Поражающий агент - Фридрих Незнанский

Но самая, наверно, важная мера безопасности – вентиляция. Все здесь было предусмотрено для того, чтобы в случае аварии каждый мог срочно ликвидировать свое рабочее место. Все жидкие отходы исследований уходили через автоклавы. Твердые отходы подвергались щелочной обработке, ну а что оставалось – сжигали в специальном, как сказал Борисов, «крематории».

Турецкий хотел прояснить еще один существенный момент. Если предположить, если допустить, ну хотя бы теоретически, что вирус оспы, оказавшийся в самолете, был вынесен из Института молекулярной биологии, то кто это мог незаметно сделать? Кто имел к ним непосредственный доступ? Спрашивать об этом Будникова – себе дороже, это все равно что ждать, когда последний глава КГБ, или кто там еще, в припадке альтруизма расскажет, где золото партии.

В 17.38 Сторчак, Вознесенская, Борисов и присланный Иванчуком эксперт из фээсбэшной лаборатории выплыли на поверхность. Сотрудники института привычно ушли релаксировать в душевые, а бледный эксперт, его звали Иван Львович, задержался с Турецким. То, что по отчеству эксперт был тезкой Баткину, как-то сразу расположило к нему Турецкого.

– Ну что скажете?

– Это черт знает что такое! – выдохнул возбужденный Иван Львович. – Этот их биочип, я имею в виду. Вы знаете, это же просто революция! Его надо немедленно в нашу лабораторию!

– Ну конечно, – усмехнулся Турецкий. – У нас ФСБ как Тихонов во времена советского хоккея: как только кто-то где-то сносно начинает на коньках ездить, так сразу же его в ЦСКА забирают. Да не дуйтесь вы, на правду же не обижаются. Что, действительно гениальный прибор?

Иван Львович только развел руками.

– Что же вы молчите о главном? Это оспа в контейнере была?

Эксперт молча кивнул.

Турецкому стало нехорошо.

– Причем, – шепотом сказал Иван Львович, – штамм вируса идентичен имеющемуся в этой лаборатории.

– Извините меня. – Турецкий отошел в сторону, позвонил Грязнову. – Славка, помнишь коньяк «Московский»?

– Странный какой-то вопрос, – обиделся Грязнов. – Ты еще спроси, умею ли я расписываться.

– Помнишь, когда мы его последний раз пили? Мой помощник говорил, что раскопал какие-то концы насчет женщин из самолета? Ну там гостиница какая-то, а ты ему что насоветовал, помнишь, старый хрыч?!

Грязнов помолчал. Потом сказал:

– Помнить все, что происходит в стенах Генпрокуратуры, не входит в мои оперативные функции.

– Да?! У тебя есть шанс загладить вину. Найди мне хозяев этих девок – это все входит в твои оперативные функции.

Турецкий вернулся к Ивану Львовичу, сообразив, что если тот что-то понял, то вполне может передать подслушанный (что несомненно) сейчас разговор своему начальству, то есть Иванчуку. А, плевать.

Турецкий спросил:

– Как штаммы там хранятся, в этом музее?

– Пластиковые маркированные пробирки. Уложены в коробочки с пломбами. Те в свою очередь хранятся в опечатанном холодильнике, поставленном на сигнализацию. Температурные данные (это минус семьдесят) выведены на самописец, кроме того, есть система тревоги. Каждая пробирка на персональном учете. Всякий раз скрупулезно отмечается движение пробирки – на какой рабочий стол она перемещается.

– Объясните мне, непосвященному, что такое вирус оспы? Чем он в принципе отличается от, допустим, каких-нибудь радиоактивных веществ?

– Вы правда не понимаете? – с удивлением поинтересовался Иван Львович. – Это же как дважды два!

– Вот и расскажите мне эту таблицу умножения, – преодолевая раздражение, попросил Турецкий.

– Очень просто, – с удовольствием объяснил Иван Львович. – Вирус имеет свойство размножаться.

Турецкий переваривал сказанное и постепенно переполнялся неприятными эмоциями, граничащими с ужасом.

– Причем вирус может размножаться на всем живом, для него пригодном. Ну вот, скажем, куриный эмбрион. В сыром курином яйце есть пленочка-мембрана, на ней-то они лучше всего и растут.

Черт его знает, может, тут слишком жарко?

В голове стучало: что можно сделать, откуда утечка?! Штамм вынес кто-то из этих четверых. Или пятерых, если считать Абашидзе. Или шестерых, если учесть еще и Баткина. Считать или не считать… считать – не считать… любит – не любит – к сердцу прижмет – к черту пошлет, тьфу ты.

– Можно считать это биологической диверсией?

– Не знаю, как это классифицировать, я не юрист, но взведенным биологическим оружием – точно. В 1975 году вступила в действие Конвенция о запрете разработки, производства, накопления и применения биологического оружия. Но за все последующие двадцать пять лет эффективной системы международного контроля за разработками в этой области так и не было создано. В принципе необходимо опасаться примерно ста возбудителей из трех с половиной тысяч существующих. Но попробуйте уследить за этой сотней! Это нереально. Слушайте, пойдемте в туалет, я покурю, а то сил уже нет. Так вот. Десять лет назад была создана российско-американская группа специалистов. Ее возглавили наш академик Баткин и лауреат Нобелевской премии американец Джозеф Пулмэн. Разработали критериально-рейтинговую систему оценки потенциально опасных возбудителей, которые могут быть применены в качестве оружия нападения. По этим пятнадцати критериям определили три группы: наиболее вероятные, менее вероятные и практически невероятные. К наиболее вероятным были отнесены бактерии чумы, сибирской язвы и… угадайте с двух раз?

