Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916 - Анджей Иконников-Галицкий

И вновь до боли знакомая картина, не правда ли? Этот наивный гражданственно-правовой романтизм, эта слепая вера в святую истинность западноевропейских буржуазных ценностей. Эта уверенность в своём праве говорить от имени многомиллионного народа и в знании простых рецептов, способных привести народ к счастью. Эта вообще самоуверенность людей, никогда ничем не управлявших, профессоров, адвокатов, средней руки литераторов, готовых делить между собой министерские портфели. Как похоже на раннего Собчака, раннего Гайдара, на многих других – забытых или убитых – деятелей времён перестройки и распада СССР… С другой стороны – как не вспомнить и 1993 год, лихую эскалацию противостояния законодательной и исполнительной властей. «Есть упоение в бою». Заканчивалось всё всегда одинаково: крахом одних, кровью других, беззаконным захватом власти третьими.

А что правительство? Оно вело себя до странности пассивно, как будто репетировало свой будущий позорный крах в феврале Семнадцатого. Премьер-министр И. Л. Горемыкин, сменивший обанкротившегося Витте, мирно дремал на заседаниях Думы. На заседаниях Совета министров, впрочем, он тоже порой дремал. Министрам, по наивности или по долгу службы пытавшимся выступать с думской трибуны, депутаты кричали «В отставку!» и проваливали их предложения. В свою очередь, министры вместе с покладистым Государственным советом отвергали думские проекты. За семьдесят три дня существования первой Думы один-единственный законопроект прошёл все инстанции и «восприял силу закона», а именно: правительство предложило выделить пятьдесят миллионов рублей на оказание помощи голодающим; Дума, в пику правительству, сократила сумму до пятнадцати миллионов; Государственный совет одобрил, а государь подписал.

Единения «лучших людей от народа» с царём и его чиновниками не получилось. Вечером 8 июля государь в своём петергофском Нижнем дворце долго совещался с послушным Горемыкиным, с петербургским градоначальником фон-дер-Лауницем и с министром внутренних дел Столыпиным. Последнего даже пригласил отобедать вдвоём на балконе, с видом на залив. Итог совещаний был обнародован утром 9-го, в воскресенье: указ о роспуске Думы, манифест о сохранении в неизменности принципов всесословного представительства, указ об отставке Горемыкина и о назначении Столыпина главой правительства. Таврический дворец по приказу градоначальника был оцеплен полицией. Роспуск первой Думы обошёлся без серьёзных эксцессов.

Полутеневой Лопухин

«Дело дрянь. Всё наделало наше посещение приятеля. Он сказал всё, что я ему говорил, и что Вы ему угрожали… Рассказал про три письма, которые он дал, как оказывается, кому-то другому (из радикалов) отправлять и читал их свидетелям-радикалам до отправки…» В сбивчивых строчках бешеный пульс смертельно напуганного человека. Писал их гений террора и провокации Азеф начальнику Петербургского охранного отделения Герасимову. Письмо целиком было оглашено на судебном заседании Особого присутствия Сената в апреле 1909 года. Как и это, адресованное Азефом отставному действительному статскому советнику Лопухину: «…Вы примете во внимание мою судьбу, и главное, судьбу моей семьи. Они ничего не знают, ничего не имеют. От них отвернутся, все они будут убиты со мною, если не физически, то нравственно. Прошу Вас, поймите это положение и сжальтесь над ним…» Продал душу дьяволу, и вдруг понял: сейчас за ним придут! Впрочем, в клубке провокаций и предательств, свившемся вокруг Азефа, все души проданы. Душа Лопухина тоже. Кто он – этот «приятель» и предатель Азефа, респектабельный барин, полутеневой Лопухин?

Когда я был маленький, со мной гуляли по Таврической улице. Я запомнил дом, светленький такой, с фризом из лепных венков и красивыми решётками балкончиков. Рассказывала мне мать: после войны тут жила её школьная подруга, француженка настоящая, из Парижа, Эльян, по-свойски Эльянка. Собственно, она наполовину была француженка: отец её явился во Францию с русским корпусом в 1915 году. В России грянула революция, на родину не попасть. Женился на парижанке, вступил во французскую компартию и в конце тридцатых приехал в Советскую Россию с семьёй, строить светлое будущее. Тут его, понятное дело, репрессировали. Потом – война, блокада. Маман с детьми отправили в эвакуацию, то ли в Сибирь, то ли на север. Вернувшись, Эльянка поражала питерских одноклассниц освоенным на «северах» искусством сморкаться при помощи пальцев без посредства платка: такое было неведомо в те времена в культурном Ленинграде. Потом маман, стопроцентную француженку, выслали куда-то как «чуждый элемент». Да и сама Эльянка уехала, следы её затерялись. В этом доме она жила, в коммуналке, на третьем этаже, подниматься по чёрной лестнице.

