Истовик-Камень - Мария Семенова

Тут Пёс взял арранта за плечи и довольно крепко встряхнул. Тиргей поднял голову и недоумённо моргнул: ему показалось, будто глаза венна светились в полумраке пещеры. Двумя зеленоватыми звериными огоньками, совсем не похожими на отражения багрового света, испускаемого раскалённой стеной. И вообще он до того смахивал на большую взъерошенную собаку, что Тиргею сделалось не по себе. Всё-таки прав был мудрец Тагиол Аррский, утверждавший, что самые необычные верования на чём-то да зиждутся…

– Ты пойдёшь первым! – прошипел венн, и аррант увидел у него на руках свежие волдыри. Видно, внутри лаза впрямь было горячо.

– Я?.. Почему?

– Ты. Потому что я так сказал. – Серый Пёс не улыбнулся, а скорее ощерился. У него недоставало переднего зуба, что делало оскал весьма нехорошим. – Мы поползём следом, и если ты застрянешь, погибнем все!

Тиргей невольно вспомнил, как испугался этого человека, когда перед походом с них сбивали оковы. А потом слушался его, не прекословя. «Мне тридцать два года, – подумал он с некоторой даже обидой. – Я видел мир, меня уже называли учёным и прочили великое будущее… А ему, варвару этому, – исполнилось ли семнадцать?..» Аррант сделал усилие и поднялся, тщетно пытаясь сморгнуть чёрные точки, плававшие перед глазами. Разогнать их не удавалось, и он понял, что впитавшаяся в кости усталость была ни при чём. У него в самом деле что-то происходило с глазами. «Я что, слепну?..» Но даже и об этом раздумывать сразу стало некогда: прямо перед ним оказалось входное отверстие лаза. Он мог бы поклясться высохшими морями, что за время похода к мёртвому озеру эта дыра сделалась в два раза уже… Беда только, его клятвы никого не интересовали. Аррант ещё продолжал внутренне ужасаться, а голова и вытянутая рука уже ввинчивались в шкуродёр, и ноги привычно искали опору, чтобы протолкнуть извивающееся тело дальше вперёд…

Глыба, несколько дней назад показавшаяся ему горячей, была теперь попросту раскалена, словно печной свод. И на прежнем месте её, судя по всему, удерживал лишь камень, подсунутый Псом. Годы назад, ещё в доме столичного Управителя, Тиргей однажды случайно заглянул на кухню и увидел, как повара готовили рыбное блюдо. Так вот, ради достижения особого вкуса мелкие осетры должны были оказаться на сковородке хотя и выпотрошенными, но ещё живыми. Приглашённый в тот день к обеду, он отказался, сославшись на нездоровье… «Я думал, будто понимаю страдания несчастных рыбёшек. Глупец!.. Я начинаю приближаться к подобию понимания только теперь…»

Тиргею понадобилось отчаянное напряжение воли, чтобы преодолеть затопившие разум ужас и боль и заставить-таки себя втиснуться, обдирая кожу, под пышущую жаром плиту. «Венн выше меня ростом. И шире в плечах. Но он смог проползти. Значит, и я…»

Ему казалось, его таки всунули головой в печь, и он извивался и бился в ней целую вечность. «Если я застряну, то погублю всех…» Палящий огонь сместился к ногам, потом вовсе отодвинулся прочь. Спёртый, вонючий воздух, в котором еле тлел налобный светильник, показался напоённым благословенной прохладой. «О дивные струи подземных водопадов! Как можно было роптать на судьбу и не радоваться вашим объятиям!..» Тиргей страстно хотел подарить себе мгновение отдыха, но не решался, понимая, что потом заставить себя сдвинуться с места будет труднее, чем просто продолжать ползти. «Я не имею права остановиться…» И он полз. «Только не застрять…» Выворачивая колени и локти. «Не то все вместе со мной…» Заставляя хребет гнуться так, как ему не положено от природы…

…Пока не выкатился в пространство обширной пещеры и слабенький луч фонарика не озарил древесную кору прямо у него перед лицом. Каменную кору дерева, занесённого или заваленного десятки столетий назад… Аррант стал гладить его, содрогаясь всем телом. Он судорожно, со всхлипом, дышал, ему казалось – вот-вот зарыдает, но слёз не было. Наверное, все высохли от невыносимой жары.

Гвалиор и Пёс вывалились из шкуродёра следом за ним – такие же измученные, ободранные и в волдырях, но живые. Оба подползли к Тиргею на четвереньках. Гвалиор хотел что-то сказать, Пёс же настороженно оглянулся, и тут по другую сторону лаза раздался чудовищный стон, от которого подвинулась твердь под ногами. В пещере, оставленной походниками, что-то с ужасающим скрежетом расползалось и рушилось. Содрогания камня говорили о нарастающем напряжении. Вот оно достигло предела… и глухой рокот оборвался страшным свистящим ударом.

