Мое ходячее несчастье - Джейми Макгвайр

— Какая, говоришь, у тебя фамилия? — спросил Томас.

Она замялась, не сразу ответив. Я обнял ее за талию и повернулся к брату, не совсем понимая, к чему он клонит. Он явно решил, будто что-то знает, и сейчас собирался сделать ход.

— Эбернати. А что?

— Трэв, до сих пор ты не допетрил — это на тебя похоже. Но теперь-то все шито белыми нитками, — самодовольно сказал Томас.

— Что за фигня! Ты вообще о чем?

— Мик Эбернати тебе, случайно, не родственник?

Все повернули голову к Эбби в ожидании ее ответа.

Она провела рукой по волосам, явно чувствуя себя не в своей тарелке:

— Откуда ты знаешь Мика?

Я обалдел от неожиданности:

— Это же один из лучших игроков за всю историю покера! Ты с ним знакома?

— Он мой отец, — ответила Голубка с таким видом, будто это причинило ей боль.

Все зашумели:

— Вот это да!

— Черт! Я так и знал!

— Мы только что играли с дочкой Мика Эбернати!

— Мик Эбернати? Ни хрена себе!

Слова звенели в ушах, но на то, чтобы уловить смысл, потребовалось несколько секунд. Три моих брата с криками прыгали по комнате, но мне казалось, что мир застыл и кругом тишина.

Моя девушка, которая была еще и моим лучшим другом, оказалась дочерью легенды покера. Дочерью того, кем восхищались мои братья, отец и даже дед.

Ее голос заставил меня очнуться.

— Ребята, я же вам говорила: мне не стоило играть.

— Если бы сказала, что ты дочка Мика Эбернати, я бы отнесся к тебе более серьезно, — сказал Томас.

Эбби осторожно посмотрела из-под ресниц, ожидая моей реакции.

— Так это ты Счастливые Тринадцать? — ошарашенно спросил я.

Трентон встал и показал на Эбби пальцем:

— У нас дома Счастливые Тринадцать! Ничего себе! Поверить не могу!

— Так меня прозвали газетчики. Но вообще-то, они все несколько исказили, — сказала она, переминаясь.

Наконец-то до меня дошло, в чем дело, и теперь даже буйное поведение моих братьев не могло отвлечь меня от мысли о том, что девушка, в которую я влюблен, — практически знаменитость. Какая она, оказывается, крутая! До чего же это было сексуально!

— Ребята, мне пора везти Эбби домой, — сказал я, придя в себя.

Папа пристально посмотрел на Голубку поверх очков:

— А что именно исказили газетчики?

— Я не отбирала у отца удачу. То есть… Это же бред! — нервно усмехнулась она, накручивая прядь волос на палец.

Томас покачал головой:

— Нет, в интервью Мик сам сказал, что в полночь, когда тебе исполнилось тринадцать, везение отвернулось от него.

— И повернулось к тебе, — добавил я.

— Тебя воспитывали гангстеры! — воскликнул Трент, расплываясь в восторженной улыбке.

— Хм… Нет. Они меня не воспитывали. Просто… все время терлись где-то поблизости.

— Конечно, это никуда не годится, что Мик позволил журналистам смешать твое имя с грязью. Ты ведь была совсем еще ребенком, — сказал папа, качая головой.

— Мне просто повезло как новичку, — сказала Эбби.

Судя по выражению ее лица, такое внимание было ей в тягость.

— Так, значит, тебя учил сам Мик Эбернати! — восхищенно проговорил отец. — Ты играла с настоящими профи и побеждала! В тринадцать лет! Вот так да! — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Не ставь против нее, сынок. Она не проигрывает.

Я тут же вспомнил, как однажды Эбби поспорила со мной, зная, что проиграет и должна будет месяц прожить в моей квартире. Тогда я еще думал, будто ей на меня наплевать, а теперь вдруг понял: она уже тогда была в меня влюблена.

— Ну все, мы поехали, папа. Пока, парни.

Я погнал мотоцикл на бешеной скорости, всех подряд обгоняя. Чем быстрее мы ехали, тем крепче Эбби обхватывала меня бедрами, и от этого мне еще больше хотелось как можно скорей оказаться дома.

Голубка не сказала ни слова, когда я припарковал свой «харлей» и повел ее вверх по лестнице. Молчала она и тогда, когда я снимал с нее куртку.

Эбби распустила волосы. Я стоял, смотрел на нее и восхищался. Теперь она виделась мне как-то по-новому, и мне не терпелось ее обнять.

— Знаю, ты на меня злишься, — сказала она, глядя в пол. — Извини, что раньше тебе не сказала. Просто я не люблю об этом говорить.

Ее слова были для меня неожиданностью.

— Я? Злюсь на тебя? Да ты меня так завела, что я аж ничего перед собой не вижу! Ты как не фиг делать обчистила моих придурочных братьев, а для отца ты теперь звезда, и я уверен, что тогда, месяц назад, ты специально проиграла наш спор!