– Вирус оспы?

Турецкий отпустил Ивана Львовича пообедать, а сам занял кабинет Баткина. Будников работал у себя, но в его приемной дежурил грязновский опер, который также слушал телефон профессора. Мобильный у Будникова отобрали. Мордвинову Турецкий отослал в распоряжение Миши Федоренко.

Турецкий попросил троих биологов по очереди зайти к нему. Сначала, так сказать по рангу первым, появился Сторчак.

– Присаживайтесь, Семен Соломонович, где хотите, этот кабинет вы знаете лучше меня.

– Благодарю вас. – Сторчак смотрел на Турецкого спокойно, но не без напряжения.

– У вас есть какая-то точка зрения на последние события? Я имею в виду исчезновение Баткина, потом убийство вашего коллеги, в котором, как вы несомненно знаете уже, подозревается профессор Будников, и, наконец, сегодняшняя работа – идентификация штамма оспы, доставленного сюда извне.

Сторчак покашлял.

– Насчет подозрений в адрес Анатолия Вячеславовича мне ничего неизвестно.

– Выходит, он не делился этим с вами?

– Нет.

– Хорошо. Дальше?

– А что вы, собственно, от меня ждете? Вы хотите, чтобы я сказал, что все это звенья одной цепи?

Турецкий поморщился от досады, как от плохой пломбы. Действительно, не этого ли он ждал?

– Есть ли в лаборатории конкретный сотрудник, лично ответственный за музей штаммов?

– Был до недавнего времени – Виталий Иосифович. Теперь мне пришлось взять на себя его функции.

И тут Турецкий сообразил. Ведь и сотрудники лаборатории на выходе подвергаются какому-то досмотру, наверно, не такому тщательному, как посторонние, но все же!

– У Абашидзе был фотоаппарат? Здесь, на работе, я имею в виду.

– Был. Но если вы думаете, что он что-то снимал в лаборатории, то это не так! Он однажды, дней десять назад, принес его по просьбе Ирочки Вознесенской: у нас была вечеринка в ее честь. Хотя… действительно сделал один снимок в лаборатории, но только с ведома Баткина, на нем сам Баткин и снят.

…Да, я видел его.

Все– таки Абашидзе. Фотограф Абашидзе! Вот откуда ноги растут. Вот вам и пленка «фуджи». Вот вам и контейнер. Турецкий позвонил Иванчуку. Занято.

– Последний вопрос. Почему бы в самом деле не уничтожить эту вашу коллекцию оспы?

Сторчак очень удивился:

– Что вы такое говорите?! Оспа – живая, это биологический вид. Если исчезает один вид живых существ, кто может предсказать, что придет на это место?

– А вот главный санитарный врач Москвы считает, что коллекцию штаммов надо уничтожить.

– Олег Андреевич-то? – улыбнулся Сторчак. – Линников? Вы ведь знаете, он тут у нас работал некогда. Я думаю, это профессиональная ревность. Плюс политика. Раньше он так не говорил. Но вы учтите, главный санитарный врач – человек публичный, а значит, иной раз может говорить что-то не от себя лично. Может, чего-нибудь добьется своим заявлением, глядишь, и нашей лаборатории перепадет, у нас с ним по-прежнему нормальные отношения.

С Борисовым Турецкий уже не говорил ни о чем конкретном.

– Скажите, Сергей Васильевич, а если забыть про биотеррор, оспа может снова возникнуть сама по себе?

– Да запросто, – заявил Борисов, как показалось Турецкому, даже не без некоторого удовольствия.

– Почему вы так уверены?

– А почему нет?! – немедленно вспылил Борисов. – Как она, по-вашему, вообще появилась когда-то, если не сама по себе? Инопланетяне привезли? К тому же экологическую нишу, которую освободили от популяции вирусов оспы, уже штурмуют вирусы, похожие на нее. Короче, мало не покажется, надо ухо держать востро. Вирусы могут мутировать и дальше, и тогда мы без всяких террористов можем оказаться беззащитными перед смертельно опасной и чрезвычайно заразной болезнью. Массовые прививки против оспы перестали делать во всем мире более 20 лет назад, запасы вакцины ВОЗ сохранила на всякий случай. Но для тех, у кого иммунитет ослаблен, эта вакцина смертельна! А таких людей за последние десятилетия стало намного больше. Вот почему коллекции оспы нельзя уничтожать, вот почему наши исследования и работа над новыми, комбинированными вакцинами ведется полным ходом! Загляните в любой медицинский словарь. Вы прочтете, что специфические химиопрепараты для лечения натуральной оспы недостаточно разработаны, рекомендуется постельный режим, жидкое питание, грелки со льдом. А для профилактики вторичных инфекций применяют сульфаниламидные препараты или пенициллин. Да это просто смешно! Особенно сегодня, когда мы имеем вакцину Баткина!