Сейчас уже не вспомнить, по какой именно лестнице. Как знать, возможно, с тёмной лестничной площадки отворялась дверь на кухню большой барской квартиры, которую занимал в этом доме в начале ушедшего века бывший директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин. Его карьера оборвалась в 1906 году: был уволен с государственной службы без пенсиона и переехал с казённой квартиры сюда, на Таврическую, дом 7. Он, конечно, ходил по парадным ступеням, и о существовании чёрного хода мог даже не догадываться – что ему за дело до мира кухарок и дворников. Но пришлось-таки задуматься о превратностях судьбы: отпрыск рода, состоящего в свойстве с царской династией, был приговорён к пяти годам ссылки в места не столь отдалённые, примерно в те же, куда потом отправилось Эльянкино семейство.

Из стенограммы суда Особого присутствия Сената, 28 апреля 1909 года:

«Первоприсутствующий сенатор Варварин: Объявляю заседание Особого присутствия Правительствующего Сената открытым…(Обращается к подсудимому.) Ваше имя, отчество, фамилия?

Лопухин: Алексей Александрович Лопухин.

Первоприсутствующий: Вы отставной действительный статский советник? Вам 45 лет от роду?

Л.: 45 лет.

П.: Вы проживаете в Петербурге?

Л.: Я в Петербурге с 1900 года.

П.: Вы уроженец Тамбовской губернии?

Л.: Московской…»

Затем оглашается обвинительный акт. После сего:

«Первоприсутствующий: Признаёте себя виновным?

Лопухин: Нет, не признаю».

Обвинялся он в государственном преступлении: располагая сведениями о секретном агенте Департамента полиции Евно Фишелевиче Азефе, передал эти сведения представителям партии социалистов-революционеров. «Сдал» агента врагам режима. Об этом деле много было разговоров – тогда и потом. Но всё в связи с Азефом, провокацией, революцией. Сам Лопухин так и остался малоразличимой фигурой в зловещей тени Азефа. В этом его личная судьба совпала с судьбой рода.

Роду Лопухиных странным образом не везло. Каждый их взлёт обрывался крахом на ближних подступах к вершине.

Они не были ни особо знатными, ни особо древними, хотя и верили легенде о своём происхождении от касожского (черкесского) князя Редеди, упомянутого в «Слове о полку Игореве». На верхних ступенях государственной иерархии Лопухины впервые оказываются при царе Алексее Михайловиче: двое из них – думные дьяки, один – думный дворянин. В переводе на язык «Табели о рангах» это примерно соответствует чину действительного статского советника, до которого «дорос» их потомок Алексей Александрович. В конце XVII века удача как будто бы осенила Лопухиных своим крылом: царица Наталья выбрала в жёны своему сыну царю Петру дочь думного дворянина Фёдора Лопухина, Евдокию. Царёв тесть был произведён в бояре, а Евдокия родила царю наследника Алексея. Но взлёт обернулся падением: Петр невзлюбил жену, отлучил её от себя, а впоследствии опалился и на сына. Трагическая развязка семейной драмы Петра, Евдокии и Алексея хорошо известна. Царевич был осуждён на смерть, а Лопухины впали в немилость. После смерти Петра выглянуло солнце счастья: императрица Екатерина I незадолго до смерти назначила своим наследником малолетнего внука Петра Великого и Евдокии, Петра Алексеевича. При новом царе Лопухины в фаворе, но… Процарствовав два с половиной года, Пётр II внезапно умер. Лопухины снова в тени.

Новый подъём – эпоха Александра I. Пётр Васильевич Лопухин – министр юстиции, председатель Государственного совета, светлейший князь. Однако княжеская ветвь рода пресеклась на его сыне, а остальные Лопухины так высоко не залетали. Алексею Александровичу, явившемуся на свет в 1864 году, пришлось начинать свою карьеру при государе Александре III с невысоких степеней. Он получил хорошее юридическое образование и отправился служить – в Министерство юстиции, по ведомству прокуратуры. Тут не обошлось без протекции: отец нашего героя, Александр Алексеевич Лопухин, занимал солидный пост прокурора Петербургской судебной палаты во времена дела Засулич. У сына служба шла не слишком быстро, но и не медленно: сказывались способности и те широкие связи в кругах московско-питерской аристократии, которыми обросли Лопухины за два столетия. Через десять лет службы, в начале нового – и последнего для России – царствования Николая II, Лопухин-младший занимает невыдающуюся, но перспективную должность товарища прокурора Московского окружного суда.