Балет Большого. Искусство, покорившее мир - Евгений А. Тростин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты – легкая, но с грузом всей Вселенной.
Ты – хрупкая, но крепче нет оси.
Ты – вечная, как чудное мгновенье
Из пушкинско-натальевской Руси.
А, когда они вышли на первый план в фильме Франко Дзефирелли «Травиата», статисты с балконов кричали «Браво!» не по указанию режиссёра, а по зову души: солнечный «испанский» танец русской пары потрясал. Все понимали, что у них на глазах рождается маленький танцевальный шедевр. Танцевать тогда пришлось на ковре, это самое коварное покрытие. Туфли на мягком ворсе «сгорали» мгновенно, Максимова и Васильев поменяли на «Травиате» несколько пар, а публика всё бисировала. Несколько дублей они оттанцевали не по настояниям режиссёра, а потому, что публика не отпускала. Эпизод получился ярчайший, немеркнущий.
В последние годы Максимова служила в Большом, продолжала традиции Улановой, была репетитором. Среди её учениц – настоящие прославленные мастера: Анна Антоничева, Марианна Рыжкина, Светлана Лунькина, Анна Никулина.
Сказка закончилась в апреле 2009-го, когда Екатерина Максимова ушла из жизни. Овдовел Владимир Васильев, осиротел Большой театр. И всё-таки она навсегда осталась в Большом – как легенда, как история…
Художник
В последние годы Васильев творит не только в балете. Юношеское увлечение живописью переросло в серьёзное творчество. Он художник. Это понятие включает в себя и балет, и живопись, и поэзию. Когда приходит особое настроение, наваждение, как говорит Васильев, живописи он отдаёт целые дни без остатка. Васильева потянуло к краскам, когда он впервые увидел цветной сон – освещённую ярким солнцем сосну: «Она горела вся, переливалась, это было живое сияние, когда один цвет переходил в другой. Проснулся и такую радость почувствовал, как будто в меня вдохнули новый воздух».
Главная его любовь – пейзажи, особенно – родные, русские. Иногда создаёт портреты друзей – например, к 90-летию подарил актёру Владимиру Зельдину его портрет в образе Дон Кихота. Директор Музея Изобразительных искусств имени Пушкина Ирина Антонова, открывавшая выставки Васильева, писала: «Важнейший источник его искусства – привязанность к родной природе, которую он нежно и страстно любит и, частью которой, как мне представляет, себя ощущает. Его картины и акварели выдают силу его переживаний. Его влюбленность в поля и леса, в небеса и цветы, в землю и дороги родной страны очевидны в особой синеве его неба, буйстве рыжих осенних трав, в драматизме закатов и прозрачных видениях звенигородских церквей».
Но, как ни заманчива живопись, Васильев не ушёл из балета. Будучи учениками балетной школы, они с Максимовой выходили на сцену в балете «Красный мак». Максимова танцевала маленьких маков, а Васильев – маленьких кули. На всю жизнь осталось у них яркое впечатление от того спектакля, от Улановой в роли Тао Хоа. Максимовой и Васильеву не удалось станцевать в этом балете Глиэра: «Красный мак» в 1960-е – 80-е практически не ставился. И в 2010-м году Васильев возродил тот полузабытый советский балет, посвятив его памяти Улановой. Он переписал либретто, убрал избыточную политизированность. Оказалось, что музыка Глиэра, в которой переплетаются китайские и русские мотивы, даёт возможность Васильеву выразить в хореографии то, что он больше всего ценит в балете – полутона характеров.
Илл.32: Владимир Васильев
А иногда у Васильева возникает потребность излить душу не в балете и не в живописи, а в стихах. Одним из стихотворений я хотел бы завершить эту главу, к которой сама жизнь приписала грустный финал:
Солнце сбросило одежды
С убегающей ночи.
Растревожили лучи
В нас угасшие надежды.
Снова, как когда-то прежде,
Захотелось крикнуть: «Где же?!
Где волнующая свежесть
Нашей юности мятежной,
Бурной, шумной, глупой, нежной?
Где же замыслов безбрежность?
Где же спрятаны ключи
Счастья? Где?»
Нигде.
Молчи.
Глава 8
Эпоха и муза Юрия Григоровича
Юрий Николаевич Григорович ставит балеты в Большом театре более полувека. Первые двадцать лет работы Григоровича в должности главного балетмейстера Большого называют золотым веком советского балета. Когда-то его критиковали консерваторы, хранители классического наследия, позже Григоровича ниспровергали новаторы и борцы за свободу творчества. В любом случае, он и его постановки всегда пребывали на пике, на пике успеха, любви и ненависти.
Дорога к театру
Юрий Николаевич Григорович родился в Ленинграде, в семье с замечательными балетными и цирковыми традициями. Его мама – Клавдия Альфредовна Розай – училась в балетной школе, но сценической карьере предпочла семью. Семья Розай – выходцы из Италии – была цирковой династией. Считалось, что из поколения в поколение Розаи владеют уникальным прыжком. Родной дядя балетмейстера – Георгий Розай – применял знаменитый прыжок не в цирке, а в балете. Он был знаменитым танцовщиком Мариинки, танцевал в «Русских сезонах» Дягилева.
Илл.33: Юрий Григорович
Восьмилетнего Юру мама отвела в балетную школу. Там он обрёл любимых учителей – Бориса Шаврова и Алексея Писарева. В 1941-м балетную школу успели эвакуировать из Ленинграда в город Молотов – так тогда называлась Пермь. Пятнадцатилетний Юрий был заводилой, предводителем в школьной компании и, конечно, рвался на фронт. Вместе с друзьями они сбежали от педагогов, отбили замок у рыбачьей лодки и по Каме отправились навстречу подвигам. В дело вмешалась милиция, их догнали, вернули. На фронт Юрий не попал, пришлось вернуться к урокам…
В 1946-м Григоровича принимают в труппу Кировского театра. Начинающий танцовщик в душе был режиссёром и хореографом. Он ещё в детстве в школьных тетрадках сочинял собственные балеты по любимым книгам. Первая постановка Григоровича состоялась в 1948-м году, когда будущему главному балетмейстеру СССР шёл 21-й год. «Втянул меня в это дело балетовед Юрий Слонимский – привел в детский коллектив Дома культуры имени Горького, и там я поставил свой первый спектакль, «Аистёнок». Кажется, он шел там до недавнего времени», – вспоминает Григорович. Это был настоящий трёхактный балет композитора Дмитрия Клебанова, в котором были заняты 150 артистов – от пятилетних детишек до зрелых актёров, помогавших хореографическому
