Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

— Джон Ките, милорд, — с гордостью сказал инспектор Клейтон. — «Ода соловью», если мне память не изменяет.

— Ваша память прекрасно вам служит, инспектор. А теперь давайте оставим на время мои своевольные фантазии насчет миссис Мартин и ее состояния духа. Что за погода была в тот день? Дождь? Мокро? Легко было подскользнуться на этих камнях?

— Да, было мокро, милорд. Если тут наверху их было двое, дождь смыл все следы. Хотите побыть здесь еще, милорд? Или спустимся вниз и я попробую уговорить констебля принести нам чаю?

Пауэрскорт оглянулся напоследок с уверенностью, что придет сюда еще раз.

— Чай, заваренный констеблем Уотчеттом, — идея замечательная, инспектор. У меня есть еще вопросы, которые хотелось бы прояснить с вами в этой великолепной библиотеке, — говорил он, спускаясь по ступенькам в гостиную. И снова его заворожил вид воды во рву, ее неуловимое движение, живое мерцание и тут же, следом, полный покой. Может, семейству Пауэрскорт следует подыскать себе дом со рвом? Хорошо так сидеть у окна и, притворяясь, что читаешь, следить за изменчивым поведением воды… Да, неплохо, но тогда кому-то пришлось бы круглые сутки стоять на посту и вытаскивать близнецов каждый раз, когда они свалятся в ров — а они непременно будут падать в воду, да по нескольку раз на день.

Инспектор Клейтон снял веревку, ограждавшую вход в ту часть библиотеки, которая использовалась миссис Мартин как кабинет, и притащил туда два кресла. Констебль Уотчетт в дополнение к чаю принес еще и кексу с изюмом.

— Обещание? — с набитым ртом произнес Пауэрскорт.

— Обещание? — недоумевая, переспросил Клейтон.

— Прошу прощенья, — сказал Пауэрскорт, дожевав и запив кекс отличным чаем. — Я спросил, оставила ли миссис Мартин завещание? И кстати, если уж на то пошло, оставил ли его мистер Мартин?

Инспектор вздохнул. Пауэрскорт, кажется, попал в больное место.

— Должен признаться, милорд, что очень мне не нравится история с этими завещаниями. Поверенные Мартинов — «Эванс, Уилкинсон и Рэгг» из Тонбриджа. Честно скажу вам, милорд, когда я приступил к делу, у меня оставались незаконченными предыдущие два. Поэтому я поручил констеблю Уотчетту написать им от моего имени. — Как бы письмо это не оказалось сдобрено мудростью, пригодной скорей для местного паба, чем для юридической конторы, подумал Пауэрскорт. — В общем, пришел ответ на мое имя, с указанием, что мне следует лучше исполнять свои обязанности, то есть, в частности, самолично входить в контакт с юристами покойной, а не поручать малограмотным подчиненным адресоваться тем, кто выше их по положению. Я написал письмо с извинениями, но они так и не ответили. Это нескладно вышло, милорд, и теперь мой главный констебль через день спрашивает о завещаниях.

Пауэрскорт улыбнулся:

— Не беспокойтесь, инспектор. Я знаю, что такое бюрократы. Дайте мне адрес этих Эванса, Уоткинсона и Рэгга, я завтра к ним заеду.

— Вот спасибо, милорд! Могу сказать, что не нашел никаких следов завещаний в бумагах супругов Мартин: скорее всего, для надежности они хранили их у поверенных.

— Еще один вопрос, инспектор. Это касается причин смерти миссис Мартин. Нет ли каких-нибудь признаков того, что она получала известия от мужа, когда он был в России, — письма или телеграммы?

— Телеграммы? Нет, мне не попадались, милорд.

— Вам может показаться, что я тороплюсь с выводами, инспектор, но, прошу вас, будьте снисходительны к усталому сыщику, чьи умственные способности увяли от длительного пребывания в России и от ее суровых морозов. — Пауэрскорт налил себе еще чаю и решил, что съест второй кусочек кекса, если сумеет убедительно изложить свое предположение.

— Суть примерно такова. Мартин, если вы помните, виделся с царем во дворце, расположенном примерно в пятнадцати милях от Санкт-Петербурга. Далее. Мартин встречался с царем один на один. Это означает, что вопросы, обсуждавшиеся во время этой встречи, представляли собой чрезвычайную важность, имели государственное значение или были столь деликатного свойства, что государь не хотел, чтобы кто-нибудь еще прослышал о них. Допустим, однако, что некто в окружении царя имеет свои подозрения насчет того, о чем шел разговор. Он следует за Мартином в Санкт-Петербург. Тот, однако, успевает отправить жене послание, в котором сообщает нечто, что ему стало известно. Потом, когда его обнаружили, его пытали, пока он не сознался и вдобавок не рассказал и о том, что передал информацию жене. Они убили его и спустили тело под лед в реку. А несколько недель спустя явились сюда и убили его жену, бросив ее тело в ров. К тому времени, когда Кеннеди обнаружили тело миссис Мартин, ее убийцы, следуя в Санкт-Петербург, были уже на полпути, где-нибудь в Гамбурге или Берлине.

Инспектор Клейтон смотрел, как гаснет в окне свет дня. Скоро совсем стемнеет, а во тьме этот дом всегда наводит на него тоску.

— В изложенном вами я поставил бы только один вопросительный знак, милорд, — произнес он, глядя, как тот нацеливается на еще один кусок кекса. — Если вас пытают и вы, предположим, своим мучителям во всем признались — зачем же рассказывать им о том, что вы еще с кем-то делились?

