интересов Испании.

Конец года выдался неспокойным, и все из-за папского нунция, кардинала Багни, пытавшегося примирить Марию Медичи и кардинала, но так ничегошеньки и не добившегося.

Дела Совета шли не лучше: королева-мать вела себя так, словно ее соперник стал невидимым, никогда прямо не обращаясь к нему. Ее поведение вызывало недовольство короля, и тем более сильное, что Анна Австрийская, облаченная в свою кастильскую гордыню, вопреки советам Марии открыто приняла сторону свекрови и дулась на мужа, который напомнил ей о том, что во время его болезни в Лионе она муссировала, и не в первый раз (!), возможность своего брака с его высочеством. Гастон Орлеанский со свойственной ему бестактностью подлил в огонь масла. Как-то поутру он в сопровождении Пюйлорена и многочисленной свиты, ставшей для него необходимой, в буквальном смысле ворвался в кардинальский дворец. Не сняв шляпы с головы, он громогласно выдал первому министру пространную филиппику, в которой заявил, что лишь священный сан защитил кардинала от скандала, что он имеет одно желание: стереть Ришелье в порошок за то, что тот осмелился проявить неблагодарность в отношении женщины, которой он, ничтожество, посеявший раздор в королевской семье и не перестающий ее предавать, обязан всем. После чего герой этой сцены поспешил отбыть в Орлеан, чтобы на случай непредвиденной реакции со стороны брата между ними оказалось значительное пространство.

Мог ли кто предвидеть, что за этим последует?! Немедленно вернувшись из Версаля, где он охотился, Людовик начал с того, что заверил своего первого министра в своей безоговорочной поддержке, в том числе и против всех членов своей семьи, затем, прекрасно понимая, откуда дует ветер, собрал ассамблею теологов с тем, чтобы с их помощью определить границы между сыновними обязанностями и королевскими. Вердикт был единодушным: король – прежде всего король! После чего все стало на свои места: мира не будет, пока мегера не будет лишена власти. В середине февраля королевская чета направилась в Компьен, куда король пригласил приехать и свою мать. В путешествие отправилась и Мария. Было решено: отныне, невзирая ни на что, она не оставит королеву, не имевшую более титула.

Верная себе Мария Медичи, оказавшись с сыном лицом к лицу, тут же разразилась проклятиями, попреками и апокалипсическими предсказаниями на случай, если король не сошлет Ришелье в его грязную епархию, хотя более подходящим местом для него явилась бы Бастилия. Фактически королева-мать выдвинула ультиматум: Ришелье или я!

В ту ночь Людовик XIII провел с кардиналом весьма обстоятельную беседу, в ходе которой тот передал королю загадочные бумаги, которые Ришелье бережно хранил при себе долгое время. Они подтверждали, что Мария Медичи – супруга Генриха IV, коронованная – какое удачное совпадение! – накануне его смерти, была вовлечена в заговор, вследствие которого в руку де Равальяка было вложено смертоносное оружие. После прочтения бумаги были преданы огню.

На рассвете дверь в комнату Анны Австрийской, где спала и Мария, сотрясли удары. Вскочившая на ноги герцогиня бросилась открывать и тут же очутилась лицом к лицу с заметно смущенным маркизом Шатонефом:

– У меня послание короля для королевы! Я должен немедленно увидеть ее!

– Что за послание?

– Я обязан передать его лично, вместе с тысячью извинений за неучтивость!

– Подождите немного!

Анна лежала в постели белее своей ночной сорочки, уверенная в том, что новый канцлер принес ее отречение. Мария думала о том же самом и, прежде чем впустить посланца короля, в полной тишине помогла ей подняться и облачиться в домашний халат. Маркиз склонился перед нею в глубоком поклоне, Анна же, борясь со страхом, ждала, когда он заговорит.

– Король повелел передать Вашему Величеству, что, исходя из причин, касаемых интересов государства, он вынужден срочно покинуть Компьен, оставив здесь королеву-мать на попечении маршала д'Эстрэ, французские гвардейцы которого находятся в городе. Он желает, чтобы королева незамедлительно следовала вслед за ним в монастырь капуцинов, не извещая о том свою свекровь.

Мария издала вздох сожаления и приготовилась пригласить кого-нибудь, кто помог бы королеве одеться, но та, неожиданно сменив страх на гнев, устремилась вперед, едва не сбив с ног маркиза.

– Я знаю о своем долге! – прокричала она и бросилась на половину свекрови сообщить ей, что она с этого момента в некотором роде находится под арестом.

Последовав за ней, Мария увидела Марию Медичи: та сидела на постели, дрожа от страха, и вопила в голос:

– Ах, дочь моя, я умираю!

До этого было еще далеко, а вот Анна, казалось, была едва жива. Обе женщины с рыданиями бросились в объятия друг друга, заверяя одна другую в союзе против проклятого Ришелье, будут ли они вместе или же их насильно разлучат.