— Ну, я бы так не сказала…

— То есть ты действительно хотела выиграть?

— Э-э-э… Не совсем, — промямлила она, снимая туфли.

Я с трудом сдерживал улыбку:

— Ты хотела быть здесь, со мной! Как только это до меня дошло, я, кажется, влюбился в тебя заново.

Эбби закинула туфли в шкаф.

— Так ты на меня не злишься?

Я вздохнул. Может, я и должен был рассердиться. Но… не сердился, и все тут.

— Вообще-то, конечно, Голубка, тебе стоило пораньше рассказать мне, кто твой отец. Но я понимаю, почему ты молчала. Ты сюда приехала, чтобы забыть свое прошлое. Ну а теперь все вдруг выяснилось, все встало на свои места.

— Ну и слава богу.

— Ты мои Счастливые Тринадцать! — сказал я, хватаясь за край Голубкиной кофточки и стягивая ее через голову.

— Не называй меня так, Трэвис. Я не люблю это прозвище.

— Да ты же у нас знаменитость, Голубка!

Я расстегнул ее джинсы и помог ей из них вылезти.

— Отец возненавидел меня за мое везение. Он до сих пор считает, будто это я виновата во всех его неудачах.

Я сдернул с себя рубашку и нетерпеливо прижался к Эбби: мне хотелось скорее почувствовать прикосновение ее кожи.

— До сих пор не верю, что передо мной стоит дочка Мика Эбернати, а до сегодняшнего вечера я об этом даже не подозревал!

Она оттолкнула меня.

— Трэвис, я не дочка Мика Эбернати! Это осталось позади. Я Эбби, просто Эбби! — сказала она и, подойдя к шкафу, сдернула с вешалки футболку, которую тут же надела.

— Извини. Просто я слегка обалдел от такой новости.

— Я — это просто я! — повторила она прерывающимся голосом, приложив руку к груди.

— Да, но…

— Никаких «но»! Я потому и молчала, чтобы ты не смотрел на меня, как сейчас! — Она закрыла глаза. — Я не хочу жить по-старому, Трэв. Даже с тобой.

— Ну все, все, успокойся, Голубка. Давай не будем перегибать. — Я обнял ее, внезапно испугавшись того, куда нас мог завести этот разговор. — Мне без разницы, кем ты была раньше и кем больше не хочешь быть. Мне нужна только ты, какая ты есть сейчас.

— Значит, это нас с тобой объединяет.

Я мягко потянул Эбби в постель, и мы улеглись рядом. Волосы у нее пахли шампунем и табачным дымом.

— Для меня в целом мире есть только мы с тобой.

Я подумал, что мои слова ее успокоили. Она обняла меня, но, положив голову мне на грудь, снова вздохнула.

— Что такое? — спросил я.

— Трэв, я никому не хотела говорить о своем отце. Даже тебе.

— Я люблю тебя, Эбби. И буду молчать. Твоя тайна умрет вместе со мной, — сказал я, нежно касаясь губами Голубкиного виска.

Она свернулась калачиком, прижавшись ко мне щекой; я покрепче обнял ее. События прошедшего вечера вспоминались как сон: я впервые привел девушку домой, и она не только оказалась дочерью знаменитого игрока в покер, но и не моргнув глазом разорила всех моих родственников. Раньше в семье я всегда считался балбесом. Теперь старшие братья меня как будто слегка зауважали. И это благодаря Эбби.

Я лежал в кровати и не мог заснуть: все думал и думал. Судя по выровнявшемуся дыханию, Голубка уже спала.

Вдруг загорелся экран моего телефона, раздался короткий сигнал. Пришла эсэмэска. Я открыл сообщение и нахмурился, увидев имя отправителя: «Джейсон Брэзил». Писал он вот что: «Старик, Паркер несет всякую чушь про Эбби». Очень осторожно выпростав руку из-под Голубкиной головы, я напечатал ответ:

С чего ты взял?

Сам слышу. Сижу рядом.

И что говорит?

Точно хочешь знать?

Выкладывай, не выеживайся.

Говорит, она продолжает ему звонить.

Нифига подобного.

Он типа ждет, когда ты облажаешься, а она ждет, когда можно будет от тебя отделаться.

Чего еще болтает?

Только что сказал, что она ему сказала, что ей хреново, но она боится тебя отшить, потому что ты псих.

Если бы она сейчас не лежала рядом, я бы приехал и надрал ему долбаную задницу.

Расслабься. Мы все знаем, что он врет.

Все равно этот урод меня бесит.

Понимаю, но постарайся забить. Главное, она с тобой.

Если бы не спящая Эбби, я бы вскочил на мотоцикл, через минуту был бы в общаге «Сигмы Тау» и размазал бы голливудскую улыбку, не посмотрев, что она обошлась Паркеру в пять тысяч баксов. Может, и его любимому «порше» тоже досталось бы.