— Справедливо подмечено, инспектор. Я постараюсь вам ответить. Ответ, полагаю, объясняется психологией палача и жертвы. Палач считает, что из жертвы всегда можно выбить новую информацию, независимо от того, как много уже сказано. А жертва думает, что облегчит свои страдания тем, что выдаст главную тайну. И когда это не срабатывает, несчастные говорят что-то еще, в надежде, что наконец-то мучения прекратятся.

— Благодарение Богу, мы живем в цивилизованном обществе, где такое невозможно, — вздохнул инспектор. — Есть еще несколько обстоятельств, о которых вам следует знать, милорд. Я слышу, что ваш кеб уже на склоне холма, так что придется быть кратким. Первое — всего лишь слухи, у меня нет никаких доказательств. Однако поговаривают, что из-за права на обладание этим домом когда-то кипели семейные дрязги. Вроде бы до того, как здесь поселились Летиция и Родерик Мартин, было долгое судебное разбирательство, тяжба между ветвями семьи.

— А что же второе? — спросил Пауэрскорт, надеясь, что завтра увидится с симпатичным старичком — юристом лет этак семидесяти пяти и тот все ему толком расскажет.

— Об этом мне поведал сегодня Джонни Фитцджеральд, милорд, и, несомненно, вечером вас ждет еще более подробное изложение событий, — он сказал мне, что ужинает у вас в доме. Похоже, мистер Мартин не один в этом супружестве отклонялся от брачного обета «любить и беречь — в горе и радости, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». По слухам, миссис Мартин бывала очень любезна с полковником Фицморисом, отставным военным, который живет в Эшфорде. Они вроде бы даже уезжали куда-то вместе, милорд, хотя толком никто ничего не знает.

— И что же бравый военный? Что он сказал в свое оправдание?

— Вот в этом-то и беда, милорд, — и инспектор поднял руку жестом, означавшим, что кебмену, который ждал у дверей, следует потерпеть. — Может, Джонни сегодня повезло, и он обнаружил что-то новенькое, но, насколько я знаю, полковник исчез. Как сквозь землю провалился. Мой главный констебль считает, что он составил компанию чете Мартин.

11

Со стола убрали последние тарелки. Свечи наполовину сгорели. На портрете работы Лоуренса усатый прапрадедушка леди Люси, в красном мундире с полной грудью медалей, стоя навытяжку, взирал на своих потомков. Джентльменов ожидал кларет и портвейн. Леди Люси сидела во главе стола, муж по правую ее руку, Джонни — по левую. Она была несказанно рада, что Фрэнсис дома. Оливия, придя поцеловать мать на ночь, сказала, как это хорошо, что папа дома и у них снова такая семья, как полагается. Слова эти можно было трактовать как сомнение в ее, леди Люси, способности справляться со всем самой, но в общем-то она с Оливией была вполне согласна.

Пауэрскорт снова рассказал, как продвигается расследование. На этот раз его доклад был несколько короче, чем сегодня днем, когда он знакомил с положением дел инспектора Клейтона. Сейчас он решил ограничиться только строгими фактами. Умолчав о подземельях охранки и особом собрании Эрмитажа, он особо подчеркнул две вещи: во-первых, разногласия между различными российскими министерствами и секретными службами, а во-вторых, тот факт, что Мартин имел аудиенцию у царя. Упомянул, что охранка перехватывает всю дипломатическую переписку и что существует налаженный канал связи между братьями Краббе. Заметил, что, по его ощущениям, русские теряют интерес к расследованию смерти Мартина. Все их помыслы поглощены борьбой с терроризмом и серьезнейшей проблемой политического выбора между реформами и реакцией. Рассказал о романе между Мартином и Керенковой, о причинах ее отсутствия в городе, когда Мартин был там в последний раз. Первейшая необходимость сейчас, мрачно сказал он, это найти какой-то способ лично переговорить с царем. Однако если это удастся, его, Пауэрскорта, может ждать судьба Мартина. Он продумывает текст письма в британское посольство, адресованного якобы де Шассирону, а на самом деле охранке, которое должно спровоцировать такие события, которые, в свою очередь, подтолкнут дело к развязке. Пока это ему не удалось. Однако в любом случае, подчеркнул он, вряд ли в охранке знают больше него. Он с нетерпением ждет рассказа Джонни, но, если там нет сведений о прямых уликах, полученных от поверенных или от телеграфной компании, тайна смерти миссис Мартин, увы, останется нераскрытой. Если же им удастся узнать что-то о телеграммах, отправленных из британского посольства в тот вечер или ту ночь, когда погиб Мартин, ситуация может проясниться. Потому что если Мартин послал некое сообщение жене, а в сообщении том содержался некий компрометирующий материал и в охранке это сообщение почти сразу же прочитали, то сей факт мог бы повлечь за собой смерть Мартина — особенно если допустить, что сообщение было послано Мартином сразу после встречи с царем. Этот факт мог бы объяснить также и смерть миссис Мартин, убитой по той же причине, что и ее муж. Их убили, чтобы никто не узнал того, что знали они. Да, Мартин мог послать телеграмму в этот день пораньше, как только узнал, что его миссия завершится аудиенцией у царя. Он, Пауэрскорт, жаждет услышать мнение леди Люси и Джонни по этому поводу. У него самого сейчас в запасе только один план: на пути в Санкт-Петербург заехать в Париж и поговорить с кем-то из французской разведки. Де Шассирон говорил ведь, что французская разведка — самая информированная в Европе в том, что касается России и царского двора.