Из шкуродёра, по которому только что проползло трое людей, с громким фырканьем вырвался длинный факел огня. Он метнул по стенам непроглядные тени, разом осветив каменный лес. Тиргей увидел совсем близко перед лицом кору древней сосны – она казалась бы живой, если бы не была такой белёсой. Озарилась и ярко блеснула даже бледно-жёлтая бусина застывшей смолы с замурованным в ней маленьким муравьём… Рваный язык пламени лизнул сапоги нардарца – тот испуганно вскрикнул и с необыкновенным проворством, каким одаряет только неожиданная опасность, перекатился подальше от пламени. Дохнуло удушливым жаром – и факел опал, померк, втянулся обратно в лаз… БЫВШИЙ лаз, навсегда запечатанный подземным огнём. Никто больше не проникнет в отвесную пропасть, не поклонится костям Рамауры и Кракелея, не залюбуется смертоносной голубизной дышащего озера… Остался рассыпанный по полу сноп догорающих искр, да в глазах у людей – медленно гаснущие отражения пламени…

После вспышки огненно-яркого света пещеру вновь затопила кромешная темнота. И в этой темноте Серый Пёс вдруг прыгнул прямо с места, даже не поднимаясь. Он сшиб и отбросил начавшего вставать Гвалиора. Одновременно с его прыжком где-то возле потолка прозвучал резкий хруст, и вниз с тяжёлым шумом и треском полетели обломки.

Окаменевшее дерево, чью кору Тиргей несколько мгновений назад готов был с благодарностью целовать, не выдержало сотрясений, нарушивших его тысячелетний покой. Толстый сук, засохший, ещё когда на соседних ветвях зеленели листья и хвоя, обломился у основания. И рухнул, раскалываясь на лету. Куски бело-серого ногата, за которые мастера-камнерезы отдали бы немалые деньги, с порядочной высоты грохнули о неровный каменный пол и разлетелись вдребезги. Они посекли кору «своего» дерева, добавив к её природным неровностям новые шрамы. Свистнули над головой Тиргея и осыпались, громко стуча по кожаной куртке Гвалиора, залубеневшей от жара.

– Где ты там, венн? – тревожно позвал молодой надсмотрщик, когда всё успокоилось и судороги недр прекратились. – Живой?

Пёс не сразу, но всё-таки отозвался из темноты:

– Живой…

Голос у него был осипший и сдавленный. Тиргей приподнялся на локтях и крутил во все стороны головой, пока не нащупал его лучом налобного фонарика. Венн, с пегим от пыли, копоти и свежих порезов лицом, сидел под деревом на полу, неестественно перекосив плечи, и прижимал к рёбрам левую руку. Правая у него, похоже, не действовала.

– Тебе больно, Пёс? Больно?..

Отвечать не хотелось, но в голосе Тиргея слышалась искренняя забота, и венн буркнул:

– Может, и больно…

На самом деле было терпимо, если не двигаться. Если же двигаться… «О-ох!..» Гвалиор с аррантом тщательно вправили куски перебитой ключицы и туго запеленали рёбра разорванной рубашкой надсмотрщика, но любая попытка шевельнуться всё равно отдавалась мерзкой, парализующей болью, от которой начинало останавливаться дыхание. Серый Пёс не впервые ломал кости и знал, что начальные несколько суток, пока заживление ещё не вступило в свои права, – самые трудные. Вот только никто ему здесь, в Бездонном Колодце, эти несколько суток не даст. И без того на исходе запасы сухарей и воды (они пили из потока, но где он теперь, этот поток!) и масла для светильников – из двух ныне зажигали только один, с уцелевшим стеклом, потому что на него масла шло меньше. Одно добро – стена, в которой остался заваленный лаз, грелась весьма ощутимо, и в пещере было тепло…

Серый Пёс лежал в темноте, раздумывал, как быть, и слушал тихий разговор Тиргея с Гвалиором.

– Ты теперь как? Уедешь к себе в Аррантиаду или здесь останешься, вольнонаёмным?

– Уеду, конечно. У меня там брат и родители, и я уже пятый год гадаю, что с ними сталось…

– Ты из богатой семьи?

– Нет, что ты. Мой отец и старший брат мостили дороги… – Тиргей вздохнул. – И до сих пор мостят, если Боги Небесной Горы к ним хоть сколько-нибудь благосклонны…

– А помнится, ты рассказывал, как тебя сопровождал раб.

– Я не мог никого уговорить пойти со мной в Драконовы пещеры, которые молва населила чудовищными змеями. Пришлось потратиться на раба… – Аррант тихо засмеялся, смех перешёл в кашель, весьма не понравившийся Псу, но Тиргей справился и докончил: – …каковой раб, на моё счастье, был чужестранцем и знать не знал о заблуждении суеверных.

– Мне тоже кое-что рассказывали про Самоцветные горы, когда я сюда собирался, – хмыкнул в ответ Гвалиор. – Чего только я тогда ни наслушался! Вот уж где, мол, сущее гнездилище всяческой нечисти…