Сибирь - Георгий Марков

Нет, приходилось производить усилия: двигать ногами, размахивать рукой, прислушиваться к тишине, которая не просто существовала, была, а захватывала тебя в полон, обкладывала незримой стеной, сквозь которую пробивалось лишь одно: скрип снега под пимами.

Небо вызвездилось, неохватно изогнулось над примолкшим лесом, опустило свои расцвеченные края, похожие на шатры, в посеребренную чащу. Месяц выплыл из-за холма, встал на дыбки и сиял весело, с молодым задором. Катя окинула взглядом Машу и не узнала ее. Охваченная куржаком с ног до головы, она походила сейчас на елочку, которая вот вдруг сошла с обочины и зашагала по санному следу, увлекая и ее, Катю, за собой. Катя впервые в жизни оказалась в зимнем лесу в вечернюю пору и примолкла, пораженная нерукотворным волшебством природы.

Долго ли, коротко ли шли они до выселка, Катя не могла как-то определить. Судя по тому, что ноги под коленями стали подламываться, а легкие и теплые Ду"

нины пимы отяжелели, Катя сообразила, что идут они давненько.

- Теперь, Катюш, близко. Сейчас лог перейдем, и хутора - вот они, сказала Маша, полуобернувшись.

- Маш, ты вся в серебре с позолотой. И ресницы даже светятся! воскликнула Катя.

- А ты сама-то! Как снегурочка ич сказки. Морозит, Катюш!

- А серые волки есть здесь?

- А куда же они девались?! И не из сказки, а самые натуральные, с клыками. Каждый год у хуторян скот режут.

- Я боюсь, Маша! - нисколько не рисуясь, совершенно откровенно призналась Катя.

- Бог милостив! А на всякий случай, видишь, у Меня клок сена под мышкой и спички в руке. На огонь бни не пойдут, - вполне серьезно, но спокойно, как о чем-то самом обычном, сказала Маша.

И только теперь Катя увидела то, чего не приметила вначале: Маша несла под мышкой крепко стиснутый клок сена, который она прихватила молчком из кошевки. И ничто другое - ни темный, закуржавевший лес, ни забитый ранним снегом лог с незамерзающим и булькающим на морозе ручьем, ни эта тишина, сковавшая землю, - ничто с такой силой ощущения не напомнило Кате, где она, что с ней, как этот клок сена под мышкой у Маши и ее слова - "а самые натуральные, с клыками".

Сибирь .. Она в Сибири .. Умопомрачительно! Приехала сама, вызвалась добровольно... Если б кто-нибудь пять лет назад предрек ей все это, она бы сочла того сумасшедшим.

- Ну отдохни, Катюш... Устала ты без привычки.

И волки нам тут не страшны. Чуешь, избами пахнет, - сказала Маша, останавливаясь на гребне лога. Катя дышала с перебоями, грудь ее под полушубком вздымалась, она хватала открытым ртом холодный воздух.

- Вот черт, привыкла в Петрограде на трамваях ездить... Чуть что устаю, - осудительным тоном сказала о себе Катя.

- Втянешься, Катюш, - успокоила ее Маша и полуобняла за плечи. - В Сибири ноги - главный струмент. Это наша мама говорит. Пойдем теперь потише.

Чудом отыскивая тропку на белом снегу, Маша вывела подружку прямо к избе.

Собака выскочила в подворотню, кинулась на девушек с хриплым лаем, но Маша окрикнула ее: "Цыц, Пальма, свои!" -и собака закрутилась волчком, разметая снег под собой и подвывая жалобно и уж очень виновато, извинительно.

- Смотри-ка, помнит! С Дуней по осени по грибы сюда приезжали, объяснила Маша.

Приближаясь к избе, Катя все острее испытывала интерес к тому, что ей предстояло узнать: жизнь крестьянства, его нужды, беды, его сокровенные помыслы...

Крестьянство Сибири... Тут ведь нет помещичьего землевладения. Совсем иные условия, чем в центральных губерниях царской империи. Катя много читала книг по крестьянскому вопросу, Она знала книги русских, экономистов и статистиков, труды Берви-Флеровского, Ленина, политику большевиков в отношении крестьянства. Но все это было теоретически, теперь жизнь сталкивала ее с крестьянским бытом лицом к лицу. И она внутренне волновалась, ибо представляла, какой строгой проверкой ее убеждений будет это столкновение, У ворот девушек встретил мальчишка в длинной, до пят отцовской шубе, в., папахе, надвинутой на глаза, В сумраке он не узнал Машу и потому спросил грозно, насколько позволял ему звонкий голосок:

- Кто там идет?

- Кирюшка, это я, Маша.

Мальчишка кинулся во двор с восторженным BQHлем:

- Мам, Машутка пришла!

Через полминуты мальчишка снова выскочил за ворота, а вслед за ним появилась высокая женщина в по"

лушубке под опояской, в пимах с загнутыми по-мужски голяшками, в платке, повязанном узлом у подбородка, в рукавицах.

