Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916 - Анджей Иконников-Галицкий

В эпоху капитализма борьба за власть стала борьбой за контроль над гигантскими финансовыми потоками. Сановная знать не могла не задуматься: а нужен ли ей царь во плоти, когда у неё есть царь лёгкий и почти бесплотный – капитал. Большинство склонялось к тому, что всё-таки нужен – как громоотвод, как прикрытие от ненависти нещадно эксплуатируемых масс. Это значит, что его надо лишить реальной власти, но оставить на престоле, и править от его имени. Такой политический строй называется «конституционная монархия».

В 1905 году высшая бюрократия Российской империи пришла к единому мнению: власть царя пора ограничить конституцией. Созвать так называемое «народное представительство». Сановники, или, по-нашему говоря, олигархи, были уверены: формировать «Земский собор» (так, с лёгкой руки историка профессора Ключевского, стали называть проектируемое собрание) будут, конечно, они. И управлять им тоже. Удобно: правит каста олигархов, а отвечают за всё царь да «народные избранники». Движение масс, развернувшееся в стране после Кровавого воскресенья, олигархи самоуверенно приписали своим собственным интригам, и были уверены: дай Бог совладать с упрямым царём, а уж с несмысленным народом, с быдлом, они управятся.

Последнее, чего не хватало олигархам – единого лидера. Сама судьба вытолкнула Витте на сцену, играть эту роль. К лету 1905 года все уверовали: Сергей Юльевич – наш Бисмарк, а может быть, и Кромвель. Царь упорствовал, но его сломила свершившаяся в мае Цусимская катастрофа. Похоже, и он поверил в незаменимость Витте, в его спасительную звезду. Царь послушно вычёркивает из списков носителей власти всех врагов Витте. Уволены или удалены: Алексеев, Абаза, Безобразов, морской министр Авелан, великий князь Владимир. Уходит в тень Булыгин. Даже твердокаменный Трепов (вскоре, при подавлении октябрьских волнений в Петербурге, он прославится строчкой приказа: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть!») потихоньку дрейфует в сторону будущего сегуна, ищет с ним контактов.

Далее – явный триумф Витте: намечены мирные переговоры с Японией, и вести их поручено ему. Никто, кроме Витте, не выведет страну из бездны поражения. И вот – сентябрь, переговоры завершены, мир заключён, пол-Сахалина отдано японцам, триумфатор, только что пожалованный графским титулом, возвращается в Россию. К его приезду всё готово: указ о выборах «народного представительства» на основе сословно-цензового права (это – управляемости ради) подписан месяц назад. Единственное, в чём самодержец сохранил самостоятельность, так это в выборе названия: не Земский собор, а Государственная Дума. В Петербурге под председательством сановника Сольского, давно перебежавшего в лагерь Витте, заседает комиссия по подготовке «реформы правительства». Суть реформы: объединить высших сановников под главенством премьер-министра. Кто им будет – вопрос риторический. Проект комиссии Сольского услужливо предоставляет будущему премьеру широкие полномочия, отнимая их у царя. Царю даже запрещено принимать от министров доклады, ежели они не утверждены премьером. Предполагается, что Дума соберётся через пару месяцев и послушно утвердит все правительственные решения.

Увлечённые азартной игрой сановники даже не заметили, что вокруг происходит странное «не то». 6 октября забастовали машинисты Московско-Казанской железной дороги. В ночь на 7 октября Центральное бюро только что образованного Всероссийского железнодорожного союза разослало по всем дорогам телеграммы с призывом к забастовке. В течение трёх дней, как чудище из глубин морских, выросла Всероссийская стачка. По всей стране остановились заводы, прекратилось движение поездов, перестали выходить газеты, забастовали даже банки. Откуда ни возьмись появились красные флаги, стали расти рабочие советы. Толпы хмурых и возбуждённых людей хлынули на улицы городов. Всё и всюду вдруг затопила чёрно-красная никем не управляемая стихия.

Сановники не могли поверить, что это «просто так». И в этих событиях видели руку Витте («Железнодорожники бастуют? Так ведь Витте шеф железных дорог»). Кинулись умолять Николая как можно скорее подписать все указы, которые продиктует Спаситель Отечества. Великий князь Николай Николаевич, будущий главнокомандующий русской армией в Мировой войне, отчаянный мистик и спирит, выхватив револьвер, грозился застрелиться на глазах государя, ежели тот немедленно не назначит Витте премьером. Императрица-мать через доверенных лиц передавала из Дании, что вернётся в Россию только при премьере Витте.

