Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тишина!!!
Звучно и грозно призвав к порядку, глашатай отступил обратно к дверям Тронного зала — а внимание всех присутствующих обратилось на молодого правителя, задумчиво перебирающего в пальцах гладкие зерна своих рубиновых четок. Вернее, убедительно изображающего эту самую задумчивость и душевные колебания, что очень хорошо ощущали в со-чувствии его сестра и ученица.
— Сё есть старинный обычай судного поединка, когда взыскующие справедливости выходят в простых рубахах на двобой под сенью небес, вверяя жизни и души свои Всевышнему. Старый, очень старый — однако же, на Руси еще не забытый… Князь Юрий, напомни мне и присутствующим, как с этим обстоят дела в Литве?
Ясновельможный пан Олелькович-Слуцкий тут же заверил своего государя, что старые добрые традиции пращуров и дедов-прадедов вполне живы и регулярно применяются литовской шляхтой и богатой магнатерией. Больше того, он помнит схожий поединок, случившийся во времена его юности, когда гордая шляхтянка пожелала лично спросить с оскорбившего ее честь: тогда на поветовом сеймике обидчика для уравнивания шансов приговорили биться в яме глубиной по пояс, и держать клинок левой рукой. Правда, отважной пани это, увы, не помогло, и дело закончилось отнюдь не в ее пользу… Поблагодарив живой справочник признательным кивком, Димитрий немного помолчал, нагнетая напряжение. Затем, как бы сомневаясь, пробормотал — так, что обладатели острого слуха уверенно расслышали:
— А ведь убившему целых три года без церковного причастия… Гм!
И наконец, достаточно позабавившись за счет исходящих нетерпением подданных, огласил вердикт:
— Как есть ныне мой первый суд как Великого князя Литовского, то в честь сего дозволяю божье поле меж дворянкой Аглаей Гуреевой и паном Яном Глебовичем! Биться им под чистым небом, в круге о пяти шагах, короткими клинками равной длины — и пусть Всевышний явит нам справедливость!..
Перекинув сразу несколько рубиновых зерен и перехватив четки поудобнее, земной судия в великокняжеском венце поинтересовался с толикой насмешки у алеющего нездоровым румянцем графа:
— Каков твой выбор, пан Глебович? Пойдешь на дыбу и под кнут, или?..
Воспрянувший духом магнат, которого (как и всех родовитых) с детства учили владеть оружной сталью, луком и копьем — резко дернулся, сбрасывая с себя руки стражников, гордо встал и отчеканил:
— Судный поединок!!!
Одобрительно хмыкнув, Димитрий показал себя правителем, не чуждым и простого человеческого милосердия:
— Возможно, у тебя есть что завещать своей дочери вне пределов Литвы — в таком случае князь Острожский поможет составить духовную грамоту[1]. Так же, епископ Жмудский исповедует тебя… Ежели сам того пожелает.
Ревниво покосившись на встающего с постной миной великокняжеского секретаря и впавшего в задумчивость Петкевича, владыко Иона наконец-то оторвал взгляд от вернувшегося к хозяину наперсного креста и ринулся окормлять храбрую, и исключительно православную христианку Гурееву. Следом за резвым не по возрасту архипастырем Тронную залу с почтительными поклонами начали покидать шляхтичи-видаки, коих сразу же по выходу из двустворчатых дверей со всем уважением направляли к накрытому в соседних покоях столу. Где очевидцы великокняжеского правосудия торопливо хлебали из кубков густое и багровое как кровь французское вино, заедая его отменный вкус мягким пшеничным хлебом, свежекопченой олениной и приятно-соленым твердым сыром. Пока благородная шляхта набиралась сил перед заключительным актом суда, всё те же дворцовые служители расторопно отмерили-разметили бечевой и отсыпали желтым речным песочком круг на каменных плитах внутреннего дворика, и притащили мебель из тронной залы, расставив ее точно в том же порядке, как она стояла и там. Вернее, почти в таком же: трон на сей раз находился в полном одиночестве, ибо царевна Евдокия отправилась пробовать свежую халву и пастилу, приехавшую в одном караване с будущей матерью-игуменьей Александрой. Особенно хорошо вкус домашних гостинчиков раскрывался за «чайным» столиком на прогулочной галерее; а так как слухи во дворце распространялись со скоростью бегающих доверенных челядинок, то вскоре к неурочному чаепитию синеглазой любительницы сладостей присоединилась и ее подруга Настя Мстиславская, притащившая с собой Фиму Старицкую. По их следам на галерею заглянула почаевничать боярыня-пестунья, потом — злящаяся, но хорошо скрывающая это Марфуша Захарьина-Юрьева. Которую, в отличие от княжон и боярыни, не удостоили персонального приглашения, так что пришлось боярышне напрашиваться на редкое зрелище самой! А во-вторых, Марфа уже давно обижалась на двоюродную сестру, не уделявшую ей должного внимания. Та не принимала близкую родственницу в доверенные подруги-наперсницы, не интересовалась ее мнением о своих (наверняка очень интересных!) делах, не делилась хоть какими-то сплетнями и новостями о старших братьях… Тем временем, пока не по годам амбициозная девица тихонько дулась и варилась в своих тайных переживаниях, на галерею подтянулись и остальные девицы царевниной свиты. Едва не шевеля ушами на любой звук из-за перил, они расселись по своим местам и принялись сравнивать сладости московской выделки с очередной затейливой выпечкой с кухни Большого Дворца. Побеждала, как и водится в таких случаях, дружба и хороший девичий аппетит…
— Тишина!!!
Под открытым небом зычный глас глашатая звучал не так внушительно, как в Тронной зале, но рассевшимся на лавках и стульях свидетелям хватило и его. Пока девицы давились пошедшим не в то горло чаем, и бросая опасливые взгляды на чем-то недовольную боярыню-пестунью, тихонечко перебирались к перилам прогулочной галереи — внизу двое стражников прошлись перед видаками, показывая им два поясных ножа без ножен. Затем так же наглядно сравнили размеры их клинков: красивое дамасковое лезвие поясного ножа графа Глебовича было лишь самую малость больше золотистого булата, который еще недавно висел на поясе Великого князя Литвы. Во внутреннем дворике потихоньку все прибавлялось и прибавлялось любопытных глаз, и под их взорами вроде как слепой, но притом прекрасно ориентирующийся в своем окружении молодой правитель коротко махнул со своего трона, повелевая участникам божьего суда взять клинки и вступить в круг. Тишина была такая, что присутствующие на сем событии люди отчетливо слышали голубей, курлыкающих где-то на кровле Большого Дворца…
— Да явит нам Всевышний свою волю!
Двадцатишестилетний магнат чуть согнулся, вытягивая вперед руки, и медленно шагнул вперед, не ожидая для себя каких-либо сложностей: за свою жизнь Яну уже приходилось звенеть саблями с гонористыми шляхтичами, да и в большой войне с Русским царством он не отсиживался в обозах, так что…
— Х-ха!
Убивать ученицу он не собирался