- Ой, Маша! Откуда ты взялась? - заговорила женщина с радостными нотками в голосе. - Знать, прнмета-то в руку: сегодня сорока у нас на задах с самого утра так и строчила, так и строчила. Кирюшка - дрова мы пилили - крикнул ей: "К гостям или к вестям?"

Она вспорхнула, хвост распустила, полетела в сторону тракта. Ну а он у меня все об одном: "А вдруг, мама, тятю сорока нам ворожит?"

Женщина обняла Машу, осмотрела в сумраке Катю, приветливо поздоровалась с ней за руку. Маша отрекомендовала Катю как свою подружку по типографии.

Вошли в избу. Мальчишка опередил всех, кинулся зажигать светильник.

- Керосину, Машенька, нету, при мигалке живем, - Его и в городе нету, тетя Зина.

- А ты раздевайся, Катя. Проходи вот сюда, за перегородку, - пригласила женщина. - Тут у нас вроде горницы. - В голосе ее послышалась усмешка. Сынка, Киря, быстренько слазь в подполье, там, за лестницей, на кадушке, свечи у меня лежат...

- Не беспокойся, тетя Зина. Видно, - попыталась остановить ее Маша.

- Ну что ты, Машенька, как можно?! Уж так я рада. Все ли у вас живы-здоровы?

Когда Кирюшка запалил толстую свечу, выкатанную из смеси воска и сала, Катя осмотрела избу. Она была разделена тесовой беленой перегородкой на две половины. В передней стояли русская печь, железная печка, стол, кровать в углу. Во второй половине избы Катя увидела круглый стол под скатертью из кружевной вышивки, еще одну кровать, застеленную стеганым одеялом, и шкафчик из некрашеных досок. Простенок между окнами весь был завешан фотографиями в простых рамках под стеклами. По углам висели пихтовые ветки. "Чисто, уютно", - отметила про себя Катя и только теперь, при свете толстой потрескивавшей свечи, рассмотрела по-настоящему Машину тетку. Статная, полногрудая, со спокойным взглядом больших глаз, с роскошными русыми волосами, собранными в тугой узел на затылке, женщина произвела на Катю большое впечатление. Было в ней что-то истинно земное, истинно женское. Она говорила не спеша, приятным голосом, лицо ее с правильными чертами было приветливым, улыбчивым, но и серьезным в то же время. "Основательная женщина, и нет в ней и тени забитости, хотя, наверное, живется ей трудно: кругом одна", - думала Катя, неотрывным, скорее даже завороженным взглядом наблюдая за женщиной.

Зина была младшей родной сестрой Машпыого отца.

Замуж вышла рано, выбрав из всех женихов, сватавшихся к ней наперебой друг другу, самого бедного, по и самого желанного. Первые годы совместной жизни они провели в людях. Работали не щадя ни сил, ни времени. Наконец удалось скопить денег на покупку коня, потом с помощью соседей собрать из старья избу, обзавестись телком, терпеливо ухаживать за ним и к исходу третьего года принести со двора молоко от собственной коровы. Это был час незабываемого торжества.

Когда среди крестьян Сибири началось движение за выход из сельских обществ на отруба, Кузьма Новоселов, муж Зины, не устоял против соблазна жить рядом с наделом, не только дневать, но и ночевать на земле.

Слава богу, труд их с Зиной принес-таки свои плоды:

хлеба своего хватало до нового, в хлеву появились овцы и свиньи. О богатстве Кузьма не мечтал, но ему хотелось быть ровней с другими, выбиться в "середнее сословие крестьян-мужиков". Тут, на отрубах, все было ближе для достижения такой цели, взлелеянной в думах.

Но судьба рассудила по-другому. Всего лишь неполных два года прожил Кузьма на отрубах. Грянула война. В первую же мобилизацию Кузьму призвали. А потом - кратковременное пребывание в учебном полку, маршевый батальон, фронт, бои и... безвестность. Шел уже третий год, как от Кузьмы не было ни слуху ни духу. Одному господу известно, что с ним стряслось:

не то он погиб, не то попал в плен, не то, оказавшись обезображенным калекой, решил дожить свои дни гденибудь в доме призрения, не коверкая жизни своей жены-красавицы.

Катя все это узнала от Маши, из ее короткого рассказа еще там, на постоялом дворе в Михайловке, когда та решила, что местом их ночевки будет изба тетки на выселке.

Теперь, оказавшись в этой избе, она почувствовала неудержимое желание расспросить Зину обо всем, как можно больше узнать о ней, составить полное представление об этом затерянном в лесах Сибири маленьком поселке. "Все-таки любопытно, как тут живут, о чем думают. Проникла ли сюда хоть маленькая искорка революционного настроения", - рассуждала про себя Катя.

Зина с помощью сынишки быстро собрала на стол, вскипятила самовар и пригласила девушек ужинать.