Делать было нечего. Николай вызвал Витте к себе в Петергоф. Несколько дней составляли проект рескрипта. В нём главное – создание кабинета министров во главе с премьером, а на сладкое – свобода слова, собраний и печати (у Витте отличные отношения с газетами и немало платных журналистов работают на него). Но ситуация в стране и в столице становится какой-то совсем уж непонятной. 13 октября видный сановник Горемыкин отправился по вызову царя в Петергоф – и едва добрался. Железная дорога бастовала, пришлось ехать по тракту мимо Путиловского завода. Толпа рабочих пыталась остановить карету, забросала её камнями. Горемыкин прибыл в Петергоф в смертельном испуге, что-то бессвязно лепеча про необходимость срочно послать шестьдесят тысяч войска на расстрел питерских манифестантов. Сам Витте вынужден был путешествовать в Петергоф тайно, под покровом темноты садился на пароходик и плыл, страдая от морской болезни, притом ещё, на всякий случай, с погашенными огнями.

Масштаб и природа происходящего оставались недоступны сановным умам. Бунтуют? Погрозим кнутом, да задобрим пряником уступок. В проект рескрипта наскоро вписали пару неопределённых фраз о расширении избирательных прав и функций Думы, даже не подумав о том, что рабочим, крестьянам, солдатам, кухаркам и каторжникам дела нет до этих функций и прав. С этой бумагой делегация сановников предстала перед государем 17 октября. Их торжество не смогла омрачить неожиданная хитрость императора: в последний момент он настоял на том, что проект будет оформлен в виде манифеста. Разница в способе распространения: рескрипт (приказ сановнику) печатают лишь в официальных газетах, манифест (обращение к нации) в виде листовки расклеивают повсюду. После опубликования манифеста народ будет знать, кто теперь за всё отвечает.

Манифест с трудом напечатали (бастовали все типографии, кроме одной), расклеили. На следующий день Витте был назначен премьер-министром. В тот же день в Петербурге произошли столкновения и драки между демонстрантами, шедшими под красными и под трёхцветными флагами. В Москве такие же столкновения дополнялись кровавыми жертвами. Среди прочих был убит социал-демократ Бауман. В Одессе манифестанты рвали и топтали царские портреты. В Минске на улицах митинговали рабочие; войска открыли по демонстрантам огонь. 19 октября в Нижнем, Балашове, Нежине, той же Одессе толпы под трёхцветными знамёнами пошли бить «жидов и студентов». 20 октября в Томске завязалась перестрелка между «красными» и «трёхцветными»; «красных» загнали в здание театра и подожгли; погибло около двухсот человек. В тот же день в Москве хоронили Баумана; сто тысяч человек шли под красными флагами и пели «Марсельезу». Похороны переросли в настоящее сражение между рабочими и казаками; убиты и ранены сотни. 25 октября в Кронштадте матросы вырвались из казарм и с кораблей, стали громить полицейские участки, магазины, убивать офицеров и пьянствовать. 30 октября всеобщий солдатский бунт охватил Владивосток; там грабили, пили, били китайцев и корейцев. В ноябре взбунтовался Севастополь; на крейсере «Очаков» отставной лейтенант Пётр Шмидт поднял красный флаг… И так далее. Дважды свобода, трижды смута.

Граф Витте, премьер, сёгун, визирь, диктатор, в ответ на всё это опубликовал воззвание: «Братцы рабочие, станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жён и детей. Не слушайте дурных советов… Дайте время… Послушайте человека, к вам расположенного». Это не пародия, это подлинный текст. Петербургский Совет ответил: «Пролетарии ни в каком родстве с графом Витте не состоят… Совет рабочих депутатов не нуждается в расположении царских временщиков». Революция, великая и страшная, шла по России широким маршем, отбросив в сторону Витте, топча бумажные обрывки конституционного манифеста.

Недальний полёт первой Думы

В 1906 году, 27 апреля по старому стилю, 10 мая по новому, в России появилась Государственная Дума. Политический идол парламентаризма, который К. П. Победоносцев называл «великой ложью нашего времени», был воздвигнут против воли царя и при пассивном равнодушии масс усилиями кучки интриганов, мечтателей и честолюбцев. Рухнувший в 1917 году, идол сей был восстановлен семьдесят шесть лет спустя, и высится над страной до сих пор. Та Дума и те думцы, конечно, мало похожи на нынешних. В тех было побольше совестливости и принципиальности, поменьше цинизма и корыстолюбия. Те не продавались – по крайней мере, так откровенно, как эти. Не разъезжали на машинах с мигалками, не обзаводились привилегиями и квартирами за казённый счёт. Но тех и этих роднит самовлюблённая уверенность: уж они-то знают, куда вести Россию. Между тем Россия, то ли по доверчивости, то ли с похмелья голосовавшая за них, мучается вопросом: а на кой, собственно, нужны народные избранники? Наше кривое законодательство и творимое под его прикрытием беззаконие не дают сегодня ответа на этот вопрос. Столетие назад амбициозное доктринёрство и безответственное пустозвонство быстро привело первую российскую Думу к краху.