Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников

Внезапно Босе показалось, что нарывы на лице стали увеличиваться и распухать. Возникла сильная боль, но исходила она из души, прорываясь наружу серым гноем через ранки на щеках и шее. Алексей тихонько заскулил и закрыл лицо ладонями. Сквозь растопыренные пальцы он увидел, как безмятежная ночь вдруг сверкнула на него гневными мириадами звездных глаз, и без того огромная луна начала стремительно увеличиваться в размерах, затем разверзлась в звериную пасть и прямо с клыкастых туч начала капать слюна.

Холодный ливень привёл Босселя в чувство. За считанные секунды он промок до нитки. Надо было возвращаться в кабинет. Здесь в свободном и обыденном, как сама жизнь, мире места ему не было. Верховный целитель поднялся, вошёл в потайной ход, запер дверь на ключ и пошел вверх по лестнице, где его ждали дела, тяжёлое иго власти и невесёлое бремя популярности.

23

НИИ психического здоровья. Палата Свистунова

Дверь резко распахнулась и в палату ввалился Полковник. От неожиданности приятели вскочили с мест. Следом за Полковником вошёл вооружённый больницеармеец с пачкой листовок в руках. «Это за мной», – промелькнуло в голове отца Серафима, но он ошибся. Точно такая же мысль посетила и Свистунова.

Сергей Ильич растянул меха баяна и бодро сыграл туш. На его лице криво висела маска «Отафуку» – радости, едва прикрывавшая маску большого любителя сакэ. Приятели переглянулись. Полковник щёлкнул пальцами, и больницеармеец жестом сеятеля бросил в сторону обитателей палаты бумажки. Листки серыми мотыльками разлетелись по палате и дружно осели на полу.

Семён Семёнович наклонился и поднял две листовки, одну подал приятелю, а другую принялся читать сам. Едва они начали читать текст, как Полковник растянул меха музыкального инструмента и зазвучал похоронный марш. «Убили сердешного!» – прокричал Сергей Ильич, изобразив глубокую скорбь.

– Кого убили? – спросил Семён.

– Стасюка убили! – сквозь шутовские всхлипывания ответил Полковник, не переставая играть. Тимофей Иванович смял листовку и бросил её на пол.

– Что огорчились? – спросил Сергей Ильич.

– Ничуть, – хладнокровно ответил старик. Свистунов с удивлением посмотрел на совершенно спокойного приятеля.

– А где Аркадий? Жив? – поинтересовался заместитель Верховного целителя и заглянул в свою тумбочку.

– Он теперь в другом месте живёт, – промолвил Свистунов и указал пальцем на плинтус под окном. Таракан немедленно, как по команде, выглянул из щели.

– Жив, дружище, – с теплотой в голосе проговорил Сергей Ильич, присел на корточки, достал целлофановый пакетик, открыл его и высыпал на пол немного хлебных крошек. Аркадий тут же принялся переносить их в своё жилище.

– Ну, ладно, – уже без тени, обычно свойственного ему, юродства сказал Полковник, поднялся и украдкой положил на край тумбочки пачку пропусков-талонов. По не понятной для приятелей причине, он продолжал оказывать поддержку и помощь своим бывшим соседям по палате.

Сергей Ильич небрежно сплюнул, через плечо скомандовал сопровождавшему его больницеармейцу: «Собери листовки» и, не глядя по сторонам, вышел из палаты. Уже за дверями вновь послышались аккорды парадного туша.

Пока охранник, торопливо ползая по полу, собирал бумажки, приятели угрюмо молчали. Когда наконец они остались одни, отец Серафим присел на краешек табуретки и задумчиво произнес:

– А ведь без его поддержки мы давно бы отправились в карцер.

Свистунов кивнул головой.

– Тимофей Иванович, – по привычке обратился он к приятелю, но вспомнил, что тот недавно представился ему новым именем, поэтому поправился: – Извините, я хотел сказать, отец Серафим, вам действительно его не жалко?

– Он жив, – твердо произнёс отец Серафим и грустно продолжил, – Именно поэтому и жалко.

– Как это? – удивился Семён.

– Может, всё-таки сходим на завтрак? Да и сортир не мешало бы посетить. Талонами нас обеспечивают пока, – ушёл от ответа отец Серафим.

Свистунов отрицательно покачал головой.

– И правда, – тут же согласился старик, – есть не хочется да и…всё остальное тоже. Совместим с обедом. К тому же, мы уже опоздали. Талоны надо беречь – неизвестно, как дальше дела будут складываться. Сегодня наш Полковник жив-здоров и при должности, а завтра в карцере.

Семён Семёнович осторожно приоткрыл дверь. В коридоре было пусто. Отец Серафим взял талоны с тумбочки, просмотрел их, взял два и с удивлением произнёс:

– О! Да тут появились круглосуточные пропуска.

Свистунов вместо ответа пригласил жестом руки следовать за ним. Старик сунул талоны в карман и тоже вышел в коридор. Шаркая ногами, он торопливо догнал Семена, и затем они бок о бок быстро двинулись в полуподвал, где рядом со столовой остался единственный на всю больницу туалет. Тот санузел, в который раньше ходил Семён с соседями по палате был закрыт.

Приятели хотели, как можно быстрее, завершить вынужденный вояж. Им казалось, что палата самое безопасное место, хотя в действительности разницы не было никакой. Скорее, вне палаты в данный конкретный момент было гораздо спокойнее.

Первый этаж оказался менее многолюден, чем второй. Только патруль больницеармейцев дежурил на своём посту и то, не обращая внимания на редких больных, осмелившихся по нужде покинуть свои палаты, бурно обсуждал известное событие. Ещё уборщица Фрося старательно мыла свежеокрашенный пол.

Казалось, только её одну не волновали недавние события и преобразования в больнице. Она всё так же поочередно убиралась во всех подряд помещениях, не обращая внимания на их обитателей. Даже в кабинет Верховного целителя она входила без стука и особо не церемонясь. Впрочем, Боссель тоже не удостаивал уборщицу вниманием и воспринимал её как неодушевленную поломоечную машину.

Самым людным оказался полуподвал. Очередь в туалет оживлённым шёпотом обсуждала и пересказывала сплетни про известное событие. Версии были самые невероятные, начиная от ритуального убийства Стасюка и заканчивая изнасилованием последнего. Не обошлось и без теории еврейского заговора, однако, учитывая происхождение Верховного целителя, такие разговоры были немедленно пресечены больницеармейским комиссаром по эксплуатации санузлов.

Возле агитационного уголка толпилась группа больных в несколько человек. Теперь такие уголки были организованы на каждом этаже, а также возле пищеблока. Здесь вывешивались последние новости и объявления.

Приятели подошли ближе и увидели плакат, в котором извещалось о похоронах бывшего главного врача, «безвременно погибшего от рук неизвестного злодея», назначенных на завтра. Также пересказывалась его краткая биография и перечислялись заслуги в области психиатрической медицины. Здесь же висел прижизненный портрет Стасюка в траурной рамке и фото его обезображенного тела в костюме, в котором он обычно появлялся на работе.

Явка на митинг, посвященный прощанию с убненным, объявлялась обязательной для всех. Само захоронение должно было состояться во внутреннем дворике возле памятника неизвестному герою.

Очередь в туалет шла довольно быстро. Пока приятели стояли в ожидании, Свистунов узнал у