Людишки - Дональд Уэстлейк

Мария-Елена Родригес-Остон разглядывает телефонный номер, взятый у Григория перед отъездом из больницы, и гадает, позвонит она по нему или нет (да, позвонит!).

Фрэнк Хилфен живет бобылем в меблированной комнатке в Восточном Сент-Луисе, штат Иллинойс, совершает мелкие кражи со взломом и слишком боится ареста, а посему ворует по мелочи, только чтобы обеспечить себе самое немудреное существование. Ему ни разу не удалось одним махом стащить сумму, достаточную для достижения его цели — Нью-Йорка. Впрочем, я в любом случае не готов к его прибытию сюда. В свободное время он травит себе душу, размышляя о несправедливых гонениях (другие готовы к действию, почему же Фрэнк все время портит дело?).

Доктор Марлон Филпотт в своей новой лаборатории без окон в Грин-Медоу-III охотится за неуловимой сверхплотной антиматерией и знает, что за стенами толпятся демонстранты.

А Ли Кван вот-вот прибудет в Нью-Йорк. В кандалах.

19

Кван не видел, как «Звездный странник» прибыл в знаменитую нью-йоркскую гавань, потому что его заперли в одном из внутренних помещений на нижней палубе, где все, к чему ни прикоснись, дрожало, потому что работала машина, но зато не наблюдалось никаких других признаков движения судна. Помещение это представляло собой бежевый куб, убранство его исчерпывалось койкой, рукомойником и гальюном, а свет давала люминесцентная лампа, забранная сеткой. Это была корабельная кутузка, вернее, нечто отдаленно на нее похожее, если учесть, каким развеселым судном был «Звездный странник». По словам отца Макензи, эта кутузка почти все время пустовала, и лишь иногда сюда сажали какого-нибудь перепившего матроса. Но теперь, когда понадобилось ограничить свободу человека, которого решено выдать властям в следующем порту захода, каморка исполнила свое предназначение.

Власти. В следующем порту захода. Нью-Йорк, Соединенные Штаты Америки.

«Я слышал, — удрученно сообщил Квану отец Макензи накануне, — что Гонконг уже начал хлопотать о вашей выдаче, хотя вы даже не успели прибыть в страну».

«Они хотят, чтобы меня выперли вон до того, как газеты и телевидение поднимут шум», — ответил ему Кван.

«Разумеется. Никто не должен знать, что Ли Кван вообще был в Америке».

«И вы не поможете мне, отче? Не позвоните в „Нью-Йорк таймс“?»

Священник улыбнулся своей грустной улыбкой и покачал головой.

«Я не могу, — сказал он. — Я не имею права подвергать опасности дружеские отношения между моим орденом и судоходной компанией. Я здесь как гость „Североамериканских линий“ и не хочу давать повод удалить духовников со всех их судов».

Что ж, у всех свои резоны. Теперь Кван начинал это понимать, и его мало-помалу охватывала досада. Вероятно, даже у Дэта были какие-то причины поступить так, а не иначе.

Дэт вступил в команду в Роттердаме, три «остановки» назад, когда «Звездный странник» преодолел больше половины пути в своем веселом и бесцельном кругосветном плавании. Роттердам, Саутгемптон, Гамилтон на Бермудах… и вот — Нью-Йорк. И только после Бермудских островов Дэт начал жульническим образом втираться в доверие к Ли Квану.

С самого начала плавания, столетия назад, в Гонконге, Кван понимал, что он не единственный обитатель нижних палуб, чьи бумаги и «легенды» не выдержат слишком придирчивого изучения. В команде были и другие люди, предпочитавшие не покидать судно в многочисленных портах захода и сидевшие в своих тихих каютках, боясь попасть в ежовые рукавицы пустоглазых офицеров иммиграционной службы.

