Клетка - Анатолий Азольский

А шли уже по улице Пестеля, и Большой Дом на Литейном угадывался, приближался, все чаще попадались навстречу мордатые мужчины, которым что вошь раздавить, что человека потоптать - одно и то же. Глаза Ивана шарили по стенам домов, по углам их, глаза высматривали подъезд, куда можно втолкнуть Садофьева, где от удара коленкою в челюсть разойдутся шейные позвонки служителя чекистских муз…

Вдруг Садофьев остановился, голос его звучал просительно: он, полковник госбезопасности, весь во власти идущего рядом Ивана Баринова, потому что если того арестуют, если тот заговорит о Диванёве, то немедленно выплывет компрометирующий Садофьева факт - уничтожение протоколов и, так уж случилось, способствование побегу. Так не зайти ли в управление, там Ивану Баринову он даст документ, спасающий того от задержаний и расспросов, служащий если не правом на жительство, то уж свидетельством его полной благонадежности, а? «Да», - кивнул Иван и сник: слабость и растерянность были в нем, ноги еле волочились. Садофьев направился было к окошку за пропуском ему, но передумал, мялся в нерешительности, потом тихо сказал, что негоже Ивану показывать поддельные бумаги, и подтолкнул его к охраннику, которому не впервой было пускать в управление особо доверенных людей. По широкой лестнице поднялись на второй этаж, в конце коридора Садофьев остановился у двери, к чему-то прислушался, достал ключи. Окна кабинета смотрели во двор, было темновато, свет полковник не зажег, досадливо («Экий недоверчивый!») предложил сесть, а сам полез в сейф - за ключиком от шкафчика, откуда достал папиросы, бутылку коньяка, нарзан и честно признался: посылал он человека в родной Ивану дом на проспекте Карла Маркса, и человек принес ему обнадеживающее известие - сошлись-таки Баринов и Пашутин, встретились, объединились в едином научном поиске, другого пути у них не оставалось, беда в том, что Клим Пашутин - исчез, в последний раз его видели на автобусной станции Переяславля, а Пашутин нужен, ой как нужен, а как его найти, как? Официальный розыск исключается, основанием для него не могут не быть имеющиеся свидетельства о связи Пашутина с немцами, а о таких связях надо помалкивать; Пашутин и хорошо известный Ивану Майзель проделали важные эксперименты, не нашедшие отражения в научной прессе, Майзеля поэтому можно отбросить и все сделанное под Берлином приписать Пашутину, ему же следует порекомендовать: две-три работы по молекулярной биологии, пусть он их напишет, как опубликовать - это уже забота его, Садофьева, работы внесут оживление и разбудят тех генетиков, которые поднапуганы.

Впрочем (Георгий Аполлоньевич посмаковал коньяк), есть от чего впасть в уныние, люди науки, по его наблюдениям, подобны обитателям джунглей, которые возбуждаются задолго до пожара или засухи, и признаки паники уже просматриваются; дело в том, что в скором времени соберется сессия Всесоюзной сельскохозяйственной академии имени Ленина, с сокрушительным докладом выступит яростный противник генетики Лысенко, доклад сейчас на просмотре у товарища Сталина, будут выдвинуты, следовательно, политические обвинения, это и заставит генетиков отречься от своих взглядов, не всех, конечно, кое-кто предпочтет ссылку, лишение работы, забвение заслуг, но так или иначе, а менделисты-морганисты будут распылены, рассеяны, разобщены и невырезанными гнойниками останутся в теле советской науки. А время торопит, продолжал разглагольствовать полковник, время не ждет, близок опаснейший момент в истории социализма, передовой общественный строй только тогда может развиваться и совершенствоваться, когда он абсолютно отрицает буржуазную цивилизацию, а означать это применительно к науке будет следующее: генетика, равно как и многие другие теории, должна быть выкорчевана полностью, для чего распыленные силы уцелевших менделистов-морганистов следует сконцентрировать в каком-либо одном определенном месте, и вокруг Пашутина генетики соберутся, им ведь, как стало Садофьеву известно, сделаны выдающиеся открытия, о чем оповестил органы один угрызаемый завистью товарищ с периферии. Нет-нет, ничего Пашутину не грозит, кроме мировой славы, в лучах ее он будет греться до конца жизни, задача Ивана и его лучшего друга и брата - собрать на огонек энтузиастов генетики, помощь Ивану будет оказана всесторонняя, коснется это и привлекаемых кадров, надежность обеспечена, настоящие люди будут в окружении Пашутина, не те, которых уже начинает подбирать Иван, это о них, наверное, сообщают некоторые источники. В попытках нелегальной самодеятельности есть, без сомнения, элементы романтики, но речь идет о выживаемости социализма на планете, о деле архиважном, поэтому-то Ивану Баринову надо - во благо Пашутина, во имя науки - опираться на весь аппарат советской власти и четко обозначить свое, только ему присущее, место в аппарате. Майор Баринов Иван Леонидович - это справедливо, не так ли? И грандиозные перспективы, время костоломов проходит, - это наука, а к науке и научное отношение, минуют годы - и мир поймет, как много значил социализм для общечеловеческой цивилизации, именно ему обязаны поколения взлетом мысли, прогрессом…

Внимая знакомым по Минску идейкам, Иван рассматривал убранство кабинета, отдавал должное папиросам. Полковник, несомненно, на правах влиятельного гостя в местном управлении ЧК, но не более: многолюдных совещаний здесь не предвиделось, приставной стол всего на четыре персоны, телефонный аппарат доверия не внушает, стены отягощены портретом величавого И. В. Сталина, простаку Дзержинскому места не нашлось, зато три шкафа, книг нет, в приоткрытом сейфе - пистолет и фуражка, шинель открыто висит направо от двери, причем не с полковничьими погонами, - чужой кабинет, не Садофьева, делит он его на пару с кем-то, и зачем вообще шинель в августовскую жару? Зачем эти вертлявые мыслишки усердного саратовского философа, для кого они? «Палач пытает палача»?… О, идиоты, погрязшие во всесоюзном идиотизме! Мозги, вывернутые наизнанку и впихнутые в черепную коробку задом наперед! И эта маниакальная потребность вредить себе всеми доступными методами, рытье могилы всей стране и всей страною, беспрестанный поиск врагов, без которых и жизни-то нет, которые как противостоящая спираль, и это понятно, это объяснимо, в этом-то и смысл клеточных процессов, но невдомек полковнику, что абсолютизация здесь гибельна, и для того, чтоб эту власть сокрушить в короткие сроки, не растягивать ее существования на десятилетия, надо бы принять предложение Садофьева. Согласиться! Стать майором или даже - можно поторговаться - подполковником. Полгода - и все лучшее, что есть в науке, замахает кайлами на рудниках, а за ними покатят в Сибирь математики, физики, химики; одного нельзя отнять у этой изуверской системы: она - всеохватна и всепроникающа, она творит безобразия во всевозрастающей прогрессии. Все работы по клетке будут свернуты, элитные сорта пшеницы смешают с сорняками, под нож пойдут племенные стада, рухнут наконец-то колхозы и совхозы, молоко и зерно станут покупать у капиталистов, новые аресты и новые этапы, а виновных, то есть врагов, надо искать и искать, они и найдутся, такой страх наведут на ученых и всю науку, что по миру пойдут большевики! И сделать это может он, Иван Баринов! Ему судьба предоставляет редкостную возможность, он может отомстить за всех убиенных, за Клима тоже, и первой местью будет уничтожение всех биологов, начиная с Гальцева.