Балет Большого. Искусство, покорившее мир - Евгений А. Тростин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нина Аловерт – балетный критик и фотохудожник – вспоминала: «На генеральной репетиции в Большом театре я спросила сидевшего рядом Ф.В. Лопухова: «Правда ли, что Бессмертнова похожа на Спесивцеву?» «Похожа», – ответил Лопухов, – только Бессмертнова гораздо теплее». Это был накануне больших, главных партий, накануне безусловной удачи – Жизели 1963 года в постановке Леонида Лавровского. Целый год балетмейстер готовил с Бессмертновой партию Жизели, готовил подробно, вдохновенно. И получился ввод, который для поклонников балета был памятнее иных премьер.
После той «Жизели» Сергей Лифарь сказал, что в его жизни было три балетных чуда – Павлова, Спесивцева, Бессмертнова. С годами её всё чаще сравнивали с великими балеринами прошлого – Тальони, Павловой, Улановой. Но чаще всего – именно со Спесивцевой.
Илл.35: Наталья Бессмертнова – Жизель
Как и Спесивцева в двадцатые годы, Бессмертнова сделала Жизель своей судьбой. Бессмертнова-Жизель – из числа вечных театральных легенд. Графика линий Бессмертновой в Жизели создавала образ то полнокровный, то потусторонний. Легчайший прыжок, бестелесность, призрачность – и вместе с тем ощущение сильного характера. Поражало появление столь «неотмирной» актрисы в бурные шестидесятые. В ней сочетались антикварный изыск и краски современности. Гаевский писал: «Бессмертнова – как шопеновский мотив, случайно ворвавшийся в трансляцию футбольного матча. Вот балерина, пришедшая из видений Гейне или сошедшая с картин Дега, может быть, Пикассо, раннего, голубого периода… В улыбке Бессмертновой, в ее полетах есть та печальная просветленность, которая нас потрясает в трагических стихах Пушкина и в финалах фильмов Феллини».
Среди восторженных поклонников её Жизели был и премьер Кировского балета Михаил Барышников, мечтавший стать её Альбертом на сцене. В его воспоминаниях о Бессмертновой чувствуется внимательность талантливого собрата по искусству:
«Неизменно поражали ее идеальные пропорции и красота линий, экзотичность, некая скрытая тайна, точеная голова на изящно выгнутой шее. При строгой приверженности к классическим балетным традициям она никогда не была закована в рамки классической условности, сохраняя свою неповторимую индивидуальность, оставаясь живой, современной и естественной. При едва-едва заметной обаятельной угловатости Наталия Бессмертнова всегда была изящной, грациозной и легкой. Утонченная внешность и внутренний лиризм в сочетании с предельной естественностью сделали неповторимой ее Жизель. И, конечно, мне очень хотелось танцевать Альберта в «Жизели» с Бессмертновой».
Барышников долго добивался, чтобы дирекция Кировского пригласила московскую балерину для их совместного выступления в «Жизели» – требовал, ставил ультиматумы. Сначала они снялись в «Жизели» для Ленинградского телевидения. Когда Барышников остался в США, стал «балетным беглецом», ту плёнку уничтожили. Второе их совместное выступление стало последним для Барышникова на сцене Кировского театра: 30 апреля 1974 года. Напоследок, уже после того, как Барышников принял тайное решение уехать из страны, ему всё-таки удалось убедить дирекцию пригласить Бессмертнову.
В те годы Жизель Бессмертновой стала трагичнее, отрешённее, чем в шестидесятые годы. На стиль балерины повлиял Юрий Григорович.
Она уже была признанной примой, был у неё и любящий муж, талантливый физик, далёкий от балета представитель самой популярной профессии шестидесятых. И тут на какой-то репетиции в класс влетел стремительный, перепрыгивающий через ступеньки и пороги человек в тенниске и в непривычных в те годы джинсах. «А кто этот парень?», – спросила она подругу, балерину Нину Сорокину. – «Ты что, с ума сошла? Это Григорович!». Молодой балетный гений из Ленинграда прибыл тогда в Москву ставить «Спящую красавицу». Сначала он не обращал на неё внимания. Но потом, когда готовил «Легенду о любви», заинтересовался Бессмертновой как балериной, как идеальной Ширин. Они начали работать над ролью, а вскоре стали неразлучны – балетмейстер и его муза.
Григорович подарил ей – романтической балерине – второе амплуа. Это было творчество на преодолении себя, наперекор шаблонам, что вполне в традициях русского театра. В «симфонических» балетах Григоровича, в его режиссёрских метафорах, она играла героинь с изломанными судьбами, сильных и скорбящих. Такой была Фригия в «Спартаке» и неповторимая Анастасия в «Иване Грозном» – возможно, лучшая роль Бессмертновой, созданная вместе с Григоровичем.
Преданным поклонником искусства балерины был Иннокентий Смоктуновский. «Танцует Наталия Бессмертнова. Удивительный, сотканный из нежной женственности, музыки и танца образ. Своей пластикой, уникальностью дарования она дала некое дополнительное измерение спектаклю – его как бы осветили еще и изнутри. Стало едва ли не зримо высокое назначение балета, гордый идеал его – Человек прекрасен. Музыка сквозит во всех движениях балерины (даже когда она перелетает от одного портала сцены к другому). Танец рождается, живет и уходит в нежном всплеске ее несколько грустно-музыкальных рук – затихает где-то, чтоб вновь появиться», – писал актёр о балерине.
В те годы, когда Григорович и Бессмертнова создавали образ Анастасии в «Грозном», по соседству с Большим театром Иннокентий Смоктуновский играл царя Фёдора Иоанновича. Музыку к тому спектаклю Малого театра написал Георгий Свиридов. Это было театральное и музыкальное прозрение, переносящее нас в Древнюю Русь. Прозрение не меньшей силы показала и Бессмертнова. Обречённая на гибель царица как будто перешла на сцену с древнерусских фресок – казалось, что она существует в обратной перспективе, как образы сюжетных икон. Другая ассоциация – рисунки Ивана Билибина, его царевны из сказок. В контексте Московского царства она существовала на редкость естественно. Трудно было представить, что можно так правдиво показать русскую женщину XVI века в балете. На страстного, нервного Ивана она глядела с нежностью и удивлением, а умирание сыграла так проникновенно, что даже у тех, кто сидел на галёрке без бинокля, надолго оставалась в памяти смертельная бледность её лица. Получилась самая незабываемая женская интерпретация древнерусской темы в балете.
Легенда о любви
Вначале была пьеса Назыма Хикмета (1902–1963) «Ферхад, Ширин, Мехмене-Бану и вода Железной горы», она же – «Легенда о любви», она же – «Ширин и Ферхад», в разных вариантах и переводах.
В шестидесятые годы этот турецкий писатель, живший в СССР, был одним из культовых героев своего времени. Думаю, и сегодня многим известен его поэтический афоризм: «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если мы гореть не будем, кто тогда рассеет тьму?». Этого красивого человека, который обращался ко всем с необыкновенным дружелюбием, называли голубоглазым великаном. Притягивала его мученическая судьба: аристократ, сын губернатора,