Вновь прибывший Дэт был одним из таких людей, и во время стоянки в Саутгемптоне Кван заметил, что он читает комиксы и гоняет чаи на камбузе. Правда, в тот раз они так и не разговорились. Квану было хорошо наедине с собой, Дэту, по-видимому, тоже хватало общества собственной персоны. Невысокий мужчина лет сорока, с покатыми плечами, узкой головой, пухлыми губами и большими мешками под глазами — таков был Дэт. Похоже, его предки были уроженцами Индокитая, но определить их происхождение более точно Квану не удалось. Дэт говорил по-китайски с каким-то гортанным акцентом, к которому примешивалось что-то японское. Европейских языков Дэт, кажется, не знал вовсе. Иногда он беседовал с другими членами команды, выходцами из Индокитая, на неизвестном Квану, но явно азиатском и очень мелодичном наречии.

Впервые этот человек подошел к Ли Квану два дня назад, во время стоянки на Бермудах. Кван стоял у поручней на маленькой овальной кормовой палубе и смотрел на причал, с которого на борт подавали контейнеры с припасами. В этот миг рядом вырос Дэт и показал на громадные блестящие алюминиевые ящики, исчезавшие в зеве погрузочного порта внизу.

— Вот как можно отсюда выбраться, — произнес Дэт со своим потешным выговором.

Кван хмуро взглянул на него.

— Выбраться?

— Покинуть судно, — объяснил Дэт. — Я намерен сойти на берег в Нью-Йорке.

— Правда?

— И у меня уже намечен способ. — Дэт кивком указал на контейнеры.

Кван тоже надеялся, что сумеет попасть на сушу в Нью-Йорке, но пока не встретил во плоти ту воображаемую американку, которая согласилась бы тайком переправить его на берег. Более того, во время своих эскапад по вторникам он обнаружил, что подцепить американку труднее всего. Похоже, племенное самосознание у них было развито в большей степени, чем у представительниц любого другого народа, и они упорно держались рядом со своими соотечественниками.

Квану стало любопытно. В надежде, что у Дэта есть какие-нибудь дельные мысли (правда, Кван пока не очень доверял ему; хотя нельзя сказать, что не доверял совсем), он спросил:

— Вы хотите воспользоваться контейнером? Но как?

— Залезу в один из них. На борт их подают полными: снедь, напитки, товары для судовых лавок, всякие там тенниски и прочее, лекарства… Контейнеры набиты всем этим под завязку. Тут их разгружают, после чего снова переправляют на берег. И довольно много порожних контейнеров снимут с борта в Нью-Йорке.

Кван снова взглянул на контейнеры, на сей раз с интересом. Но потом настороженно спросил:

— Почему вы говорите об этом мне?

— А почему бы и нет? — Дэт передернул плечами и выудил из кармашка тенниски мятую сигарету, но не зажег ее, а принялся разглядывать, вертеть в пальцах и распрямлять. — У вас нет никаких причин выдавать меня, — пояснил он. — А человеку иногда нужно с кем-нибудь поговорить, высказать свои мысли вслух, чтобы услышать их самому и убедиться, что он не спятил.

Кван тотчас почувствовал расположение к нему. Верно: уединение в многотысячной толпе, вероятно, являет собой самую тяжкую разновидность одиночества. Кван прекрасно это понимал, потому и обрел спасение с помощью железного трапа, привинченного к переборке. Все, кто был на борту, объединялись в группы по интересам, подбадривали друг дружку, сочувствовали, их связывало взаимопонимание, они создавали союзы, в том числе и долговременные, они имели возможность поделиться с ближними своими мыслями и наблюдениями, поспорить, испытать на прочность доводы. А одинокий человек мог вести беседы только с самим собой, внимать лишь собственным речам, самолично оценивать свое поведение. И если Дэт решился на опасный и отчаянный шаг, вполне возможно, что он испытывает неодолимое желание поделиться своим замыслом с другим человеческим существом, чтобы получить хоть какой-то ответ, хоть какой-то отклик.