Хранилище - Бентли Литтл

— Почему ты не помогаешь отцу? — спросила Джинни.

Дочь даже не подняла голову.

— А ты почему не помогаешь?

— Поди ты, какая умная! Если я найду в гараже что-то из твоих вещей, я отдам это в церковь.

Шеннон тотчас же уселась.

— Только посмей!

Джинни улыбнулась.

— Папа!

Смеясь, Джинни вышла на улицу. Билл вытирал с лица пот тыльной стороной руки.

— Пора бы уже, — сказал он.

— Я бываю красивой, только когда высплюсь, — сказала Джинни.

Билл улыбнулся.

— На этот раз у тебя ничего не получилось. — Он поднял руки, защищаясь от грозно надвигающейся жены. — Не стоило даже и пробовать.

Джинни шутливо ткнула его кулаком в плечо.

— Чокнутый!

Билл гордо расправил плечи.

— Если ничего не имеешь против, компьютерный гений.

Джинни окинула взглядом коробки.

— Что отдаем, что оставляем? Ты нашел что-либо такое, с чем готов расстаться?

— Если честно, да, и немало. — Билл указал на ящик рядом с кустом толокнянки. — Там твое барахло. Я не знал, нужно оно тебе или нет, поэтому оставил, чтобы ты сама все перебрала.

Подойдя к коробке, Джинни заглянула в нее, увидела грамоту от родительского комитета, которую ей вручили, еще когда Сэм училась в начальной школе, шкатулку, подарок матери Билла, которая ей никогда не нравилась, сложенную скатерть в красную и белую клетку. Присев на корточки, она принялась рыться в вещах, раздвигая и роясь в них, но ничего не доставая. Между кулинарным справочником Бетти Крокер и календарем клуба «Сьерра» за 1982 год была зажата одинокая фотография, старый моментальный снимок, сделанный «Поляроидом». Джинни достала фотографию.

— Как она сюда попала?

На фотографии, сделанной где-то в середине 70-х, была она сама — подросток в нелепой одежде той эпохи. Снимок был сделан на каком-то концерте или митинге, и рядом с ней стояла ее лучшая подруга Стейси Моралес, а сзади толпились другие девушки. Точно это был митинг Движения за равноправие женщин.

Теперь Джинни вспомнила. Весна 1976 года. Выпускной класс средней школы.

Они со Стейси и другими девушками из Кортеса отправились в микроавтобусе матери Стейси в Университет штата Аризона, где в студенческом городке состоялся митинг ДРЖ. Для Джинни это стало первым знакомством с университетской жизнью, и студенты, городок, свободомыслие, образ жизни произвели на нее неизгладимое впечатление. Митинг она покидала, чувствуя себя заряженной энергией, полной новых сил, готовой свернуть горы. Казалось, перед ней открылся новый мир. На следующий день Джинни вернулась в свой класс, чувствуя себя взрослой в окружении детей. Весь последний семестр она усердно занималась, чтобы поступить в хороший колледж, и это сказалось на ее успеваемости.

И вот сейчас, глядя на старую фотографию, Джинни ощутила щемящую ностальгию. У Стейси за спиной стояла студентка в футболке с надписью «ХОРОШО БЫ НАЙТИ КРЕПКОГО МУЖЧИНУ». Рядом другая, с пышной грудью, задрала блузку, открывая сиськи и радостно крича. В те дни секс считался освобождением, и казалось, что вот-вот наступит новая эра. Мужчинам больше не будет позволено господствовать над женщинами в сексуальном плане. Противозачаточные таблетки дали женщинам свободу, позволили полностью контролировать собственное тело, и в сексе они стали полноправными участниками, а не покорными рабынями.

Однако эти дни остались в далеком прошлом. Сегодня многие феминистки были немногим лучше прежних женоненавистников. Женское движение, пронизанное ханжеством, страхом перед сексом, стало более реакционным и регрессивным, чем позиция большинства современных мужчин. Чем закончился прорыв, совершенный тогда? Что сталось с концепцией «освобождения»? В наши дни женщины, называющие себя «феминистками», выступают за строгие ограничения и цензуру, стремясь подавить свободу, а не расширить ее.

Они стали такими же, как те, с кем они боролись.

Подойдя к жене, Билл взглянул на моментальный снимок.

— Что это?

— Так, ничего, — ответила Джинни.

— Там еще одна коробка с твоими вещами.

Джинни кивнула.

— Я сейчас просмотрю.

Еще раз взглянув на фотографию, она сунула ее в правый передний карман шорт и прошла следом за Биллом к гаражу.

На час у нее был назначен визит в парикмахерскую, но уже к половине одиннадцатого утра они закончили разбирать гараж и, съездив сначала в баптистскую церковь, а затем на свалку, вернулись домой пообедать. Обедали они на террасе, а затем Билл принялся мыть посуду, пока Джинни быстро принимала душ и переодевалась. Точнее, он поручил посуду Шеннон. Ибо когда Джинни вышла из ванной, Билл сидел у себя в кабинете перед компьютером, а Шеннон стояла на кухне перед мойкой.

— Он дал мне два доллара, — объяснила она.

— Я работал все утро! — крикнул из кабинета Билл.

— В следующий раз, — сказала дочери Джинни, — я дам тебе три доллара, если ты заставишь его самого мыть посуду.

— Три доллара за то, чтобы ничего не делать? — сказала Шеннон. — Договорились.

— Четыре! — крикнул Билл.

— Три доллара за безделье лучше четырех за работу! — крикнула в ответ Шеннон. — Извини, папа!

Джинни покачала головой.

— Мы еще увидимся.

Как правило, от визита в парикмахерскую Джинни получала удовольствие. Ей нравилось болтать с другими женщинами, узнавать свежие сплетни, не доходившие до школы. Однако сегодня в салоне царило мрачное настроение. Хотя Джинни до сих пор видела Рене исключительно веселой и жизнерадостной, сейчас парикмахер была угрюмой и подавленной. Она почти все время молчала, а если и говорила, то только резкие, короткие фразы.

Остальные посетительницы делились последними новостями. Келли Финч, чей муж владел авторемонтной мастерской, слышала, что «Хранилище» собирается открывать автоцентр, а также заниматься обслуживанием машин и продажей запчастей. Мэри-Энн Робертсон, работающая в «Лоскутном мире», рассказала, что, по слухам, «Хранилище» планирует торговать одеялами по каталогу.

Сначала Рене не вступала в разговор, но в конце концов призналась, что слышала уже не от одной своей клиентки, что в «Хранилище» рядом с кафе открывается салон красоты.

— Совсем скоро, — с горечью закончила она, — деловой центр города полностью вымрет.

Джинни подсознательно уже чувствовала это. Теперь, после слов Рене, она вдруг отчетливо поняла, что Главная улица действительно показалась ей неестественно тихой. Пешеходов почти не осталось, и лишь изредка за окном проезжала машина. Даже в парикмахерской народу было меньше, чем обычно, хотя это никак нельзя было списать на «Хранилище».