Смерть как искусство. Том 1. Маски - Александра Маринина

Иными словами, на вопрос Насти Каменской: «Зачем вы все это терпите?» – Артем ответил неправду. Причем неправду, не заготовленную заранее, а придуманную на ходу, на кухне, во время заваривания кофе. Как вовремя Настя вчера вспомнила яркий плакат, висевший на стене кабинета Богомолова! Вот и Артем его вспомнил. И назвал «Двенадцатую ночь», поставленную Богомоловым. А что касается роли Арбениной в фильме, то он, вероятно, просто посмотрел фильмографию актрисы и запомнил, что она снималась в этой картине. А уж какая там у нее была роль, главная, второго плана или эпизод, в фильмографии не указывается.

Так какие же резоны были у Артема Лесогорова, когда он нес свою пьесу именно в этот театр? А ведь они были, резоны эти, но он почему-то не захотел говорить о них.

– Ася, а почему ты его за руку не поймала и по носу не щелкнула? – спросил Чистяков. – Я все ждал этого сладостного момента, когда ты ткнешь его мордой в его вранье. А ты его так спокойно отпустила.

– Сейчас не время, Лешенька. Обстановка не располагает. Мы сидим в буфете, кругом народ. Он в любую секунду, как только ему что-то не понравится, может встать и уйти, сославшись на неотложные дела, и что я буду делать? Бежать за ним через весь буфет и коридоры, хватать за рукав и уговариваться вернуться и еще немножко с нами поговорить? Он может послать меня куда подальше и будет прав, потому что я – никто, и полномочий у меня никаких нет, я теперь не представитель государства, а частное лицо. Артем, конечно, об этом пока не знает, но я-то знаю и нарываться не имею права. А вдруг он решит пожаловаться на меня следователю? Коля Блинов меня с потрохами съест. Если бы сейчас здесь с нами был Антон, тогда другое дело. А теперь представь себе, что мы с тобой его уличим во лжи, а разговора не получится. Лесогоров уйдет отсюда с точным пониманием, что мы под него копаем, стало быть, ему нужно вооружаться против нас. Вот он и пойдет вооружаться, а я буду тупо ждать, пока он придумает для себя всю систему защиты и будет готов поговорить со мной. Ты этого хочешь?

Народу в артистическом буфете становилось все больше, гул голосов смешивался с клубами табачного дыма и запахами горячей еды, и Насте пришлось наклонять голову поближе к Алексею, чтобы они могли слышать друг друга и в то же время чтобы их самих не слышал никто.

– А так наш юный друг покинул нас в полной уверенности, что мы ни о чем не догадываемся, и будет спокойно продолжать жить своей жизнью, а вот мы как раз в это время будем вооружаться против него, – продолжала она.

– Это как же?

– Позвоню Зарубину, – усмехнулась Настя, – выслушаю очередную серию стенаний и выбью из него обещание собрать информацию на Лесогорова. К разговору с ним надо как следует подготовиться, чтобы бить прицельно, точно и сильно. Я не могу позволить себе неудачный заход, понимаешь?

Леша недоверчиво посмотрел на жену.

– Так ты думаешь, это он Богомолова…?

– Да господь с тобой, – засмеялась она. – Ни в коем случае. Зачем Артему Богомолов? Если бы у него были какие-то личные счеты с Львом Алексеевичем, он бы просто сделал то, что считал нужным, и все. Для чего тогда вся эта канитель с пьесой и спонсором? Нет, Лешик, у Лесогорова никаких мотивов для покушения на Богомолова нет, наоборот, он заинтересован в том, чтобы Лев Алексеевич был жив и здоров и поставил за денежки его хилую пьеску. Без Богомолова наш Артем остался в одиночестве в стане врага, ведь смотри, что получается: завлит Малащенко категорически против этой пьесы, а завлита любят и уважают и директор Бережной, и очередной режиссер Дудник, и даже главный администратор Семаков. Следовательно, вся часть театра, от которой хоть что-то зависит, считает пьесу плохой и убиваться над ней не станет. Скажу больше: я тут случайно узнала, что дата премьеры еще не назначена, то есть постановка спектакля не включена в план. А знаешь почему?

– Почему? Кстати, я в первый раз слышу, что в театре есть план. Это же творчество, какой тут может быть план? – удивился Чистяков.

– Леш, творчество может существовать только тогда, когда оно подкреплено деньгами. Людям нужно платить зарплату, надо шить костюмы, изготавливать декорации, покупать реквизит и все такое, а это, между прочим, денег стоит. Там, где деньги, обязательно должен быть план, по-другому не бывает. И если бы пьесу ставили на средства театра, то даты прогона и премьеры давно уже были бы определены. А тут речь идет о спонсорских деньгах, которые поступают траншами. Причем договор между спонсором и театром составлен очень и очень лояльно, по нему автор в любой момент может отказаться от сотрудничества, если ему не понравится, как идет работа над его пьесой, но и театр, в свою очередь, может в любой момент отказаться от работы над пьесой и всю подготовку свернуть. При этом уже потраченные деньги спонсору не возвращаются и никак не компенсируются. Понимаешь, что это означает?

