Три аксиомы - Зыков Иван Максимович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1962 году впервые вывезли через Коршаково двенадцать тысяч кубометров елового и соснового тонкомера. Еловый ушел через Беломорско-Балтийский канал в Ленинград, там перегрузили и отправили на калининградские целлюлозно-бумажные комбинаты. Сосновую рудостойку увезли в Архангельск, потом по Северной Двине навстречу плывущим плотам отправили до Котласа, там перегрузили на железную дорогу, и пошла рудостойка в Донбасс.
Значит, задача решена? Все хорошо? Нет, не совсем. Для калининградских бумажников мезенский баланс не радость. Со всеми перегрузками в пути он обошелся в тридцать рубликов за кубометр. На одну тонну целлюлозы тратится пять кубов балансов на полтораста рублей, а отпускная цена тонны целлюлозы тоже полтораста рублей. Да не одна же древесина расходуется, нужны еще химикаты, пар, электроэнергия, труд.
А ближние архангельские целлюлозно-бумажные комбинаты перерабатывают местную дешевую древесину, им мезенский баланс и вовсе не по карману.
Когда мезенская древесина распиливается в Каменке на доски, она настолько вырастает в цене, что окупает стоимость морской перевозки. Непереработанные круглые бревна прибавки к своей цене не получают, им не по силам нести большие транспортные расходы.
Да и вообще вывоз мезенского леса через море не решает вопроса. Ну, много ли его вывезешь через такую мелеющую реку и такой неспокойный порт? Ведь даже не весь пиловочник успевают сплавить по реке паромами в те годы, когда долго продолжается летнее безводье. Вон сколько бревен остается в верховьях до будущей навигации! Зимой выкалывают из льда вмерзшие плоты да поднимают бревна в гору.
Исправить положение может только железная дорога.
Еще в начали 30-х годов обсуждался проект постройки дороги от Архангельска до Лешуконского, но он не был в свое время осуществлен. А сейчас строят.
Экономическое значение новой железной дороги огромно. Ведь не по пустым она пройдет местам, а по лесным массивам. Непосредственно на железной дороге будут построены лесозаготовительные предприятия с общей годовой заготовкой трех миллионов кубометров древесины. Этот лес будет грузиться прямо на железную дорогу без всякого сплава.
И кроме того, оживут Пинега, Мезень, Вашка. Там тоже будут построены новые леспромхозы общей мощностью в шесть миллионов кубометров.
Для улучшения сплава на Мезени и Вашке построят водорегулирующие плотины.
Все конфликты разом ликвидируются. Перестанут оставлять на лесосеках не только тонкомерные еловые да сосновые бревна, но заберут даже гнилые старые деревья, годные на дрова, чтобы они не захламляли и не заражали лес. Деловая древесина пойдет по железной дороге в Архангельск, а дрова возить дорого, и потому в Лешуконском надо построить мощный комбинат, который станет перерабатывать дрова в картон.
Нет изолированных отраслей производства, есть единое народное хозяйство, и только общее развитие его уровня способно разом ликвидировать все споры. На известном уровне становится возможным изменить судьбу целого края. Но нужны для этого большие капиталовложения.
Почему не построили железную дорогу раньше? Главная причина длительной оттяжки — война. А после войны не сидели же мы сложа руки. Вон как много повсюду строим! И еще больше надо строить. Не без счета лежат у государства деньги, не из бездонного льются колодца. Не хватает средств и рабочих рук на все нужные дела — и сюда надо и туда. Приходится управляться по очереди; сначала там, где нужнее.
Так же обстоят дела в других местах. Всюду надо освободить ближние участки тайги от перерубов сверх нормы, а для этого необходимо перенести нагрузку на дальние районы.
В настоящее время вступают в действие новые леспромхозы в Тюменской и Иркутской областях, в Красноярском крае. Чем больше будет построено леспромхозов в дальних краях, тем легче станет лесорубам и лесам Карелии, Вологодской, Костромской, Кировской, Пермской и Свердловской областей.
Острая проблемаПоездка на Мезень вводит нас в понимание одной важной проблемы, давно волнующей работников леса и широкую общественность. Речь идет о наиболее полном использовании леса, о получении с вырубаемых площадей максимального количества древесины.
