Спокойной ночи, красавчик - Эйми Моллой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нарциссическое расстройство личности, – вставляю я.
– Совершенно верно, – подтверждает Сэм. – Нарциссическое расстройство личности. Мы прочли несколько исследований на эту тему, и каждое из них было идеальным описанием Теодора Статлера. Я перечитал все, что мог, и пришел к заключению, которое искал с четырнадцатого дня рождения: мой отец ушел не потому, что со мной было что-то не так. Что-то не так было с ним.
– Похоже, это был переломный момент.
– Именно, – говорит Сэм. – Это разожгло во мне серьезный интерес к психологии и заставило меня задуматься о том, кем я стал, как мужчина. Я много работал над тем, чтобы быть хорошим парнем, но правда в том, что я всегда боялся, что стану таким, как он. – Что-то в лице Сэма меняется. О, боже. Он начинает плакать. – Теперь, когда я нашел Энни, я не хочу ее терять.
– Вам не стоит бояться, что вы станете таким, как ваш отец, – говорю я, ерзая в кресле. – Вы хороший человек. Умный. Щедрый. Храбрый.
Сэм смеется. – Храбрый? Я худший трус на свете.
– Сэм, – мягко говорю я. – Это смехотворно.
– Нет, Альберт, вовсе нет. Хочешь знать, какой я храбрец? – Он поднимает палец. – Во-первых, я уже несколько месяцев не навещал мать. Во-вторых, я кое-что скрывал от жены. – Он отворачивается. – Я не подписал у Кэла Рипкена-младшего свою биту.
– Что? – Растерянно спрашиваю я.
– Мне было тринадцать. – Сэм закрывает глаза, слезы текут по его щекам. – Моя мать сделала нам с отцом сюрприз – билеты на игру Рипкена в «Кэмден Ярдс». Когда я открыл этот конверт – это был лучший момент моей жизни. – Он вытирает глаза рукавом толстовки с эмблемой «МИТ[54]», которую я одолжил ему сегодня утром. – Я читал, что в конце игры Рипкен раздаст сотню автографов в строго обозначенном месте. Я неделями не мог уснуть, думая о том, каково это – встретиться с ним.
Я беру со стола пачку бумажных салфеток «Клинекс» и протягиваю ему.
– Мы с мамой разработали надежный план, – продолжает Сэм, вытаскивая салфетку. – Мы с папой должны были покинуть свои места в конце девятого периода. Добраться туда вовремя, но не так рано, чтобы пропустить большую часть игры. – Он замолкает.
Я прочищаю горло. – А дальше?
– А дальше явилась эта девица и уселась на сиденье перед нами, и я сразу понял, что меня трахнули. «Моя слабость» – так он описывал хорошеньких женщин каждый раз, как мы были где-то вдвоем. – Сэм сглатывает слезы. – Конец девятого периода, а папа уже вцепился в пряжку ее ремня, шепча что-то ей на ухо. Я не мог его оттащить. Он велел мне идти одному, но я не смог.
– Почему? – Мягко спрашиваю я.
– Я боялся того, что случится, если я оставлю их вдвоем. Я боялся, что он изменит маме, если я за ним не услежу. – Сэм снова начинает плакать. – И поэтому я остался. И упустил единственный шанс встретиться со своим героем. – Он сморкается. – Не знаю, что хуже. То, что мой отец все равно ей изменил, или вид моей мамы, стоящей в окне гостиной, когда мы въехали на подъездную дорожку следующим утром. – Ну что? – Спросила она, радостная и взволнованная. – Ты взял у него автограф?
– Что вы ей сказали?
– Ничего, – отвечает Сэм. – Я просто поднял свою биту и показал ей черный каракуль автографа Кэла Рипкена, который я сам нарисовал в машине за десять минут до того, как мы вернулись домой.
– О, Сэм, – говорю я. – Вы такой хороший человек.
Он улыбается. – А ты хороший психотерапевт.
– Что?
– У тебя подходящий склад ума, – поясняет Сэм, сморкаясь. – Я никогда и никому этого не рассказывал. С тобой приятно беседовать.
– Это все равно, что Ван Гог сказал бы уличному художнику, что у него талант, – отвечаю я, краснея.
Сэм смеется и прижимает ладони к глазам. – Господи. Мне нужно вздремнуть.
– Конечно, – говорю я, поднявшись и вернувшись к тележке. – Вам надо отдохнуть.
– Спасибо, Альберт, – благодарит Сэм, когда я протягиваю ему таблетки. – И знаешь что? Я тут кое о чем подумал. – Он колеблется. – Ты не хотел бы выпить?
– Выпить? – переспрашиваю я.
– Да, того самого коктейля, от которого я отказался в вечер шторма. Не знаю, как ты, а я бы выпил крепкий коктейль.
– Конечно, – оживленно соглашаюсь я. – Когда?
Сэм пожимает плечами. – Мне надо свериться с расписанием, но я уверен, что сегодня вечером свободен. В шесть пойдет?
– Шесть вечера, – повторяю я, наблюдая, как он бросает таблетки в рот. – Я бы с радостью.
Глава 39
Сэм смотрит на часы на столике рядом с собой: без трех минут шесть, и еще раз хлопает себя по поясу спортивных штанов, проверяя, на месте ли таблетки. За последние два дня он успел выплюнуть шесть таблеток, как только Альберт выходил, и спрятать их в наволочку. Это было непросто. Таблетки усыпляли его почти мгновенно, и, учитывая все варианты, сон неизменно занимал первое место в списке приоритетов, но сейчас это того стоило.
Сэм закрывает глаза и снова представляет, как ловко роняет таблетки в бокал Альберта. Два глотка – и речь Альберта станет невнятной. После третьего появятся рассеянность и сонливость. После четвертого он потеряет сознание, и тогда Сэм его задушит, а затем, для гарантии, проткнет шпателем, спрятанным под бедром. Его обожаемым четырехдюймовым шпателем, который Сэм прятал под матрасом, тщательно счистив все остатки обойного клея и отполировав его до блеска. Сэм представляет себе, как пронзает мягкий участок на виске Альберта, снова и снова, глядя, как этот печальный, безумный мозг расплескивается по всему дурацкому университетскому свитеру, который Альберт наденет этим вечером.
Сэм закрывает глаза и вздыхает. Фрейд был прав. Агрессия и вправду приносит такое же удовлетворение, как и секс.
Часы бьют шесть, и Сэм слышит, как в замке поворачивается ключ. – Эй, сердцеед. – Говорит Альберт, заглядывая в комнату. – Вы готовы?
Сэм улыбается. – Конечно.
Альберт заходит внутрь, оставив дверь открытой, и ставит тележку у стены. На ней два бокала и что-то еще, спрятанное под желтым кухонным полотенцем. – У меня для вас сюрприз, – возбужденно говорит Альберт. Он торжественным жестом фокусника сдергивает полотенце с бутылки.
– «Джонни Уокер Блю». – Сэм ошеломлен. – Откуда ты знаешь…
– Что это ваш любимый напиток по особым случаям? Вы сами рассказали, в интервью той газете. Вопрос номер двенадцать.
– Не знал, что ты ее читал, – удивленно произносит Сэм.
– Моя мать научила меня ценить местную журналистику, – поясняет Альберт, поворачиваясь к