– Это означает, по-видимому, что спонсор пошел на такие немыслимые условия, потому что был в чем-то сильно заинтересован, – предположил Алексей. – А в чем, не знаешь?

Настя пожала плечами.

– Два варианта: либо у спонсора есть личный интерес, о котором никто не знает и даже не догадывается, и он просто использует Лесогорова и его пьесу как собственное орудие, либо, наоборот, личный интерес есть у Лесогорова, а спонсор – его инструмент. В любом случае эта парочка сумела убедить Богомолова, и теперь Артем изо всех сил старается, чтобы театр не воспользовался своими правами по договору и не отказался от пьесы. Вот поэтому он и идет на все уступки, вносит множество поправок и ни с кем не спорит. И, разумеется, своими правами на расторжение контракта он пользоваться не собирается, его главная задача – удержать театр от аналогичного шага. В общем, Лешенька, тут какая-то сложная конструкция, и, чтобы в ней разобраться, надо как следует подготовиться. Кстати, совершенно не факт, что это имеет хоть малейшее отношение к покушению на Богомолова. Вероятнее всего, это две абсолютно разные истории, которые просто совпали в пространстве и во времени. – Она посмотрела на часы. – Пойдем, Лешик, уже без четверти семь, сейчас первый звонок дадут.

Они поставили грязную посуду на тележку, и Настя повела мужа к двери, ведущей на сцену. К моменту, когда они подошли к столику помрежа, первого звонка все еще не было. Федотов, напряженный и сердитый, что-то выговаривал женщине-реквизитору.

– Не могу дать звонок, костюмер куда-то подевалась, – злым голосом объяснил он. – Меня уже Семаков задергал, три раза звонил, почему я первый звонок не даю, зрители в фойе толпятся, а в зал их не пускают. А как я могу дать звонок, если у меня костюмер не готов?

– Может, в пробке застряла? – предположила Настя. – Вы же знаете, какой в Москве трафик.

– Да какие пробки? – буквально взвыл Федотов. – Здесь она, уже в пять часов была здесь. Костюмы все заряжены, видите?

Он показал на висящие здесь же пиджаки, сюртуки, дамскую накидку, мужские и женские шляпы, а также непонятного предназначения элементы чего-то, сделанного из черного искусственного меха.

– Звоню ей на мобильный – занято. И где ее черти носят?

В этот момент за кулисы ворвалась немолодая женщина с крашеными рыжими волосами, в джинсах и ярко-красной футболке.

– Я здесь, Саша. Извини.

– Где ты шатаешься? – зашипел на нее Федотов.

Он включил тумблер на своем столе, наклонился к микрофону и произнес:

– Внимание, первый звонок.

И тут же разлилась трель долгожданного звонка. Прошло несколько мгновений, и из зала стали доноситься обрывки разговоров – начали заходить зрители.

– У меня внучка заболела, – торопливо оправдывалась костюмер. – Зять в командировке, а дочка совсем растерялась, не знает, что и как делать, звонит каждые пять минут, приходится ей все на пальцах объяснять, ничего сама не может, ничего не умеет, только плачет и паникует.

Настя и Алексей стояли в сторонке и молча наблюдали за тем, как в кулисах собирались и одевались актеры, занятые в начале спектакля. Вот подошел вальяжный рослый Арцеулов, весь в черном, костюмер помогла ему надеть берет с пером и пристегнуть шпагу. Воланд, стало быть. Еще один актер, с которым Настя беседовала днем раньше и помнила, что его зовут Константином, играл, по всей вероятности, Мастера. Вероятно, по режиссерской версии, Воланд и Мастер встречаются в самом начале.

Она заглянула в лежащую на столе открытую партитуру спектакля и пробежала глазами первую страницу. Да, так и есть, в пьесе наличествует пролог.

– Где моя сигара? – послышался недовольный баритон Арцеулова. – Она должна лежать вот на этом месте, с краю. Майя!

Молоденькая девушка-реквизитор виновато засуетилась.

– Вот сигара, Михаил Львович.

– Я же просил… – недовольно заворчал Воланд.

– Майя, я сколько раз тебе говорил: смотри в тетрадку! – шепотом закричал на девушку Федотов. – Там же схема раскладки есть! Черт знает что! Наберут новеньких, толком не обучат, спектакль не сдадут, вот как в таких условиях можно нормально работать!