При рубке леса где-нибудь в Курской области или на Украине все деревья и все их части до последней веточки идут впрок. Крупная древесина используется в строительстве, а из всякой мелочи в лесничествах строгают рукоятки для молотков, палки для щеток, вяжут метлы, плетут корзины и делают прочий ширпотреб. Суковатые остатки, хворост и валежник подбирают на топливо. Словом, не пропадает ни синь-пороха.
В тайге так не получается.
Мы видели, как в мезенских ельниках берут всего сорок процентов запаса древесины, а шестьдесят оставляют на корню.
В амурской тайге рубят только кедр и оставляют дуб, ясень и другие ценные породы, крайне необходимые нашей мебельной промышленности.
В Якутии рубят только сосну и оставляют лиственницу.
Что это такое? Головотяпство? Нет, физическая невозможность. Единственная дорога в тайге — река, вывезти бревна можно только сплавом по воде. Кедр и обыкновенная сосна плывут; лиственница, дуб, ясень тонут.
Скажут: чем так рубить, лучше вовсе не рубить. Нет, формула «все иль ничего» для данного случая не годится. Лучше получить от тайги хоть что-нибудь, чем ничего не получать.
Однако получать надо больше.
Летят в тайгу гневные телеграммы-«молнии», едут с юга на север толкачи, штурмуют отделы сбыта совнархозов, устраивают истерики, требуют древесину по нарядам, и всем нужны добротные бревна; никто не желает брать гнилых, кривых и суковатых. А ведь тайга рубится только по первому разу, она состоит из состарившихся, переспелых лесов; многие деревья имеют гнилую сердцевину и годятся только на дрова.
Заготовке добротных бревен сопутствует низкокачественная древесина и всякие отходы да обрезки. В прежнее время их употребляли на топливо.
Но обстановка изменилась. С каждым годом нарастает потребность в хорошей деловой древесине и одновременно уменьшается спрос на дрова. Уголь, газ, нефть, электроэнергия вытеснили это старинное топливо не только из фабрично-заводского производства, но и домашнего обихода. Взять хотя бы Москву. Нынешняя большая Москва расходует дров во много раз меньше, чем маленькая Москва прошлого и позапрошлого столетий.
В Карпгорском леспромхозе Архангельской области мне привелось увидеть, как для разгрузки склада дровяные бревна возили обратно в лес.
А летом 1962 года я был свидетелем такого случая. На Северной Двине в сорока пяти километрах выше Архангельска есть Бобровский сплавной рейд: русло реки от берега до острова перегорожено запанью, сдерживающей приплывшие плоты, и около запани наделано из плавающих бонов множество коридоров и двориков. Плоты приходят сюда с Вычегды, тут их развязывают, бревна пропускают через ворота, и женщины с баграми толкают каждое плывущее бревно в соответствующий коридор: пиловочник к пиловочнику, рудничную стойку — по другом дорожке, бумажным баланс — по третий, дрова к дровам. Потом рассортированные бревна свяжут машиной в пучки, составят новые плоты из бревен какого-либо одного типа и отправят куда следует: пиловочник — на архангельские лесопильные заводы, балансы — на бумкомбинат, рудстойку — на лесоперевалочные базы для погрузки на железную дорогу. Каждый потребитель получит то, что ему надо. Дрова идут для нужд Архангельска, для отправки на пароходах в безлесное Заполярье и отчасти перегружаются на железную дорогу.
И вдруг из Архангельска позвонили в Боброво:
— Не присылайте дров! Не станем принимать.
— Куда ж их девать? У нас остается сто тысяч кубов.
— Куда хотите! Хоть обратно на Вычегду отправляйте!
Создалось безвыходное положение. Как освободить коридоры и дворики? Как уничтожить дрова? Сжечь их невозможно мокрые бревна на воде не горят. Выпустить в реку по течению — значит парализовать судоходство в низовьях Двины и Архангельском порту. Оставалось только мошенничать, понемножечку подмешивать дровяные бревна к деловым, авось получатели не станут скандалить из-за каких-нибудь двух-трех процентов брака.