Неизвестный Кожедуб - Иван Кожедуб

А бой продолжается. Наш разведчик по-прежнему кружит неподалеку, как у себя дома. Я даже обозлился: «Вот сорвиголова! Ведь тебя сейчас собьют, чорт возьми!» И в это мгновенье вижу, что к разведчику подкрадывается «мессершмитт».

Быстрее на выручку! Сейчас немец откроет огонь!

Догоняю немца сзади, сверху и несколькими очередями сбиваю его. Фашист перевернулся и упал в лес.

Подлетаю к разведчику почти вплотную и машу ему кулаком: «Уходи! Бой разгорается вовсю. Поворачивай!» На этот раз он послушался, и мы стали уходить на нашу территорию.

Моя группа, отбиваясь от немецких истребителей, прикрыла разведчика. Фашисты, очевидно, убедились в бесплодности своих атак, повернули и вразброд полетели на запад.

Они потеряли четыре самолета, мы — один.

Благополучно приземляемся. На наш аэродром сел и разведчик. Смотрю — вылезает из самолета молодой румяный паренек. Таким я его себе и представлял. Улыбается, глаза сияют. Невольно улыбнулся и я.

— Ну чего ты, скажи пожалуйста, кружился, ведь тебя фрицы могли сбить в два счета!

— А я уже стреляный! Мне надо было сбросить бомбовый груз. Пока вы возились с истребителями, я искал цель. Да и за вас боялся — как бы не заблудились. Я ведь за вас тоже отвечал, не только вы за меня!

— Ну и что же, нашел цель, сбросил бомбы?

— Нашел и сбросил.

Он засмеялся, а потом крепко пожал мне руку и серьезно сказал:

— Спасибо вам, товарищ командир! Ваши ребята молодцы — прикрывали меня надежно!

— Цель-то ищите, а за воздухом посматривайте, — ответил я.

Он пожал мне еще раз руку и поблагодарил за совет. Вижу, сдерживает улыбку, глаза смеются. «Да ты вроде нашего Никитина», — подумал я.

Через несколько минут разведчик на бреющем полете пронесся на своем «Петлякове» над нашим аэродромом и взял курс к себе домой. Я даже не успел узнать его фамилию.

Мы до поздней ночи, несмотря на тяжелый день и ранний подъем, не спали: всё ждали Мишу Никитина. Я очень его любил. Не верилось, что он погиб.

Паша Брызгалов твердил:

— Я убежден, что Миша вернется. Наверное, он на парашюте спустился и в лес к партизанам ушел.

Когда все устали ждать и задремали, мне послышалось, что Паша Брызгалов всхлипывает, уткнувшись носом в подушку.

В горячих воздушных боях прошло еще несколько дней.

23 августа 1943 года был освобожден Харьков, и войска нашего участка фронта шли в наступление на Полтаву.

В эти дни напряженных воздушных боев в моей жизни свершилось событие, которого я ждал с таким волнением.

Однажды ко мне в землянку пришел посыльный из штаба и передал:

— Звонили из политотдела: вас завтра утром вызывают на парткомиссию.

Я долго не мог уснуть. С юношеских лет я испытывал благоговейное уважение к высокому званию члена партии. И сейчас, готовясь к большому для меня дню, думал об одном: примут ли меня? Достоин ли я?

…Идет заседание парткомиссии. Принято несколько боевых летчиков. И вот я слышу слова председателя комиссии:

— Вы приняты в члены большевистской партии, товарищ Кожедуб. Поздравляю вас! Отныне вы обязаны еще смелее, еще искуснее драться с врагами нашей Родины. Желаю успеха!

Взволнованно отвечаю:

— Спасибо! Надеюсь, что смогу оправдать доверие, оказанное мне партией… Сделаю все для этого.

На душе у меня светло.

Теперь каждый день с утра я ждал появления на нашем аэродроме маленькой машины начальника политотдела — он должен был приехать и вручить партбилеты летчикам, принятым в партию. Возвращаясь с боевого задания, я каждый раз спрашивал техника Иванова: «А начальник политотдела не приезжал?»

27 августа утром, прилетев с боевого задания, я замечаю необычное оживление на аэродроме. У КП собралась большая группа офицеров.

— Прилетел начальник политотдела полковник Боев, — говорит мне Иванов.

Торопливо причесываю волосы, свалявшиеся под шлемом, надеваю пилотку, подтягиваюсь и направляюсь к товарищам. Еле сдерживаюсь, чтобы не побежать.

Полковник — я вижу его еще издали — разговаривает с летчиками. У него отличная память — он в курсе всей нашей жизни, и когда прилетает к нам, то всегда находит время с каждым поговорить, каждого расспросить. За большими делами он никогда не упускает мелочей. Мы это очень ценим.

Евстигнеев и Амелин уже получили партийные билеты. Лица их сияют. Поздравляю друзей.

Ко мне подходит начальник политотдела и едва успевает вручить мне партбилет, как раздается команда: «Все по самолетам!»

Опять срочное боевое задание. Все бегут к машинам. Тщательно прячу партийный билет в левый нагрудный карман и, счастливый, испытывая какой-то особенный подъем, бегу к своему самолету, напутствуемый полковником Боевым:

— Желаю успехов, товарищ!

Иванов меня поздравляет Я его обнимаю и влезаю в кабину. Сигнальная ракета, и наша шестерка вылетает.

В этом бою я сбил «Фокке-Вульф-190».

Войска нашего фронта с боями продвигаются к Полтаве. Идет единое общее наступление Советской Армии — от Белоруссии до Таманского полуострова. Часто, летая в разведку, вижу, как немцы оттягивают свои войска к западному берегу Днепра.

Советские войска форсировали Десну. Внимательно слежу по карте за продвижением наших частей — они все ближе и ближе подходят к моим родным местам. Освобожденные города обвожу красными кружками.

И вот наконец отмечаю на карте красным кружком Новгород-Северский. Там уже рукой подать до Шостки и родной Ображеевки.

В эти дни мы стоим в тридцати километрах от Харькова. 17 сентября получаем приказ перебазироваться на время боевого задания на харьковский аэродром.

Мы прилетели туда под вечер. С нами садятся и бомбардировщики. Значит, будем сопровождать их.

Противник, боясь окружения, начал перебрасывать войска и технику на западный берег Днепра. Перед нашими бомбардировщикахми была поставлена задача помешать этому. Самым уязвимым местом были мосты, и мы получили приказ сопровождать бомбардировщики на сто девяносто километров по направлению к днепровским мостам.

Я тщательно изучил карту. Путь предстоит сложный, будем лететь над голой степью, занятой врагом.

Рано утром во время зарядки я заметил у землянки двухпудовую гирю. Давно не пробовал ее выжимать. Не удержался — несколько раз выжал. Почувствовал, что со дня вылета на фронт стал сильнее. С приятным ощущением силы, здоровья и бодрости сел в кабину самолета.

Иванов, пожимая мне руку, сказал:

— Мотор не подведет, товарищ командир. Счастливо вернуться!